18 июня в д. Трубино прошло событие, важное для всех жителей Ржевского района — перезахоронение останков советских воинов из братских могил д. Сухая Орча и Голенищево в братскую могилу
д. Трубино. В преддверии этого события ребята пришкольного лагеря «Солнышко» нашей Трубинской школы встретились с Антониной Ивановной Лукиной. Во время оккупации территории Михалева и прилегающих деревень она, 12-летняя девочка, вместе с мамой проживала в деревне Лыткино, что в 1,5 километрах от Михалева. Ребята с замиранием сердца слушали рассказ Антонины Ивановны и до конца дня ходили тихими, делились впечатлениями с теми, кто не присутствовал на встрече. Анастасия Скачкова уже после встречи дрожащим голосом поделилась: «Я как будто сама прошла весь трудный путь Антонины Ивановны, почувствовала тот страх и ужас, что пришлось ей пережить. На тот период она была моей ровесницей». Так что же отложилось в детской памяти нашей собеседницы о событиях тех тяжелых лет для всей нашей страны? Давайте послушаем вместе.

— Почти через четыре месяца с начала войны немцы оказались в наших селах. Но то, что враг близко, мы поняли намного раньше. Еще в сентябре в нашу местность на работы прибыли труженицы фабрики «Пролетарка» г. Калинина (ныне Тверь). Они копали рвы, которые служили преградой немецким танкам. Рвы были глубиной три, а шириной шесть метров. На помощь им подключилось и местное население. С раннего утра и до позднего вечера измотанные и полуголодные люди возводили преграду врагу. Неожиданно для нас началось отступление наших войск. А это означало, что враг близко. 13 октября немцы вошли в наши села. Холеные, бравые, уверенные в себе, с автоматами наперевес, на мотоциклах — одним словом, хозяева жизни. Повыгоняли всех местных жителей из домов, призывая изображать радость по случаю своего появления.

Два дня стояли немецкие войска на территории окрестных деревень,  бои шли на Волге, т.к. противоположный берег у Рождественской горы был еще занят нашими войсками. Все время слышалась автоматная стрельба, выходить на улицу было страшно.

Затем немцы продвинулись дальше и заняли деревни Овчинники, Бочарово, а в Михалево, Лыткино наведывались каждый день за поросятами, курами, молоком. Нам, ребятишкам, было поручено отслеживать передвижение на дорогах. Как только едут на лошадях — значит немцы (в деревнях-то лошадей не осталось). Мы бежали по дворам и кричали: «немцы», чтобы девушки могли укрыться, а жители успели спрятать продукты. После неудачи под Москвой немцы измотанные, голодные, грязные, озлобленные, опять нагрянули в наши деревни. Они расселялись по домам, ведь был уже декабрь. Местным жителям приходилось тесниться. Кто к родственникам, кому небольшой закуток для проживания, нам с мамой выделили место на русской печи. В нашем доме поселился немец, имеющий высокий чин, уж больно много телефонных проводов тянулось, охрана была. В наших местах был оставлен отряд активистов для развития в немецком тылу подпольного партизанского движения. Эти люди были коммунистами. Но что-то у них не заладилось, и трое оказались в руках фашистов. Немцы выгнали все население на улицу и прилюдно сожгли двоих на костре. Затем схватили трех ребят 16-17 лет, комсомольцев, посчитав, что они тоже причастны к этому движению. Одним словом, все делалось для устрашения местного населения. Я на то время была пионеркой. Видя, что творят фашисты с коммунистами, комсомольцами, поняла, что и пионеров может ждать такая же участь. Улучив момент, я аккуратно сложила галстук, пионерский значок и все это спрятала в подушку, на которой спала — на печке другого места я не подыскала. Как-то один немецкий солдат из охраны отобрал у меня эту самую подушку, а спустя какое-то время я увидела, что он возится с ней, ощупывает. Дальше быстро ножом вспорол и достал мой комочек. Уж что он там надеялся увидеть, не знаю, может, драгоценности, но только, развернув, увидел красный треугольник материи и значок. Немец озверел, приказал мне спуститься с печи, ухватил за косу, благо она у меня была длинная, и со всего размаху швырнул на пол. Опять жестом приказал: поднимайся на печь. Встаю, только поднимусь на ступеньку, две, он опять — хвать за волосы, и я тут же ударяюсь о пол. Так продолжалось несколько дней. Уже сил у меня не было, тело болело страшно, руки, ноги в синяках, лежать больно. А ему, что? Если замешкаюсь, так палец свой на спусковой крючок, того и гляди выстрелит…

Было видно, что Антонина Ивановна как наяву видит перед глазами события той давности. Голос дрожит, переходит на шепот. Наша собеседница на минутку замолчала, чтобы собраться с мыслями, а главное — с силами и продолжила рассказ.

