Продолжение. Начало в №№ 43-48

ИЗМАЙЛОВСКИЕ ГВАРДЕЙЦЫ РЖЕВСКОГО УЕЗДА

Знаменитый том «Провинциального некрополя» 1915 года, где в алфавитном порядке перечислены те, кто ушёл в мир иной, и места их захоронения в десятках центральных губерний России, то и дело задерживает взгляд на знакомых фамилиях, связанных с нашим краем. Погост Сковоротыня на Волге, что невдалеке от Селижаровского тракта, — последний приют Степана Квашнина-Самарина (1748-1818), отставного ротмистра, в Сковоротыни владевшего имением того же названия.

Род древний. Фамилии и у знати в давние века образовывались обычно от прозвищ. Иван Квашня, боярин великого князя Дмитрия Ивановича, командовал на поле Куликовом Коломенским полком и в том же славном для Руси 1380 году ушёл в иной мир. Потомки стали Квашниными; один из них — Степан Родионович по прозвищу Самара (означало — балахон, долгополая одежда), живший в первой половине XV века, добавил в семейную фамилию вторую часть. В те времена ветвь старинного рода осела на ржевских и зубцовских землях.

О потомстве Степана Яковлевича Квашнина-Самарина из Сковоротыни мы знаем немного. Но два молодых офицера, портреты которых дошли до наших дней, заслуживают благодарной памяти земляков. Оба в темно-зелёных мундирах лейб-гвардии Измайловского полка, привилегированной части — квартировал в Петербурге. Здесь и писаны эти парные портреты в 1816 году, юным (всего 18 лет) студентом Академии художеств Александром Смирновым.

У братьев — награды за войны с наполеоновской Францией. У поручика Дмитрия Степановича Квашнина-Самарина — медаль за 1812 год на голубой андреевской ленточке. Штабс-капитан Петр Степанович, кроме такой медали, на груди имеет орден Св. Анны 3-й степени — он участник знаменитого сражения под Аустерлицем в ноябре 1805 года. (Помните, в фильме Бондарчука Багратион, Болконский, другие офицеры под музыку идут с саблями впереди своих частей). Здесь наш юный земляк, за четыре года до сражения пришедший в гвардию из Пажеского корпуса, показал себя храбрым воином и стал кавалером российского ордена.

Младший брат, Дмитрий, столкнулся с французами уже в Отечественную войну, в чине прапорщика. Известно, что под Бородином Измайловский полк стоял за селом Семеновское. Гвардия выдержала чужую картечь, лавины тяжелых кавалерийских корпусов…

Дмитрий Квашнин-Самарин за отличие в этом бою был произведен в следующий чин подпоручика.

Ржевские измайловцы прошли с полком (где находились в то время ещё два представителя рода) заграничные походы 1813-14 годов и вернулись в столицу.

Тайные общества и артели, существовавшие в послевоенное десятилетие в русской армии, казалось, не затронули жизнь наших героев. Впрочем, среди сослуживцев немало будущих декабристов. Но Петербург к 1825 году остался в прошлом. Петр Степанович умирает в чине полковника, а Дмитрий возвращается на Ржевщину, где уже упокоился отец, и имение, наверное, требует нового хозяина. О мирной его долгой жизни остается гадать; что мы знаем о помещиках, повидавших в молодости сожженную Москву и сдавшийся Париж, поминавших негромко товарищей по полку, повешенных или сосланных в неизвестность, общавшихся в уездном центре на зимних балах или «по дворянским выборам». Жизнь шла. В 1862 году Дмитрий Квашнин-Самарин похоронен на кладбище села Чашниково, должно быть, по семейным обстоятельствам перебравшись в этот конец ржевской земли.

