В то время, когда немцы рвались к Сталинграду, на центральном участке советско-германского фронта Красная армия перешла в наступление с целью освободить Ржев.

Первая Ржевско-Сычёвская стратегическая наступательная операция (30 июля —
1 октября 1942 года) стала одним из самых ожесточённых и кровопролитных сражений Великой Отечественной войны. Предоставляем нашим читателям возможность взглянуть на те трагические события глазами военного медика.

Лейтенанту медицинской службы Михаилу Бурлакову в должности командира санитарного взвода пехотного батальона довелось первый год войны сражаться на торопецкой, а затем оленинской земле. А в июле 1942 года в составе 220-й стрелковой дивизии он вступил в сражение на ржевской земле. Гвардии старший лейтенант медслужбы Михаил Бурлаков был уволен в запас в сентябре 1946 года. Награды: ордена Красной Звезды и Отечественной войны I степени, медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Воспоминания Михаила Тимофеевича хранятся в архивном отделе администрации Ржевского муниципального округа и опубликованы в книге Артёма Драпкина и Ольги Виноградовой «Не убит подо Ржевом. Воспоминания участников летнего штурма города».

В ДЫМУ И ПЛАМЕНИ ВОЙНЫ

Ветеран писал ржевским школьникам:

«Под Ржев я попал в первых числах июля 1942 года. А до этого ровно год был в дыму и пламени войны: 22 июня меня застало в военно-медицинском училище. Выпустили досрочно с двумя кубарями, и в числе пятерых медфельдшеров угодил на станцию Софрино, где формировалась 256-я сд (стрелковая дивизия). 2 июля 1941 года мы уже были в боях в местечке Плоскошь Торопецкого района. Много там легло. 31 августа вышли из кольца (я всю войну был командиром санвзвода пехотного батальона) к станции Слаутино — Мосты, где вели бои тоже беспрерывные, кровавые, тяжёлые до 15 октября 1941 года.

Затем дивизию, до основания потрепанную, со станции Селижарово утром 26 октября на грузовых машинах-полуторках срочно повезли под Калинин, где немцы сбрасывали свой десант. Там-то она была окружена и пленена. Об этом я узнал позже, после войны. Наш же 1-й стрелковый батальон 934-го стрелкового полка под командованием старшего лейтенанта Томина в Селижарово был оставлен в резерве командования 22-й армии, как отличившийся в огненном кольце под Слаутино. В батальоне было не больше 150 человек, и вот с ними мы оборонялись и вели наступление в районе Сорокоумово, Красиково. Полностью обескровили, и 10 ноября 1941 года нас расформировали. Я через штаб 22-й армии попал в 298-й сп 186-й сд 22-й армии, село Горки.

Вели наступление с 15 ноября на деревни Станы, Гришкино, Денисиха, устилая трупами поля на сильном морозе. В ночь на 1 января за-шли в тыл немцам, в деревню Коровки, разгромили их гарнизон, и противник побежал в район Молодого Туда. С боями пришли в Оленинский район (деревня Барсуки, бывшее имение Татьево, Замиево, Хлебники, Раминка, Медведица, Адринная). Здесь наш полк был оторван от своей дивизии, а она потом, видимо, была разгромлена. Мы с 1 января подчинялись другой, 381-й дивизии. За эти шесть месяцев в Оленинском районе у нас было много наступлений, оборон, были в окружении. Выходили с 23 по 24 февраля между Кулаковкой и Шенропаловкой на Раменку и мерзли, и голодали, как собаки. Обоз с июня 1942 года с продовольствием нам шёл из Андреаполя через Нелидово, а его немецкая авиация бомбила. А в марте-апреле носили мины на себе из Иструбов под Медведицу. Получали 100 г сухарей, выкапывали на огородах картошку (жители были эвакуированы), ели березовую кашицу и березовый сок, варили убитых ещё зимой немецкой авиацией наших лошадей. Всё претерпели божии ратники, мирные дети труда.

К июню 1942 года 298-й полк был малочислен: две роты по 100-120 человек. Санитарная рота 23 февраля 1942-го в Медведице была вместе с транспортной ротой и взводом боепитания на заре захвачена немцами. Врача Федорова увели в плен, многих расстреляли. Бывший комбат Томских поручил мне организовать санроту.

В конце июня 1942-го нас, рядовых, сержантов и капитана-старика москвича Подсопихина передали 381-й сд. А сами, 39 человек офицеров, пошли пешком под Ржев через Жиздерово, Нелидово, Андреаполь, Соблаго, Пено, Селижарово, Кувшиново, Торжок. Западнее Старицы нас распределили по разным дивизиям. Некоторые попали в 220-ю сд, и я с ними дошёл до Орши, Кенигсберга.

Я попал опять в пехотный батальон. Формировались сначала в берега Волги, как земельные ласточки, а потом в д. Остропегово, откуда дней через десять страшным дождем пошли сформированные (в батальоне было 500 человек) под Бельково. Рано утром началось наступление на Бельково, а к вечеру этого же дня нас в батальоне насчитывалось всего около сотни. Наша техника — автомашины, артиллерия, танки — погрязли в трясине, грязи. Пушки помогали вытаскивать вручную.

Наступление на Бельково захлебнулось. Нам сказали раньше, что мы будем своим наступлением облегчать тяжёлое положение наших войск под Сталинградом. Немецкая авиация с утра до ночи висела над нашими головами, и так было до самой зимы 1942-43 годов под Ржевом.

Бельково взяли не сразу, а где-то дней через десять.

Однажды наш батальон попал недалеко от «рощи смерти» под бомбежку. Обоз был разбит, люди, разбежавшись, остались целы. На второй день мы вышли на высоту и пересекли железную дорогу Ржев — Москва. И здесь, возле немецкого офицерского блиндажа, с высоты открылась огромная панорама на Ржев, весь укрытый в гигантскую багрово-синюю тучу дыма и пламени.

НА АЭРОДРОМЕ

Весь август, сентябрь, ноябрь и до 5 декабря 1942 года наш батальон находился на аэродроме, дорожка вела к городу. Сзади нас, вдали, стоял огромный кирпичный каменный дом. Это вроде была метеостанция аэродрома. КП батальона находился в первой разваленной казарме в конце аэродрома в подвале, а мы со взводом — под взлётной дорожкой в яме, куда вползали на животе. Целый день нельзя было показываться. Повара на себе приносили еду раз в день. И с 1 сентября ежедневно 100 г (водки) на бойца, половина пачки махорки. Командиру — «Беломор» и 40 г масла. Раненых вывозили на собаках, четыре-пять впрягались в повозку. Приезжал ездовой по взлетной дорожке, клали тяжелораненного на повозку, подтягивали ремнём, ездовой опирался стопами и руками на дверцу, кричал «ата!», и собаки быстро убегали, увозя раненого. Раз мина оторвала одной собаке лапу. Сколько было боли смотреть на это, не забуду её взгляд… Справа от нас была «роща смерти», которую немцы почти ежедневно бомбили, трупов было много. Все эти четыре месяца мы вели то активную оборону, то выступали, но все были на месте. Сзади нас — Опоки.

* * *

Кто наблюдал кипящую воду в огромном котле, тот знает силу и звук кипящей воды. Так и в Ржеве на передовой весь день и всю ночь беспрерывно клокотало: бл-бл-ба-пч-бух, ви-ви-ви — вторили им мины или снаряд, летящий к нам — разрыв, дым, противная гарь. А с наступлением темноты один за другим, низко, невидимые, и не спеша, летели, как демоны, наши кукурузники и сбрасывали смертоносный груз со страшным треском где-то близко у передовой. Немцы дружно наводили прожекторы, но не успевали осветить и сбить наш биплан. Он на бреющем полёте, всегда через Опоки, левее наших блиндажей санроты, скрывался в своем тылу. Видимо, где-то за Старицей они садились.

Мы на своём участке много раз за четыре месяца переходили в наступление. Но всякий раз несли потери в живой силе, то меньше, то больше, и отходили на прежние позиции, в район первой казармы и небольшого участка на южной стороне «рощи смерти». В одном из наших наступлений, уже поздней осенью, справа от сбитого немецкого «Мессершмитта», один за другим показались три наших танка. В первый попала немецкая горящая болванка. Танк вспыхнул, закружился на месте, и из него сразу выскочили два горящих наших танкиста. Обоих мы успели заманить к нам в нору, они пылали. Садовым ножом, что был в сансумке, распороли комбинезон на спине. Но было уже поздновато: у обоих тело на спине, животе и руках было в пузырях. Мы их держали у себя в щели дотемна, голыми. Они кричали: «Жарко, жарко, печёт!». Потом где-то нашлась простынь, и так мы их вечером под руки увели в свою санроту в овраг.

За всю войну мы своим взводом вытащили с поля боя, оказали помощь и эвакуировали более 450 тысяч человек (так написано в воспоминаниях из архива — прим. ред.). Самые безнадёжные раненые — это раненные в живот. Они в сознании до смерти, которая наступает не сразу. Раненные в голову все время находятся в бессознании…»

Подготовил Валерий СТОЯНОВ

На снимках:

Михаил Бурлаков, гвардии лейтенант медслужбы. 1945 год

Нина Шершнева, сержант медслужбы вынесла с поля боя 25 раненых бойцов. 1942 год

Походная чайная для раненых бойцов и командиров на территории медсанбата в районе Ржева. 1942 год