Рассказ

Григорий Сергеевич, сутуло опираясь на палку, сидел на скамейке под облетающим клёном. Один из жёлтых листьев плавно приземлился рядом с ним. Старик взял его с трудом гнущимися пальцами, вдохнул влажный осенний запах. Хорошо. Тихо, уютно в родном дворе, и в то же время интересно — всегда что-то происходит. Прожил жизнь в суете, а главного не замечал — как приветствуют утро пташки отрывистыми резкими голосами, как насыщается день шумом проезжающих мимо машин, как солнышко садится, постепенно охватывая ало-оранжевым светом макушки растущих за домом деревьев, как укутывает покоем ночь утомившийся город.

А вот и главное событие нынешнего дня приближается. Соседка Ивановна ведёт за руку шестилетнего внука, толстощёкого Максимку. Родители отдали мальчонку на выходной — и самим отдых, и бабушке радость.

— Здорово, Ивановна. Дождалась? Гулять-то друга моего отпустишь?

— И тебе доброго дня, Сергеич. Сейчас переодену да выпущу. В прошлый раз так изгваздался, что еле штаны отстирала. А ты и не усмотрел. Вот какая на вас, мужиков, надежда?

— Так это мы колодец для голубей рыли. Будет жара, лужи высохнут, а у птичек раз — и водичка, — оправдывался старик, подмигивая Максимке.

— Зима на носу, а они жару выжидают! — незлобно продолжала ворчать Ивановна. — И чтобы конфетами Максима не кормил, и так мои ругаются, что вес после выходных набирает. А ему нельзя, он на гимнастику ходит.

— Деда, привет! — перебивая взрослых, закричал малыш. — Сейчас я уже приду, только ты меня подожди!

Григорий Сергеевич за-улыбался и помахал мальчику рукой. Конечно, хоть час подождёт, хоть два, теперь спешить некуда. Дорог-то осталось всего — из квартиры до скамейки, до аптеки или магазина, да назад в квартиру. Где тишину нарушает лишь бормотание телевизора, старческий кашель да шарканье замусоленных шлёпанцев по давно не крашенному деревянному полу.

— Деда, я вышел уже! — подбежал к старику Максимка и разжал ладонь. — Смотри, что у меня есть!

— Чего это? — прищурил глаза Григорий Сергеевич.

— Булавка! — с восхищением прошептал Максимка. — Она расстёгиваться умеет и знаешь, какая колючая внутри? Прям до крови может уколоть кого угодно!

— Ух ты! — восхитился в ответ Григорий Сергеевич. — Кто же тебе такое оружие дал?

— А Варька из нашей группы дала, она у мамки взяла, а мамка даже не знает. Это наша с Варькой теперь тайна на всю жизнь. Раз она мне булавку дала насовсем, то я ей танк нарисовал, а то она танки не умеет. Потому что девочка.

— Это та Варька, с которой вы жениться будете?

— Не, другая, с белыми волосами. А на той Варьке я, наверное, и не женюсь.

— Чего так? Обидела?

— Я сам обиделся. У неё зуб вывалился, я попросил дырку от зуба показать, а она не хотела. А я ей — разевай рот! А она — не раззевлю! А я ей — я тебе сам тогда раззевлю! И ко рту руками полез. А она сразу Наталье Михалне ябедничать. Вот надо мне такая ябеда, а, деда? И вообще-то я никогда, наверное, не женюсь. Ну их…

— А кто же тебе будет еду готовить, штаны стирать, когда взрослый будешь? Без жены тяжело. Лучше уж всё-таки женись, с женою оно всяко получше.

— Да сам уж как-нибудь научусь. Вон папка мой же научился? Как мамки нет дома, так и наготовит всяких ед. И сам ест, и я ем, и мамка, когда вечером приходит. Папка её ругает, что она поздно приходит, а она смеётся. Говорит, я же ничего не поделаю, если я так долго работаю. А папка опять ругается и говорит, что знает, как она работает. Деда, только ты бабушке моей про мамкину работу не говори, ладно? Мне не разрешают про неё бабушке говорить.

— Во дела какие, — задумался старик. — Не скажу, конечно.

— Деда, а у тебя жена была?

— Была, — вздохнул Григорий Сергеевич. — Только бросила меня рано, на небушко ушла. Болела сильно.

— На небушко — это когда умирают, да?

— Вроде умирают. Да кто его знает, есть ли смерть, если человек потом за тобой с неба смотрит. А знаешь, что мы сегодня с тобою делать будем? Секретик!

— Какой секретик, деда?

— А вот такой, какой мы в детстве делали. Сейчас выроем палкой моей ямочку маленькую в земле, туда красиво разложим всякую всячину, что я насобирал. Пуговичку красивую, листочек кленовый маленький, фантик конфетный, бархатец один с клумбы сорвём, чтобы никто не видел. Всё это стёклышком накроем. Знаешь, как будет красиво? Настоящая картина! А потом землёй засыплем и оставим зимовать. А весной, как снег растает и чуть подсохнет, отроем, откинем земельку со стёклышка и посмотрим, как наша картина перезимует.

Максимка засопел и принялся за работу. Секретик получился на славу.

— Прямо как в твоём детстве, да, деда?

— Да уж ничуть не хуже.

— А знаешь чего? В следующую субботу я солдатика из дома принесу и штучки от «Лего» ненужные, и мы ещё один такой секретик сделаем. Только ты, деда, если уж совсем конфеты не любишь, можешь их сразу мне отдавать. Конфеты я съем, так и быть, а фантики мы для секретиков копить будем. Принёс ведь мне конфет-то? С чёрной начинкой? Хоть три? — в нетерпении затопал ногой малыш.

— Хоть три принёс. Только ты ешь и на окно посматривай, как бы бабушка твоя не углядела. А то опять мне попадёт, — заговорщицки прошептал старик, доставая из кармана чуть размякшие конфеты.

— А я вот так вот повернусь и бабуля ни за что не увидит, пусть хоть всё окно обсмотрит. И быстро-быстро съем, она даже выбежать не успеет. А хочешь, я тебе свою булавку подарю? Это не за то, что ты мне конфеты носишь, а просто так. Мне Варька ещё принесёт.

— Вот уж спасибо, внучок, удружил. Гляди-ка, Ивановна в окно настукивает, рукой машет. Значит, нагулялся ты, домой пора.

— Иду, баба! — повернувшись к дому, закричал Максимка. — Деда, ты только в следующее воскресенье тоже гулять выходи, ладно? Подождешь, как я приеду?

— Подожду обязательно. Беги, внучок, я ещё чуть на воздухе посижу.

Хорошо в родном дворе,
не то, что в квартире. Жизнь
чувствуется. Однако возвращаться пора, зябко, не дай бог простыть. А то приедет Максимка через неделю, а деда во дворе не будет. Подумает, что обманул его старик.

Сгорбившись, Григорий Сергеевич побрёл домой, крепко зажимая в высохшем дрожащем кулачке булавку — первый за много лет подарок.

Елена СМИРНОВА