22 октября исполняется 90 лет со дня рождения Анатолия Бурова (1934-2017), одного из ярких представителей современного искусства и единственного скульптора-анималиста Тверской области. Имя заслуженного художника
России занесено в единый реестр профессиональных художников (XVIII-XXI веков), его работы были закуплены государственными художественными фондами СССР и РСФСР, в том числе Третьяковской галереей. Часть картин и скульптур была передана самим автором в ржевский филиал ТГОМ и художественный фонд выставочного зала.

Более четырёх десятилетий Анатолий Сергеевич трудился на ржевской земле. В деревянной скульптуре он создал свой стиль, немного напоминающий традиции крестьянского, народного творчества.

Он работал специальными инструментами. Сначала выбирал часть дерева, потом рисовал на ней карандашом, обрезал лишнее, спиливал, вырезал мелкие детали. Находил недостающие части — хвост, лапу, крыло. И снова обрезал, спиливал, приклеивал. Потом шлифовал и наносил специальную тонировку. И тогда звери и птицы оживали под его рукой, будто и впрямь имеющие душу. На создание одной скульптуры у него могло уйти несколько месяцев.

Несколько раз я писала статьи об Анатолии Бурове, одна из них вошла в книгу, которую издала семья художника в память о нём. Случилось так, что мне пришлось сопровождать и его последнюю в жизни вы-ставку осенью-зимой 2016 года. Я писала текст экскурсии, рассказывала о выставке детям. Дети всегда со зверятами обнимались, фотографировались, не могли расстаться. Особенно им нравились «Братья» — два медвежонка как будто только что играли, боролись, катались по траве, лупили другу друга широкими лапами, но вдруг — привстали, обнявшись, повернув головы и носы в сторону: что-то их встревожило. Может, треск ветки или крик птицы… Художник создал образ, словно подсмотрел где-то и остановил мгновение их потайной звериной жизни. А ещё Буров любил изображать птиц, это было его художественной страстью: чем сложнее казалась задача, тем интересней было её совершить. Птицы — натура непростая, их пластика особого рода, она спрятана под оперением, а тонкие, совсем не скульптурные ноги невероятно трудны для воплощения, ведь дерево не терпит таких хрупких форм. Каждый раз талант мастера помогал ему решать эту задачу по-новому.

Анатолий Сергеевич ходил посмотреть на свои работы почти каждый день. Поворачивал фигуры, ища более выразительный ракурс, иногда перевешивал картины, рассуждал о творчестве, о невостребованности таланта. Я записала беседу с ним на диктофон:

«Я стоял и писал этюд. И ко мне подошел фотограф, представился известным. И говорит: «Как хорошо, что ты — художник! Мне этот мотив тоже понравился, но мешали берёзы, а ты взял, их перенёс и сделал свою композицию». Я к чему это говорю? Художник имеет право сам покрасить даже дома на картине. Художник должен колдовать на месте. У него возникает своя жизнь на холсте. Однажды я писал мостик через Холынку, и по дороге к ДК стоял телеграфный столб. Я его так и нарисовал — на первом плане. А потом долго-долго ходил, думал и через несколько лет взял и убрал его — совсем другой вид получился. И так везде — и в графике, и в скульптуре: надо делать отбор. У меня всё реально, но я изменяю натуру, чтобы она не была фотографична.

— Вот эти колпицы. Вы тоже их именно так увидели?

— Я увидел их и запомнил. У меня есть литература, фото. Но птицы не позируют, они сторонятся человеческого глаза, скрываются. Эту скульптуру я придумал. Она — моя интерпретация, моя фантазия. Но всё это — на основании виденного, прочитанного, литературы — всё это художник должен усвоить и делать своё, но такое, которое не противоречит поведению животных в природе.

Вот этот корень я нашёл, а потом два года искал вот это. Потому что получалось, что одно крыло поднято, а другого крыла не хватает. И вот я нашёл ход, показал, что воздух «гуляет». И названия — условные… И вот этот корень, который такой крепкий и побывал под дождями. Я добавил к нему хвост, лапы. Сочинил. Так вот надо уметь сочинить… К этому я через пять лет добавил пьедестал пониже, чтобы не отвлекал восприятие. Так происходит совершенствование скульптуры. Когда мне нужно что-то добавить, я леплю из глины деталь, а когда она высохнет, режу болванку нужной формы и потом её приклеиваю. Это сложно объяснить, тут много ходов…

Как-то в 1979 году я был в группе художников в Переславле-Залесском. Сидели в мастерской у кого-то. И встаёт такой Тирин с Камчатки и говорит: «Буров не очень разговорчив. И вчера, когда я заходил к нему, была одна композиция, а сегодня — другая. Буров распоряжается деревом, как пластилином!» Эта похвала была для меня полной неожиданностью.

— А мордочки своим зверятам Вы в последнюю очередь делаете?

— Нет. Меня учили, надо делать всё сразу. Я подрезаю здесь, долблю дерево там, то есть всегда веду цельный блок. Так же и в живописи. Тогда получается легче «обыграть» весь лист. Я вот сначала резал этого фламинго, а потом этого. Посмотрел: как-то скучно. А потом просто взял плинтус деревянный, и получилась композиция… Здесь, например, была осина, и отросток был поверх. Я вырезал сначала его. А потом думаю: скучно. И обрезать жалко, кусок дерева пропадет, выбросишь… И я начал компоновать «Сидящего на лапах». Эти птицы в жизни цепляют друг друга за клювики, издают такие звуки, как бы разговаривают. Тут, конечно, знания нужны, как кто выкармливает своих детёнышей, кто как себя ведет, вот я сначала вырезал просто цаплю, а потом этого малыша. Но что характерно, я всегда делаю в размер. Найденный чурбан редко отпиливаю… Вот сейчас сажусь на маршрут, наблюдаю в автобусе, кто как сидит, кто как стоит, кто как ходит, у кого какая сумка. Дело в том, что наши лица ассиметричны, и это может влиять на дополнительную характеристику образа, выразительность.

— У животных тоже есть асимметрия в пластике?

— Конечно, есть. Художник- скульптор не должен делать что-то наподобие «эскимо на палочке». Иногда специальный изгиб позвоночника в скульптуре даёт живость образу. Это надо или чувствовать, или знать.

— Вы в своей работе следуете, как бы идёте за самим деревом?

— Бывает и так. Ко мне часто заходил художник Артур Кондратьев. Как-то заходит, а я чурбан притащил. Он и говорит: «Вчера мимо этой аллеи проходил и ничего не увидел, а пришёл к тебе — и увидел уже скульптуру. Кто-то видит, а кто-то ничего не видит, кроме дров».

Если я замыслил двух медвежат, то должен рассчитать, сколько оставить здесь, сколько там, больше или меньше. Надо смотреть, чтобы было нескучно. И чтобы этот размер не мешал этому размеру, чтобы этот поворот медвежонка был более динамичный, потому что он стоит, наблюдает. И поворот голов. Вот они насторожились, что-то им угрожает… Вот такая литературная подоплека всегда у меня бывает. У скульпторов есть, конечно, какие-то свои законы. Пропорции надо соблюдать, чтобы так называемые «дыры» были разные. Иначе смотрится работа  неинтересно. Процесс работы над деревянной скульптурой идёт годами…

А отношение к анималистике совершенно разное. Сложность мировоззрения скульпторов-художников в том, что они считают, что одна тема второстепенная, а эта — главная. А надо, чтобы и анималистика, и «людская тема» были на одинаковом уровне. Вот в чём морально-этический момент. Одно дело — придёт на выставку человек интеллигентный, который много читал, много знает. И придёт другой, кого такая скульптура не тронет: ну что такое кошка и собака? Пихнул — и всё, ведь что такое животное… Именно отсюда такое отношение: это, дескать, дело несерьёзное,  второстепенное.

И как пишет мой друг во вступительной статье, возьми чурбан и попробуй сделать… Не сделаешь! Некоторые скульпторы говорили: не я выбрал анималистику, анималистика выбрала меня».

* * *

Потом, пять лет спустя, работая в выставочном зале, я придумала название для будущего гранта — «Анималистика выбрала Ржев», а потом так назвали и экспозицию в здании бывшего банка на Банковской горе. Позже вспоминалось, как не раз команда из нескольких человек таскала этих далеко не лёгких «зверюшек» туда-сюда: и в зал, и по залу, и к художнику в мастерскую, и в «Текстильщик», и снова в зал… А как же он  таскал их несколько десятков лет?.. Анатолий Буров мечтал, что в Ржеве его скульптуры превратятся в музей анималистики, единственный в России.

Виктория КУЗНЕЦОВА

«…Я считаю, что искусство анималистики призвано служить примером хорошего гуманистического воспитания. Английский скульптор Генри Мур говорил: «Нет таких животных, которых человек бы ни любил». А у детей это чувство любви к животным развито особо…»

«…Для анималиста самое главное — это воспитывать у зрителей чувство любви к животным. В наш век, когда цивилизация наступает на природу, особенно важно показать, как прекрасны животные, что их уничтожать нельзя…»

А. Буров