— Владимир Ильич, у многих людей специальность «патологоанатом» ассоциируется только со вскрытием трупов, со специфическим запахом формалина, со словом смерть, чем-то страшным и одновременно загадочным…

— Понимаю, о чем Вы говорите, но для меня это обычная профессия. Даже скажу больше, я ею горжусь, ведь занимаюсь очень важным и полезным делом. Патологическая анатомия — это, прежде всего, диагностика. Причём, не только причин смерти, но и различных прижизненных заболеваний. Всё остальное — морфологические исследования прижизненной диагностики заболеваний: работаем с биопсийным и операционным материалом. Исследуем и даём заключение по поступающим к нам удалённым органам, тканям, взятым у пациента с лечебной или диагностической целью. Допускаю, что больной и не подозревает, что всем этим занимается патологоанатом. Более того, работа патологоанатома интересна тем, что объединяет в себе различные области медицины. Чтобы поставить правильный диагноз, необходимо разбираться в хирургии, гинекологии, стоматологии, урологии и других разделах медицины.

— Опираясь на ваше заключение, лечащий врач и ставит окончательный диагноз. Ведь он ограничен в обследовании больного — так как определяет болезнь с помощью осмотра, анализов, но не видит, что происходит с органами и тканями…

— Да. Самый точный диагноз ставит патологоанатом. После вскрытия пишу протокол и формулирую патологоанатомический диагноз. То же самое касается и исследований биологического материала. Правильно поставленный диагноз, а соответственно, грамотно назначенное лечение, качественно продлевает жизнь. А если случилось непоправимое и человек умирает, после вскрытия и исследования именно патологоанатом может сказать, какие болезни, травмы человек перенес, чем и как его лечили.

Когда наше патологоанатомическое отделение было межрайонным, мы обслуживали Зубцов, Старицу, Оленино, Княжьи Горы, Погорелое Городище и районы, делали в год до 20 тысяч биопсий.

— А сейчас?

— 1100-1200, работаем только с Ржевской ЦРБ. Вскрытия пациентов, умерших в стационаре. Умершими дома занимаются судебные эксперты. Согласно приказу Минздрава России, мы обязаны вскрывать всех, кто умер в стационаре до суток. Тех, кто пролежал в больнице более суток и при установленном клиническом диагнозе, можем не вскрывать.

— Но это решаете не Вы?

— Мне присылают историю болезни, я ее рецензирую, родственники пишут отказ от вскрытия, к примеру, по религиозным мотивам, и с заявлением, историей болезни умершего, в сопровождении лаборанта идут в администрацию ЦРБ. Дальше я действую на основании рецензии главного врача или начальника медицинской части. Отказ одобрен — выдается свидетельство о смерти без вскрытия.

Чаще без этой процедуры обходимся в случае, если человек умер от геморрагического или ишемического инсульта головного мозга.

— Вскрытие детей проводить доводилось?

— Да. Я работал детским патологоанатомом.

— Сколько сотрудников у Вас в отделении?

— Я, три лаборанта и два санитара. Лаборанты — Галина Аркадьевна и Светлана Александровна Олейник, Екатерина Александровна Панова. Санитары — Валентина Анатольевна Вишнякова и Денис Валерьевич Климентьев. Мои сотрудники стараются добросовестно относиться к своим обязанностям, за что я им благодарен.

— Как давно Вы руководите отделением?

— С 2010 года. У нас очень хороший контакт с областными специалистами. Часто общаемся, советуемся с Игорем Евгеньевичем Доминиканом. Мне посчастливилось работать с выдающимися врачами: Валерием Бахановым, Станиславом Игнатьевым, Иваном Васильевичем Потапешкиным, перенимал знания, наработал огромный опыт, который хочу, могу передавать, но… некому. Не идут в нашу специализацию врачи.

— По причине общего состояния медицины в провинциальных городах, в том числе из-за отсутствия жилья…

— Конечно, и предположу еще одну немаловажную причину. В 80-х годах была двухгодичная ординатура и годичная интернатура, сейчас эти этапы по два года. То есть, после окончания университета выпускник должен два года отработать так называемым «нулевым» доктором. Раньше, чтобы получить вторую квалификационную категорию, нужно было отработать пять лет, сейчас — семь. Увеличили все сроки повышения квалификации. Чтобы хорошо ориентироваться в тех же морфологических процессах, нужны годы непрерывной, кропотливой работы, взаимодействие с коллегами, с кем можно посоветоваться, поспорить, ради общего дела — помощи людям. Скажу откровенно, как специалист, люблю свою работу, но крайне недоволен сложившейся обстановкой в российской медицине в целом, в провинциальной медицине в частности. Срочно нужно что-то предпринимать на самых высоких уровнях. Жаль, что сейчас на практике не используется опыт прошлых лет: если в стационаре умирал больной, к нам приходил лечащий врач или заведующий отделением, я рецензировал историю болезни, мы вместе шли на вскрытие. Патоморфоз заболеваний интересовал докторов. Для науки очень важно производить вскрытие в присутствии врача, лечившего умершего.

