Пусть дети не знают войны

 

Ленарий Морозов (Воспоминания)

 

Продолжение.

Начало в N№ 31, 32, 33

Дядя Лёня с фронта домой не вернулся. По поручению деда я стал разыскивать и дом машиниста Шнейдера, который жил на берегу Волги. В центре города ходили патрули в болотно-рыжих шинелях с белыми повязками со свастикой на левой руке. Возможно, это были жандармы, или хорваты, так как в это время там базировался хорватский легион. Их самолёты с левого крутого берега Волги с рёвом взмывали в небо. В районе городской бани был наведён понтонный мост, по которому на левый берег переезжали машины и с большим трудом по оврагу вползали в гору. Шнейдера дома не оказалось, и я пошёл назад.

Около школы N№ 30, где я учился до войны, стояли разбитые немецкие автомашины, а на обочине на берегу пруда были могилы немцев с берёзовыми крестами и касками на них. К вечеру я вернулся в Марково.

Деревня Шаламово. Лето 1942 года.

После того как мать закончила шитьё у путевого обходчика, мы перебрались жить в Шаламово. Деревня тянулась с востока на запад, а затем сворачивала к югу. Между деревней и железной дорогой было большое поле, часть которого была засеяна рожью, в некоторых местах торчали отдельные стебельки ржи, выросшие из осыпавшихся осенью зёрен.

Жили мы с дедом у одной женщины, а мать с Валей жила там, где шила, за что их и кормили. Иногда и нам с дедом что-то перепадало в виде горсти зерен. Варили суп из щавеля, крапивы с раздробленной рожью. Жиров никаких не было. Я собирал цветки клевера, их сушили, растирали в порошок и пекли лепёшки, смешав этот порошок с горстью муки. Лепёшки были очень горькими, малосъедобными, но голод немного утоляли. Дед сильно сдал, но продолжал мастерить зажигалки. Он трёхгранным напильником нарезал зубчики на колесиках для зажигалки. Один раз он поручил мне закалить несколько связанных проволокой колёсиков, объяснив мне, как это делать — нагреть в топке бани колёсики докрасна и опустить в воду. Колёсики не закалились. Дед спросил меня: «Как ты калил?». Я ответил: «Нагрел докрасна и опустил в воду». «А в чём была вода?» — спросил дед. «В ручье» — был мой ответ. «Дурак!» — сказал дед и пошёл закаливать колёсики сам. Так закончился мой первый опыт термообработки стали.

Рожь начала созревать, и я стал ходить на поле к железной дороге срезать ножницами зрелые колоски. Я занимался этим делом, когда раздался гул самолётов и пулемётные очереди. Обернувшись, увидел, что наш «Як» гонится за «Мессером» и прижимает его к земле. Немец сел в конце поля на фюзеляж. Лопасти винта загнулись назад козлиными рогами. Лётчик уцелел. Он вылез из кабины и пошёл к деревне, где стоял небольшой гарнизон немцев. Фронт давал о себе знать канонадой и залетавшими иногда снарядами. В один из вечеров немцы засуетились и покинули деревню, оставив прикрытие.

Ночью раздались выстрелы, и в деревню вступили наши красноармейцы. Их было немного, десятка два-три. Командовал ими капитан. Он сказал, что они разведка, а основные силы должны скоро подойти. Дед наш зашёл в дом, где квартировали немцы, и притащил оттуда одеяло, солдатскую шинель и фотоаппарат.

Капитан устроил свой наблюдательный пункт на крыльце противоположного дома и подолгу смотрел на железную дорогу и на лес за ней, но больше никто не появлялся.

Через день красноармейцы прошли по домам, оповещая жителей о предстоящем бое с немцами и необходимости покинуть деревню. Люди стали уходить, а мы спрятались в межевой канаве, заросшей кустарником. Дед очень ослабел и уходить из дома не хотел, считая безопасным местом полати за печкой. Всё-таки мы уговорили деда уйти.

Мы лежали в канаве, когда начался обстрел деревни. Пули свистели над нашими головами и булькали в недалёкой луже. Подошедший бронепоезд стал обстреливать деревню из орудий. Снаряды рвались на улице и в домах…

Валя всё пытался поднять голову, но мать прижимала его к земле. Он вырывался и плакал. Часть красноармейцев бросилась в редкую рожь и полегла там. Какая-то группа вырвалась из деревни и скрылась в лесу за железной дорогой. Бой затих.

Мать схватила Валю и с обезумевшими глазами побежала вдоль кустов в сторону от деревни. Я с узлом за плечами потащился за ней. Через некоторое время мать опомнилась и повернула назад. Мы встретились и пошли к деревне. Всё наше имущество находилось в узле из белой наволочки, которую я еле тащил. Мать с Валей ушла вперед.

Жители деревни потом собрали тела погибших и похоронили их.

Дед нашёлся. Он выбросил немецкую шинель и одеяло, а фотоаппарат приказал мне бросить в колодец. Я отвинтил объектив, а остальное утопил.

Когда мы вернулись в дом, где жили, оказалось, что снаряд с бронепоезда пробил крышу и разорвался за печкой, где собирался прятаться дед…

Через некоторое время немцы приказали всем иногородним, жившим в Шаламово, собраться к дому старосты.

Скитания.
Осень 1942 года.

Нас погрузили в открытые автомашины и повезли по просёлочным дорогам в сторону города Сычёвка. К вечеру мы оказались в деревне Вязовка и были высажены около сарая с соломой — переночевать. Немцы сказали, что завтра повезут нас дальше, и машины уехали.