— На счастье вмешался тот самый немец высокого чина, пожалел меня, что ли, только солдата этого из охраны убрали, а галстук вернули. Думаю, что только чудом я тогда выжила! Отступление немцев продолжалось. Отступая, враг сжигал все на своем пути. Жителей деревень Михалево, Бойково, Колокольцово немцы согнали в дом на хуторе за деревней Ивановское, забили дверь. Многие, оказавшись взаперти, понимали, что может произойти дальше. Но немцы то ли торопились отступать, то ли приказа не последовало, да только не подожгли они людей и охраны не оставили. Мальчишки сумели на чердаке найти лаз, выбрались сами и выпустили остальных. Был январь 1942 года, стояла морозная ночь. Выбравшиеся люди по противотанковым рвам бросились бежать. Впереди слышалась русская речь. Бежавшие, позабыв о страхе, бросились навстречу своим с криками «наши». Отвечали им и наши войска криками «ура!». Немцы, услышав с разных сторон русскую речь, решили, что попали в окружение, и бросились бежать. Бежали так, что побросали все. Так, в ночь с 13 на 14 января 1942 года наши деревни стали свободными. Фронт остановился за деревнями Овчинники, Трубанькино, Сухая Орча, Лыкшино. Этот фронт стоял до 3 марта 1943 года. Ежедневно шли бои, потери были большие. В Жадневе и Сухой Орче находились полевые госпитали.

Летом 1942 года обстановка осложнилась: было принято решение об эвакуации мирного населения в Максатиху. 9 июля вывезли нас в Селижарово, посадили в поезд, и мы тронулись в путь. На рассвете у станции Соблага нам встретились два эшелона с ранеными. Совершенно неожиданно налетели фашистские самолеты и начали сбрасывать на нас зажигательные бомбы. Вагоны моментально вспыхивали вместе с людьми. На крыше вагонов с ранеными была эмблема Красного Креста. Это означало, что эшелоны не должны подвергаться нападению, но немцы нарушали международные договоренности.

Как только началась бомбежка, все бросились бежать, возникла паника. Я не заметила, как потерялась. Мамы рядом не было. Бежали подальше от поездов, в болота, рядом со мной бежала знакомая мне девочка Нина Сурикова. Кругом взрывы, страшно голову повернуть. Как вдруг что-то горячее в лицо дыхнуло — и провал. Очнувшись, увидела, что надо мной какие-то веревки болтаются. Приглядевшись, поняла, что это корни вывернутого от взрыва дерева. Я встала, платье на мне клоками. Понимаю, что надо куда-то идти, чтобы найти маму или Нину. Прошла немного, вижу — воронка, а на краю ее лежит Нина с разорванным животом. Рядом еще изувеченные люди. Страшно было на все это смотреть. Стою, не знаю, куда идти. Тут слышу гудок паровоза, вот на этот звук и пошла. Выхожу на эту же станцию. Все разбомблено. Вижу, старичок идет по железной дороге, я к нему, спрашиваю: «Где все?». «А уже, деточка, всех собрали и дальше отправили». Постепенно, постепенно стали подходить другие дети, тоже потерявшие родителей в этой бомбежке. Военный собрал нас, накормил, посадил в военный эшелон, и мы продолжили путь дальше. Приехали на станцию Осташков. Тут из разговора этого военного я поняла, что поведут нас сдавать в детский дом. Я, конечно, от этой группы потихонечку отстала, притаилась за кустиками. Сижу и думаю: сзади едут мои сестры, я их разыщу и останусь с ними. Две ночи пришлось ночевать мне на скамеечке в скверике. Как только услышу шум прибывающего поезда, так бегу, жду, чтобы состав остановился и сразу по вагонам на поиски. Не сразу, но все-таки дождалась старшую сестру, она ехала со своими детьми. Их тоже бомбили. И вот уже с ней, с моими племянниками мы поехали в Максатиху. К сожалению, ничего про маму сестра не знала.

Жилось в Максатихе тяжело, голодно. В сентябре стало холодно, а все теплые вещи сгорели при бомбежке. Решили мы возвращаться домой. Весь обратный путь проделали пешком. 17 суток, 350 километров. Голодные, не зная, где придется провести следующую ночь. Шли дети моей сестры: шести лет, трех и полуторагодовалая. Дошли. Но погранотряды не разрешили жить в своих деревнях, пришлось нам остановиться в д. Стешово. Деревня была сожжена, уцелел один сарай. Вот в этом неотопливаемом сарае 16 семей прожили всю зиму. В свои деревни вернулись мы только в марте 1943 года, после освобождения Ржева. И в это же время я встретилась с мамой. Потеряв при бомбежке, мама искала меня, но нашла погибшую Нину да лоскутки моего платья. Тогда мама решила: для чего продолжать путь дальше, если дочери нет? И отправилась назад домой пешком. Слава богу, что мы сумели вынести все тяготы и лишения.

Война на нашей территории закончилась, но не закончилась война в стране. Нам предстояло восстанавливать разрушенное хозяйство. Но это совсем другая история.

…Эта история послевоенного восстановления — долгая, непростая. Но люди, выжившие в страшной войне, с этой задачей справились. Сегодня мы желаем всем им и лично Антонине Ивановне крепкого здоровья.

Татьяна Капранова,

начальник
летнего пришкольного лагеря «Солнышко»
МОУ Трубинская оош