* * *

Портреты наших земляков, о которых выше шла речь, хранятся в музеях Москвы и Омска. Совсем недавно их определяли как «Неизвестного из семьи Квашниных-Самариных» и «Свитского офицера Измайловского полка». Конечно, о связи между этими лицами не шло и речи. Петербургский исследователь Вадим Старк, на научной основе установивший имена неизвестных на десятках музейных портретов, вернул из небытия и наших земляков, участников героических страниц истории России. В книге Вадима Старка опубликованы оба портрета, и мы впервые можем видеть двух молодых офицеров родом из ржевского имения Сковоротыня.

БАЙГОРОВО

Покидая Итомлю, мы решаем выехать на большак через деревню Байгорово, расположенную на границе двух уездов, и в XIX веке числящуюся за Старицей. Ненадолго остановимся в этом типичном для наших краев селении (историю которого напишет через столетие здешний выходец Александр Крылов).

Деревня раскинулась на холме высотой 300 метров над уровнем моря. Сельские легенды дают романтический перевод слова Байгорово, увязывая его с временами татарского нашествия и горюющим по погибшему сыну баем. Возможно, название указывает на местоположение поселения «на горе» (неподалеку находятся и Ильи Горы).

Сентябрь 1921 г. Бригада плотников, жителей дер. Байгорово. Работала в жилищно-строительном кооперативе Хамовнического района Москвы. Слева направо (сидят): Гаврила Козырев, Иван Хорьков, Фёдор Хорьков, Василий Козырев, Пётр Круглов; (стоят) Дмитрий Некрасов, Михаил Крылов, Александр Тяпкин

Ручьи с высоты текут к речкам с непонятными для славян названиями: Дыхла, Итомля, Ясменка. С востока подступает лесной массив, который тянется далеко за горизонт. Издревле это государственный лес; при Петре Великом он разбит на делянки и кварталы. Просёлки тех времён просматриваются и сейчас, через 200 лет, и в конце второго тысячелетия.

Государственными были и местные крестьяне. Опять же по легенде, на недалекой Бариновой пустоши проживали дворяне из рода Игнатьевых (родня ржевским землевладельцам). Молодой помещик, наследник усадьбы, незадолго до отмены крепостного права женился на крепостной девушке рода Сазоновых из Байгорово, за что, по повелению царя, был лишён дворянства и имения. Что здесь вымысел, поди узнай сейчас; однако байгоровцы к 1861 году имели не хозяина-помещика, а управляющего имением, назначенного властью.

Строго по линии выстроена улица. Строго по линии высажены березы перед домами и отрыта канава для стока воды. Так же, «по ранжиру», выстроились через улицу сараи для корма скоту, а позади жилых домов через каждые 60 метров шли бани, затем овины для молота и сушки урожая, сараи для сена. Каждая усадьба имела строгие 100 саженей (200 метров) в длину и выходила на объездную дорогу. Такие дороги использовались для подъезда к своему хозяйству и на случай пожара (они так и назывались — противопожарные). Распространению огня, страшного врага крестьянина, мешал сам «правильный» план расположения строений в усадьбах.

Бедные тверские земли не каждый год обеспечивают питанием крестьянскую семью. Подрастают дети, требуется приданое для дочерей, гармонь для певуна-сына, ремонт оседающего дома… Помогают кустарные промыслы и отходничество.

В лесном краю байгоровцы мастерят и продукцию из леса: телеги, гужевые сани, саночки для перевозки грузов вручную (очень популярные), бочки, кадки, вёдра… Всё это переправляется на местные ярмарки — Мологино, Ильи Горы, Сытьково. Зимой нагруженные деревянными изделиями сани неторопливо ползут через Итомлю в Ржев; назад — с городскими легкими покупками и подарками, бегут веселее.

Летом идут крестьяне на заработки дальние, чаще в Питер, как называют столицу едва ли не с её рождения. Идут пешком; с появлением железной дороги, «чугунки», также пешком по шпалам. В беседах спрашивают друг друга: в этом году пойдем шпалы считать? (К концу века билеты стали дешевле, и байгоровцы оценили преимущества прогресса: уезжая весной, возвращались к покосу, а затем вновь в Питер, до осени).

Благодаря отходничеству и популярному кустарному промыслу крестьяне Байгорово не бедствовали. Такая практика хозяйствования сельских семей продлится почти до Отечественной войны. Извоз деревянных изделий в Ржев останется выгодным, горожане высоко их ценят в своём, во многих чертах напоминающем сельское, хозяйстве. Строительные артели всё так же будут выезжать на заработки, не только в Ленинград, но и в Москву, Ржев.

На снимке 1921 года, сделанном в московском фотоателье Свищова, сидят отходники-плотники из Байгорово. Одеты «по-городскому», у молодёжи и галстуки, вместо картузов — шляпы. У всех — цепочки от часов. Значительные лица людей, знающих цену труду, хозяйствованию. Десятки раз бывавших в столицах (стоят и к концу тысячелетия помнящие их здания Москвы и Питера). Прошедших муки войны; за Михаилом Крыловым четыре года германского плена. А руки на коленях крупные, усталые — такие ценят художники и скульптуры…

Продолжение следует

(Публикация подготовлена по архивам «РН» 1997 г.)

Продолжение. Начало в №№ 43-47

ИТОМЛЯ

Прежде, чем продолжить наше путешествие в сторону Селижарово, направим лошадей вправо от довольно шумного тракта, в сторону села Итомля. Уездный Ржев общается с ним напрямую по небольшому Погореловскому тракту, ведущему к селению Погорелово, что через несколько верст после Итомли. Мы же вдоль речушки Итомля двинемся к селу с тем же названием. На картах, правда, название иное — Покров, так как центр его — погост с церковью Покрова Пресвятой Богородицы.

Село тихое, не чета Бахмутово и Сытьково с их постоялыми дворами и пылью от троек. Застройка обычная для не слишком бедной глубинки: двухэтажные дома с оштукатуренным первым этажом — здесь лавка или мастерская; обычные избы в три-пять окон, всё ещё крытые обычной соломой; журавли колодцев и тропинки к речке, где крестьянки на сходнях валками колотят бельё. Но вот трое парнишек с сумками через плечо идут из земской школы, которая сейчас, в 1885-м, уже привычна здесь. А тарантас заворачивает к белому храму, напоминающему по архитектуре Оковецкую церковь Ржева. Правда, без колонн, и колокольня здесь встроена в основное здание. Зайдём и зажжём свечу по просьбе человека, крещёного в этой церкви почти полвека назад.

Продолжение. Начало в №№ 43-46

Продолжение. Начало в №№ 43-45

ОБРУЧЕВЫ

Причудливо овражистый склон — левый берег Волги и поместье — до последней Отечественной войны был украшен старинными липами, вязами, клёнами, рябиной, огромными дубами. Посадки в парке связаны с семьёй Сеченовых. В имении стояло несколько домов. Главный — старинный двухэтажный деревянный особняк, помнящий всех этих генералов, врачей, журналистов, учёных и их милых женщин, облики которых сохранили, по счастью, пожелтевшие фотографии.

Продолжение. Начало в №№ 43, 44

СЕЛИЖАРОВСКИЙ ТРАКТ

Бричка катит меж густых зарослей, и вот подъезжает к погосту Спас-Митьково на Волге, земля вокруг принадлежит церкви этого погоста. Солидный каменный Преображенский храм построен в 1787 году. Находятся в нём холодный главный престол Преображения Господня и два тёплых придела — Святого Николая Чудотворца и Покрова Пресвятой Богородицы. К этой церкви приписано в конце XX века огромное число прихожан десятков соседних деревень: свыше четырех с половиной тысяч (660 дворов). Приходы делят два священника; кроме них, в церкви служат дьякон и два псаломщика. Среди прихожан десяток дворян из имений, мимо которых мы только что проехали: Кромлино, Лызлово, Пронино. Большинства деревенек нет даже на карте 1885 года, числятся в них по 2-3 двора. А названия неординарные: Олюшино, Коликовщино, Куры.