К нам подошла девушка из этой деревни и сказала, что беженцев немцы свозят в Белоруссию в концлагеря, где люди мрут, как мухи, поэтому лучше куда-нибудь уйти. Охраны немцы не оставили, и мы ночью ушли в другую деревню, где нас приютил старик, живший с женой.

Ели мы вместе с хозяевами. Все садились на лавки за длинный стол, посередине которого стояла большая миска (скорее, тазик), и черпали еду ложками. Это была всё та же кашица из ржи. Пробыли мы у них недолго.

В деревне были немцы. Комендант, узнав про наше появление, посадил нас в бронетранспортёр и повёз в Сычёвку. На окраине города нас высадили и приказали идти к коменданту, который определит нас на жительство. Понимая, что таким местом жительства может быть только концлагерь, мы к коменданту не пошли.

Дед Пётр вспомнил, что в Сычёвке живёт знакомый  железнодорожник, и мы отправились на поиски его дома. Знакомый деда оказался хмурым неразговорчивым мужчиной. Он пустил нас в дом, но сказал, что утром мы должны уйти: немцы под страхом расстрела запрещают принимать кого-либо на жительство. Еды у него не оказалось. Сам он жевал какое-то темное вяленое мясо.

Утром мы вышли из малогостеприимного дома, совершенно не зная, куда направиться. Мы брели прочь из города, мимо церкви и кладбища. Впереди шла мать с Валей. За ней тащился я с узлом за плечами, а сзади всех еле передвигал ноги дед Пётр.

Дорога спускалась вниз с бугра. Справа шло полотно железной дороги, а слева был пруд, за которым стоял двух-этажный деревянный дом. Во дворе копошились немцы. В низине под железной дорогой проходила труба для стока воды.

Нас догнала женщина средних лет. Она расспросила, кто мы и откуда, предложила пойти к ней на хутор, где она жила с сестрой. Мать, конечно, с радостью согласилась. Но дед наш совсем обессилел. Он сказал матери, чтобы мы шли на хутор, а он вернётся к своему знакомому, где будет ждать прихода за ним матери. На том и порешили.

Мы дошли до хутора. Одинокий новый деревянный дом стоял на ровном поле, открытый всем ветрам. Поблизости не было ни деревца, ни куста. Лишь вдали виднелся стог соломы, которой и отапливался дом. Дров почти не было. Возле дома был небольшой огород, где из-под снега торчали капустные кочерыжки.

Переночевав на новом месте, мать отправилась за дедом, а мы с Валей остались в чужом доме одни.

Мать привела чуть живого деда только поздно вечером. Знакомый не пустил его к себе, опасаясь наказания за нарушение немецкого порядка. Дед был вынужден провести день и ночь на кладбище среди могил. Был уже конец октября, и ночные заморозки стояли сильные. Дед весь закоченел и еле-еле передвигался. Мать вела его с частыми остановками для отдыха. По пути находился дом путевого обходчика, где деда напоили чаем и чем-то покормили. Путь в несколько километров растянулся на целый день.

Спать меня уложили вместе с дедом на полу. В головах у нас стояла большая бочка с заквашенной капустой. Я проснулся от того, что дед хрипел, стоя на коленях и цепляясь руками за край бочки с капустой. Проснулись мать и хозяйка. Меня отправили на печку к Вале, а мать занялась дедом. Но помощь уже была не нужна. Дед Пётр Юрьевич умер 26 октября 1942 года. Похоронили его на церковном кладбище села Богданово без гроба, завёрнутого в полотнище. Могилу выкопали глубокую, как он и просил перед смертью…

А мы стали жить на хуторе. Хозяйки делили с нами свою еду. Я выходил на улицу, осматривал окрестности, но ничего интересного не видел. Сколько мы прожили на хуторе, не помню. Мать в Сычёвке на рынке встретила Ивана-галошника. Он жил с семьёй в Вязовке и посоветовал матери перебраться туда же: можно было найти работу. Он и приехал за нами на лошади, запряженной в сани. Откуда Иван взял лошадь и почему немцы её не отобрали, я не знаю. Наверное, это была старая кляча.

Деревня Вязовка. Конец 1942 -­
начало 1943 года.

Так мы снова оказались в деревне Вязовка. Приняла нас к себе та же хозяйка, у которой жила семья Ивана-галошника. Звали её, кажется, тётя Лиза. Хозяйка была староверкой и ела только из своей отдельной посуды, которую никому не разрешалось брать. Дом был обычный, деревенский, треть которого занимала большая русская печь. На ней спали все дети. Иван с женой спал на кровати слева от входа, а мать с хозяйкой — на полатях за печкой. Хата была холодной, дров очень мало. К утру вода в вёдрах покрывалась ледком. Хозяйка с вечера щипала лучину, на шестке печи складывала её в кучку, которая называлась «грубка». Утром хозяйка вставала первой и зажигала грубку. Тёплый воздух оживлял хату. Ходить в лес за дровами было нельзя, немцы могли расстрелять за связь с партизанами, поэтому хозяйка с матерью пилили толстую берёзу, лежавшую через дорогу. Длины двуручной пилы едва хватало, на то, чтобы отпилить один кряж, уходило полдня.

Немцев в деревне не было. Наезжали полицаи и со старостой обходили дворы. Староста ходил по деревне в серых солдатских валенках, разрезанных сзади. Эти валенки он стащил с одного из убитых наших солдат, лежавших в недалёких полях после зимнего наступления.

Часто ночью раздавался стук в дверь, в избу вваливались полицаи и проверяли, нет ли кого постороннего. Иногда ночью появлялись и партизаны. Они интересовались наличием немцев в деревне и просили продуктов. Но в нашем доме их не имелось.

Продолжение следует

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *