Рассказ

Сейчас так уже почти никто не говорит. А когда я был маленький, то часто слышал это от мамы: «Ну-ка, беги к бабуле, — говорила она весело, когда мы на лето приезжали в деревню. — Давай-давай, аллюром три креста!» И я бежал со всех ног, часто босиком, реже — в сандалиях. Бежал, задыхаясь, почти всегда падая и сбивая колени в кровь. Именно так в моем детском представлении должен был выглядеть «аллюр три креста».

Сейчас в этой деревне совсем никого не осталось. Только покосившиеся домишки, вросшие в землю, да заброшенные фруктовые сады. История вполне обычная. Молодняк подрастал и мотыльками летел к сияющим огням города. Старики гнулись к земле и потихоньку уходили в неё. И все-таки был у этой деревни шанс, был! Да только загубил его этот самый аллюр…

А дело было так.

Когда-то давно жила в деревне писаная красавица. Отец у нее с войны не вернулся. А мать была простая женщина, всю жизнь на ферме дояркой проработала. Закончила девочка школу, на фельдшерицу в райцентре выучилась да вернулась в деревню вопреки всем законам урбанизации. В деревне у неё жила мама, болела очень. И не захотела её красавица без присмотра оставлять. Купила себе велосипед и ездила на нем в соседнее большое село, где работала в медпункте. С какими только болячками к ней не шли! Всем помогала — кому неот-ложной помощью, кому добрым словом. Уважали девушку в округе. А она все медицинские учебники читала — мечтала на врача выучиться. Да только не суждено  было.

Привезли к ней однажды местного шофера с торчащей из лодыжки костью. Случилось все в уборочную. Жаркая это пора у селян и больно от погоды зависимая. Иногда, бывает, пора зерно молотить, а прогнозы дожди сулят. И что делать? Тут, конечно, от председателя многое зависит. Номинальный только лозунгами и ограничится. А рачительный все силы на уборку бросит, денег работягам не пожалеет, чтобы круглосуточно работали. Август и сентябрь — они ж крестьянина потом весь год кормят.

В местном колхозе был как раз такой председатель. Захотел уборочную за две недели завершить. Колхозники работали на износ, случалось, по две-три смены подряд. Обещал ведь как на Севере заплатить! Вот и шофер этот вкалывал и день, и ночь, зерно на элеватор возил. Мечтал на Черное море съездить… Загрузил полный грузовик зерна и поехал. Не успел до асфальта доехать — налетел ветер ураганный, тучи черные натащил. Полез парень на крышу грузовика, чтобы зерно брезентом накрыть, да сбросило его порывом ветра. Если б отдохнувший был, может, и удержался бы. А после 14 часов работы не смог…

Красавица-фельдшерица обработала рану, наложила шину, вколола парню обезболивающее и стала названивать председателю, чтобы машину дал — в больницу пострадавшего отвезти. Председатель струхнул слегка — ведь травма-то у парня на рабочем месте произошла, да ещё и в неурочное время. Дал, в общем, машину.

И поехала прекрасная фельдшерица в райцентр вместе с пациентом своим. Оформила его как положено, упросила врача, чтоб на особый контроль паренька деревенского взял… А врач, осмотрев рану, сказал тому: «Скажи спасибо своей фельдшерице. Если б она хоть что-то сделала не так — без ноги бы ты, парень, остался…»

Так началась их история любви. Которая через год привела к свадьбе, а через два — к рождению двух крепышей-двойняшек.

Счастливая история одного несчастья. Наверное, можно было бы сказать и так, если бы история на этом заканчивалась. Однако не все так просто в нашем странном мире, называемом жизнью. Фельдшерица после рождения сыновей расцвела, превратившись из тоненькой красивой девушки в сногсшибательную аппетитную селянку, на манер Аксиньи из «Тихого дона». А красота, она ведь, как известно, страшная сила… Такая страшная, что способна разрушить любое счастье, любое благосостояние…

Запал на молодую фельдшерицу один местный цыган. Приехал откуда-то из Молдавии к родственникам, которые при местном колхозе виноградник держали, да так и осел тут. Красивый был, чертяка, дерзкий. Все местные девчонки на него заглядывались. А он вдруг на медичку замужнюю запал.

Детям её как раз по
четыре года исполнилось.
И вдруг повторилась история — почти как с её мужем. Угнал этот цыган коня у председателя. Тот ценителем был, выписывал коней с самых известных конезаводов. И как раз новая партия пришла. Со всех окрестных деревень бегали смотреть на новых лошадок. Эх, хороши они были — молодые, горячие! А конь этот лучше всех был — черный, с бархатной кожей, с тонкими ногами…

В общем, не утерпел молодой цыган, залез ночью на колхозную конюшню и угнал красавца. Да только далеко на нем не ускакал. Горяч был цыган, да конь горячее оказался. Сбросил седока и ускакал. А тот до самого рассвета полз по полю со сломанной ногой… Когда за фельдшерицей приехали, она только руками всплеснула. Собрала чемоданчик «первой помощи» и поехала с цыганской родней «раненого» спасать…

— В больницу вам надо, — сказала она строго, накладывая шину, — иначе может быть заражение крови. Перелом у вас открытый, и кость раздроблена…

— Не поеду в больницу, — горячился неудачливый наезд-ник, — нельзя мне.

— Хромым на всю жизнь можете остаться, — предупредила фельдшерица.

— Ну и пусть, — упрямился черноглазый, — лишь бы нога осталась. Помоги, красавица, ничего для тебя не пожалею…

«Не пожалеем», — молча кивала цыганская родня.

Фельдшерица сделала все что могла. Но уходя, всё-таки покачала головой и повторила:

— Обязательно в больницу! Надо гипс наложить, иначе проблемы будут…

Пошел цыган в больницу или нет — история умалчивает. Но ровно через три месяца он появился в дверях её медкабинета с букетом в руках. На своих ногах, не хромой, не с костылём. И правда, что ли, на них всё как на собаках заживает?..

— Милая, пришел спасибо тебе сказать, — сказал он, положив букет ей на стол. — Руки у тебя золотые, — и вдруг бухнулся перед ней на колени и давай руки целовать.

Оторопела от неожиданности медичка, но тут же опомнилась и руки у него вырвала.

— Встаньте, это мой долг как медработника. Я рада, что у вас все хорошо. Пожалуйста, не надо никакой благодарности. У меня прием, люди ждут. До свидания.

Цыган ушел. Но только для того, чтобы на следующий день вернуться снова. Он караулил медичку после работы, он подбрасывал ей букеты в окно медпункта, он пел ей песни под гитару, подсылал цыганят с всевозможными подарками. Целый месяц он преследовал её то так, то сяк, склоняя к любви запретной.

Запала красавица-фельдшерица в упрямую цыганскую душу, каленым железом не выжечь. А у нее только муж да сыночки в сердце были, не до любви шальной.

Пошел слух по деревне. Нехороший такой слух, как это водится в деревнях. Присочинили досужие сплетницы и что было, и что не было. Дошли отголоски этих слухов и до мужа. В жене своей он, слава Богу, не сомневался, а вот цыгана при случае на разговор вызвал. И потребовал, чтобы отстал он от жены его. Чуть не подрались они на радость сплетникам, да как-то удержались.

А на следующий день опять пришел цыган в медпункт. Закрыл за собой дверь, подошел к испуганной фельд-шерице и давай ей в любви объясняться. «Уедем, — говорит, — давай с тобой в Молдавию, всю жизнь на руках тебя носить буду, никогда злого слова не скажу, будешь любимой моей до конца жизни». И со словами этими достает из-за пазухи колье золотое с большими камнями красными. Хватает за руку и прямо в ладонь ей вкладывает.

Отдернула женщина руку, как будто он ей сковородку раскаленную туда положил, и крикнула:

— Уходи! Всю душу ты мне вымотал! У меня муж, дети! Не нужен ты мне, не люблю я тебя!

А он снова за свое.

— Хотя бы колье примерь, посмотри, какое красивое! Старинное! Специально для тебя из Молдавии привез! Дорогая это вещь, тебе к лицу будет. Примерь только…

И так скороговоркой монотонно приговаривает, а сам колье это на шею ей надеть норовит. И на какую-то секунду замешкалась она, как будто под гипнозом оказалась. И чуть не дала надеть на себя колье это с красными камнями. Но едва коснулось оно её кожи белой, она вдруг как будто от сна очнулась. Что-то недоброе было и в колье этом, и в черном блеске цыганских глаз.

Вырвала она украшение у него из рук и бросила ему прямо в лицо.

— Убирайся! Вон отсюда! Аллюром три креста! Чтоб я не видела тебя больше! Уходи!

Взглянул на неё цыган молча. Поднял подарок свой с пола. И, уходя, сказал лишь одну фразу:

— Будет тебе… три креста. Вспомнишь ещё этот день. Тэ скарИн ман дэВэл!

Хлопнул цыган дверью и исчез. Насовсем исчез из тех краёв. Поговорили ещё люди, позлословили, посмаковали не существующий «роман» фельдшерицы и цыгана и забыли. А она вздохнула с облегчением. Да и муж её тоже. Хоть и уверен был в жене, а нечистый сомнения нашёптывал…

Прошло три года.

История подзабылась за суетой и делами. И вдруг случилось несчастье. Ехал шофер за женой своей в медпункт, чтобы забрать после работы, да вдруг машина заглохла. Прямо на перекрестке. Ни с того ни с сего. А тут, откуда ни возьмись, на пригорке появился КрАЗ, груженный щебенкой. Увидел ГАЗ-51 на перекрестке и давай сигналить, а тот — ни с места. Водитель КрАЗа уж и на тормоз нажал со всей силы, да только бестолку — раздавила махина мелкий ГАЗ как картонный…

…Похоронив мужа, фельд-шерица затосковала. Стала худеть, бледнеть, дурнеть… Одна только радость осталась — сыночки любимые да мать-старушка, которая в них души не чаяла. Надо было готовить пацанов к школе, только это и спасало. Ушла она с головой в книжки и прописи, стала брать подработки — уколы и капельницы на дому ставила, чтобы одеть и обуть мальчишек, чтобы не хуже других были.

Мальчишки не подвели — учились с интересом, взахлеб. Ну и шалили, конечно. И практически сразу стало ясно, что у одного склонность к наукам, а у другого — к активным занятиям. Первый мог часами сидеть над прописями, второму надо было бегать, носиться, гонять, поднимать весь дом на уши…

Наблюдала за ними мать и радовалась. А у бабушки так и вовсе вторая молодость наступила. А как иначе, если с маленькими все время возишься? Тут уж не до хворей.

Так прошло ещё три года. Три года до следующей беды.

Зимой дело было. Пошла мать фельдшерицы в гости к подруге своей — на другой конец деревни. Та одна жила, дети давно выросли да далеко уехали. Болела старушка сильно, а проведать было некому. Ушла — да не вернулась. Уже совсем поздно опомнилась фельдшерица — побежала сама на другой конец деревни. Телефонов ведь не было тогда. Не успела открыть дверь в избу, как из неё дым серый повалил. Распахнула она двери настежь, нашла старух, за столом сидящих, выволокла одну за другой на улицу, на снег. Да только мерт-вые они уже были. Печка старая была, растопила гостья её чуть сильнее, а дым потихоньку в избу пошел. Да так, что ни одна, ни другая не заметили сразу. И угорели…

Вторая могилка у семьи на кладбище появилась.

Окончание в следующем номере

Михаил БУРЛЯШ