В женской камере

из записной книжки

В свое время автору этих строк по служебным делам доводилось неоднократно бывать в следственном изоляторе N№ 3, что расположен на Зубцовскому шоссе и в просторечии именуется ржевской тюрьмой. Приходилось посещать и женские камеры, где находились состоящие под следствием дамы, в отношении которых была принята мера пресечения «заключение под стражу», и те, кто после постановления приговора суда о реальном сроке наказания ожидали этап в места лишения свободы.

Вообще, женщины за решеткой, в неволе — это какой-то нонсенс нашей жизни. Это противоестественно. Ведь женщина — это хранительница домашнего очага или, как называли в старину, берегиня. Но что-то у этих дам пошло не так. Не стали они ни хранительницами домашнего очага, ни берегинями. Но жалости к себе они не просят. Потому что и за решеткой люди живут. О том и эти записки…

Над городом ночь. Луна сияет, как осколок стекла. То блеснет среди туч, то укроется. Видно, тоже хочет отгородиться от всего.

В женской камере следственного изолятора — тишина. Пугливая, настороженная. А по коридору ходят молодые, сами себя определившие в неволю охранницы, периодически заглядывая в глазок, врезанный в дверь камеры.

Зинка Иванова (все имена и фамилии вымышлены) — тоже молодая. Но в отличие от охранниц, которые, сдав смену, уходят домой, она не уходит никуда. Она подследственная. Для нее время будто остановилось в этом каменном мешке с окном, забранном решеткой.

День тянется, как жевательная резинка, а ночь — и того хуже. Днем хотя бы чем-то можно занять себя. Хотя по правде-то, все занятия есть одно долгое ожидание: ждешь, когда принесут поесть; ждешь прогулки; ждешь вызова к следователю или адвокату, как раньше выхода в клуб, на танцы; ждешь отбоя, чтобы упасть на свою койку, тоже железную, как и решетка на окне.

Ожидание продолжается. Теперь ждешь утра, чтобы по новой ждать, ждать… В конце концов, ждешь суда и этапа в колонию. Ждешь конца срока. Ждешь свободы. Но суд и этап у Зинки еще впереди. Так что ей еще долго жить в ожидании. И это плохо. Потому что женщины хуже мужчин приспосабливаются к неволе, так как созданы для домашнего уюта и тепла, а еще — для любви, о которой в суровой тюремной казенщине вспоминать не хочется.

По этому поводу над ними, молодыми, теми, кто по первой ходке идет, подтрунивает тетя Галя, сокамерница, уже побывавшая за лагерной стеной.

— Будет вам любовь, — ехидничает она, — когда на зону пришлепаете. Встретит вас там какая-нибудь баба Ваня, и заплещет у вас, родимых, море любви!..

Тетя Галя по первой сидела еще по старой 144-й статье УК, за кражу. По второй топает за убийство. Треснула по пьянке сожителя топором по башке, приревновав к собутыльнице, а он возьми да помри. Слабовата головенка оказалась.

— Да какая же я преступница? — иногда вздыхает тетя Галя. — Я общество от иждивенца, алкоголика и тунеядца избавила, а меня под замок бросили…

Сама Зинка Иванова тоже считает, что попала сюда ни за что. Была она матерью-одиночкой, а посему случалось, что мужики к ней захаживали, водочку с ней попивали, а то и ночевать оставались. Но жить совместно никто не предлагал. И это ее злило. Могла она выплеснуть эту свою яростную накипь, особенно с похмелья, на любого человека. А получилось, что выплеснула на сына, когда он матери перечил. Схватила она ремень и ну им хлестать мальца в воспитательных целях. И дохлесталась, что ребенок в больницу попал, а она — в женскую камеру следственного изолятора.

Следователю она все по-честному рассказала. Не таясь, как на исповеди перед батюшкой. На что мудрая в таких вопросах тетя Галя сказала ей:

— Ну и дура, что призналась. Чистосердечное признание — это прямая дорога на зону. Да вы зоны не бойтесь, — успокаивала тетя Галя Зинку и другую такую же молодуху, Надьку, попавшуюся на сбыте наркоты. Тоже, вроде, как ни за что — наркоманов от ломки спасавшую. — Теперь законы гуманные, много не дадут, а на женской зоне даже конкурсы красоты проводятся среди осужденных. Победительниц выпускают на свободу по УДО, то есть — условно-досрочно.

При этих словах Зинка с Надькой переглядываются. А что? Девки они симпатичные. Даже в этих условиях, без косметики и модных вещей. Лучше покривляться на сцене лагерного клуба, чем шить тапочки несколько лет. И тогда распахнутся перед ними все железные двери с противно лязгающими запорами.

С этой мыслью Зинка и забылась неспокойным сном, будто в зыбкий туман нырнула. Что-то бормотала во сне Надька. И только постаревшая тетя Галя никак не могла уснуть, с тоской и завистью поглядывая на более молодых спящих товарок-сокамерниц. У них еще будет  время на нормальную человеческую жизнь, не скованную, как цепью, несвободой. Только смогут ли они распорядиться ею по уму? Вот вопрос, на который пока нет ответа.

Евгений ОЖОГИН

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *