Начало в N№ 33

***

— Н-ноо! Н-ноо!

— Ам-ням ням…

— Вася! Сева! Ох… Сева! Вася!

Наташа схватила одного подмышку, второго под другую,  наскоро запихнула компьютер в сумку… и недолго думая, взяла ручку в зубы. И снова принялась ловить расползшихся пацанов.

— Прикольные они у вас, — раздался знакомый голос. —  Давайте одного, — сказал Саша и забрал трепыхающегося Севу. — И сумочку, если не возражаете.

Было очень неловко разжимать зубы и выплевывать пожеванную ручку в ладонь Саши. Но тульская простота этого конфуза просто не заметила.

Они шли в подъезд, и парень рассказывал, что работу уже нашел, и он будет трудиться кровельщиком на высотке в Опалихе, и уже записался в недорогую качалку тут, на районе, и сегодня вечером собирается пойти туда и попробовать пожать 180…

— Я бы тоже… пошла куда-нибудь, — вздохнула Наташа.

— С мелкими надо заниматься, да?

— Ага… Я одна, совсем одна… никто не помогает… муж бывший… копейки дает, и посидеть с сыновьями его не допросишься, и…

— Говорят, вечером тренироваться не так эффективно, — сказал Саша. — Я давайте с пацанами посижу, а вы пишите. Я с утра лучше схожу, до работы.

Наташе было и неловко, и трепетно, и сладко, и по-настоящему чудесно. Саша шел и нес Васю и ноутбук, поясняя, что их в семье трое, и он самый старший, и после такой школы он точно может найти управу на самого отвязного хулигана, включая внука самого Фрола Кузьмича Огнева, бесстрашного красного командира.

Через полчаса пацаны, притихшие от неожиданного напора ловкого незнакомого дядьки, были помыты, накормлены кашей с почти стопроцентным попаданием куда надо, а не по окружающей мебели, как это случалось у мамы Наташи, и готовились к укладыванию в постели.

— Это самое трудное, — вздохнула Наташа. — Я пока им рассказываю всякое, сама начинаю спать… А мне работать надо-о… — она зевнула.

— Потому что вы настоящая писательница же, — улыбнулся Саша. — Теть Тоня так и сказала. Гордись, говорит, оболтус, с кем по соседству живем…

Дети лежали на разложенном диване, как два рулона, и внимательнейше смотрели пуговками глаз. Все им было удивительно, и этот незнакомый парень, и то, что мама сделалась тихой, плавной и начала улыбаться, как никогда не улыбалась…

— Давайте так, — сказал Саша. — Вы пишите свой роман или что вы там пишете. А я их уболтаю уж. Не впервой.

— Если бы роман, — вздохнула Наташа. — Роман пришлось отложить, делаю всякие… заказы. Вот, про престижное Рождество.

— Престижное?

— Ну да, про детей, которые не плачут.

— А может, они и не смеются? А? — и Саша боднул лбом в живот Севу, который уже потянул руки к братцу.

— Сюжет такой, — сказала Наташа, устраиваясь с краю дивана рядом с Сашей. — Хэндмейд.

— Чего-о?

Вася перестал сосать палец и звонко икнул.

— Хэндмейд. Это рукоделие… популярное среди…

— Бездельниц, — кивнул Саша. — Ясное дело. Так и вижу, богачка, а с ней сынок, толще меня. И все орет — купи да купи. У меня на прошлой фирме хозяйка такая была, все в свою морду лица, прости господи, вкладывала, все деньги. Кожу натягивала… А нам платила по двенадцать тыщ на руки… Я отчего в Москву и подался.

— Нельзя капризных детей, — вздохнула Наташа, — у нас нет полемики. Только позитив.

— Блин, — огорчился Саша, — ладно. Слушайте, чижики. В одном богатом-пребогатом городе жил толстый-претолстый мальчик. Вот такой, — он показал руками, пуговки глаз округлились сильнее. — Он был очень радостный и очень веселый. У него не было этой…

— Полемики?

— Ага. Он был позитивным, только сильно испачканным шоколадом! И все время радостно просил свою богатую маму купить ему миллионы игрушек. «Щас так куплю тебе по башке!» — улыбаясь, отвечала мама.

Наташа хихикнула в кулачок.

— Радостные толстые щечки позитивно тряслись, — продолжила она.

— Точняк, — обрадовался парень. — Тряслись будь здоров. Ты запомнила или будешь записывать?

— Я буду, — сказала Наташа.

И на ее плечо, привыкшее к совершенно другим тяжестям, легла крепкая мужская рука.

Саша гладил ее по боку сухими, чуть шершавыми от работы пальцами, и, дыша в макушку, рассказывал про приключения веселого, толстого, позитивного, капризного сына престижной мамы. Откуда-то там появилась колдунья, и начался хендмейд, а откуда взялась глина для сервиза, и говорить не стоит — благо дети к тому времени уже уснули.

Наташа хохотала так, что сначала зажимала рот рукой, чтобы не перебудить свежеза-
снувших сорванцов, а потом выбежала на кухню. Саша в два спортивных шага нагнал ее, и…

***

— На шесть лет всего тебя и моложе, — говорил Саша. Они лежали на узкой «полуторке» в ее комнате, в соседней спали дети. — Подумаешь, делов-то. Влюбился я, понимаешь? Мужик так один раз в жизни может любить, мне отец так говорил. Один раз… ты понимаешь, как мне повезло? Настоящую писательницу. Да еще такую красавицу.

— Детную…

— С пацанами я общий язык нашел. А там и своих заведем.

— Толстую…

— Так на кости не бросаюсь.

— Сашка…

— Угу. А сказки эти заказные брось про богатейскую жизнь. Им все равно про Рождество ничего не объяснишь. Радость в жизни у них другая. Кинуть кого-нибудь или пыль в глаза пустить. А у меня, — он обнял ее, разморенную от счастья, пахнущую тепло и уютно, свою женщину, настоящую писательницу. — У меня радость — вот она.

***

Они поженились как раз на Рождество. Свадьба совпала с получением приглашения от «Эксмо» на издание Наташиного романа. Мероприятие сыграли скромно. Теть Тоня немного выпила и пела душевнейшие романсы, а Вася впервые в своей теперь уже трехлетней жизни вышиб надоедливого Севу из седла. Это было что-то новенькое.

Любовь Колесник