— Слышала, что в вашей работе нет понятия «врачебная ошибка», а скорее — «расхождение диагнозов»…

— Сложные случаи, связанные с формулировкой диагноза, встречаются. В таких ситуациях не стесняюсь дополнительно обращаться к специализированной литературе, к дополнительным методам исследования.

— Если врач, который работает в больнице, в поликлинике, сообщает близким больного разные новости: о том, что он идет на поправку, или требуется дополнительное обследование, то к вам всегда приходят с тяжелым сердцем…

— Ко мне идут с бедой. При общении сначала выдерживаю паузу, смотрю на поведение близких. Психоэмоциональная составляющая очень важна. Нужно не просто знать кодекс профессиональной этики российского врача, а непрестанно им пользоваться, иначе последствия могут быть непредсказуемыми. Слово на самом деле может убить, особенно, когда человек в стрессовой ситуации.

Условия работы тяжелые, поэтому стаж патологоанатома считается год за полтора. Я занимаюсь спортом. Дома есть спортивные станки. Часа два железо потягаешь, и напряжение уходит. Умеренная физическая нагрузка еще никогда никому не вредила. И еще у меня правило — стараюсь оставлять за порогом учреждения все, что связано с работой.

А в отделении углубляться в переживания больных, умерших нет времени, нужно делать работу.

— Расскажите о себе, Вы — ржевитянин?

— Родился в Ржеве, в семье военнослужащего и фельдшера. Родители переехали сюда в 1957 году. Отец — Илья Павлович, 1916 года рождения, участник Советско-финской и Великой Отечественной войн. Нас с братом Александром назвали, как сыновей в семье Ульяновых: я — Владимир, старший брат — Александр.

— Почему Вы выбрали профессию врача?

— Мама работала старшей медицинской сестрой в детских садах. Знал, что она помогает детишкам. Сколько себя помню, мне хотелось, чтобы люди жили дольше, лучше, в здравии.

Поступил в Тверской медицинский институт, выбрал факультет «лечебное дело», направление — хирургия. В институте начал активно заниматься спортом, имел 2-й взрослый разряд по гимнастике. Первое место работы — торакальное отделение областной больницы. Перспективы в Твери были хорошие, но для меня главное — благополучие близких людей. Когда в 1987 году окончил вуз, родители были уже старенькие, им требовалась помощь, и я переехал к ним. И ни разу не пожалел о таком решении.

Когда сообщал руководству о переезде, встретился с главным патологоанатомом области Владимиром Петровичем Волковым, он предложил перепрофилироваться в патологоанатома и ехать на работу в Ржев. С августа 1988 года работаю в патологоанатомическом отделении. Тогда врачей было трое: Маргарита Яковлевна Виноградова — Заслуженный врач РФ, Сергей Евгеньевич Немыгин, Анатолий Николаевич Кузьмин, я стал четвертым. Как видите, было, у кого поучиться, даже велся журнал наставничества.

— Как родители отнеслись к тому, что Вы поменяли направление деятельности?

— Оба понимали, что работа у меня очень сложная. Отец поддержал, сказал так: «Вы (патологоанатомы) — штучный товар, ценные кадры». За поддержку я ему очень благодарен. Патологоанатомов в конце 80-х годов в Советском Союзе было всего около 4-х тысяч. Мама, конечно, переживала больше.

— Анатомию студентам-медикам, наверняка, преподавали на трупах. Не страшно было тогда, в юности?

— Если кого и надо бояться, то живых, а не мертвых.

— Владимир Ильич, Вы верите в загробную жизнь?

— …Очень сложный вопрос. Однозначно ответить на него не могу…

— Вы верите в дружбу, у Вас много друзей?

— В дружбу по-прежнему верю, но с годами и опытом очень выборочно кого могу назвать другом. Друзья проверяются как в беде, так и в радости. Многие друзья этих проверок, которые нам устраивает судьба, не проходят.

В своей жизни я прошел серьезное испытание. Были тяжелые проблемы со здоровьем. Что помогло выкарабкаться? …Близкий человек рядом, вера в свои силы, вероятно и то, что никогда не имел вредных привычек. Я о курении, об алкоголе. Занимался спортом. Поэтому организм практически без последствий и справился с тяжелейшей травмой, смог реабилитироваться, вернуться в профессию.

— Владимир Ильич, Ваша супруга тоже медик?

— Нет, Ольга — инженер-программист, окончила Тверской университет.

— Каким был для Вас прошедший 2018 год?

— … Нормальным. Не сложным, не простым. Обычным. Ногу под конец года сломал… Главнейшее событие года — рождение сына! Такая радость! (улыбается).

— Поздравляю Вашу семью с пополнением! Как назвали наследника?

— Илья! В честь дедушки.

— Здоровья Вам, Владимир Ильич, как можно больше приятных моментов, которые сложатся в дни, недели, годы. И пусть обязательно исполнятся самые заветные Ваши желания, и в профессиональной, и в личной сфере.

— Спасибо большое. Пользуясь случаем, напомню ржевитянам, чтобы не игнорировали профилактические осмотры. Особенно, если есть предрасположенность к тому или иному заболеванию. Но не назначайте себе анализы, не подбирайте диагноз и способы лечения в Интернете, обращайтесь к специалистам!

Беседовала Ольга ЖДАНОВА