Дело было в двадцатые годы прошлого столетия. Отбушевали революционные страсти, обошла стороной тихие ржевские деревеньки Гражданская война. А положение многих бедняцких семей мало изменилось. А особенно тяжело приходилось тем, у кого не было в семье кормильца.

Отец Прасковьи Белянкиной ушел из старенькой, вросшей в землю избенки еще в 1914-м и сгинул где-то, домой не вернулся. Остались Паша с матерью вдвоем. Голодали, холодали, пока были у матери силы, горбатилась она на зажиточных селян сама, а потом занемогла и наниматься в батраки пришлось Паше. Работа нашлась в деревне Зеленичено, у Санягиных. Девушка снимала угол, работала за троих — жизнь безрадостная, молодость проходит. Одна радость — деревенские гулянья, танцы, песни под гармонь. На одном из таких гуляний и «подкатил» к Прасковье интересный кавалер Илья Иванович Кулагин. Не молодой, но интересный. Правда, женатый. Но ведь на дворе не прежние времена. Вчера был женатый, а сегодня может и холостым стать. И жениться обещает. Правда, первое время Прасковья на его настойчивые ухаживания больше отшучивалась, близко к себе не подпускала. Как показывал Кулагин на одном из судебных заседаний: «Гулял я с ней (Белянкиной) год, но «по-хорошему», в близких отношениях не состоял». В каких они состояли отношениях в этот период, выяснить достоверно суду не удалось.

А тут случилось дело и вовсе непредвиденное. Пашиного женатого ухажера арестовали и за изнасилование осудили на четыре года. Отбывать наказание назначили в Ржеве в исправительно-трудовом доме, и, казалось бы, на этом и должна была закончиться история несостоявшейся любви батрачки Паши и незадачливого жениха. Но, как видно из материалов гражданского дела Народного суда 3-го района Ржевского уезда, начатого и законченного в 1929 году, все только начиналось…

Во-первых, как это часто случается с мужчинами, попавшими за решетку, любовь к оставленной на свободе подруге вспыхнула с новой силой. Свидетельством тому могут являться подшитые к делу письма из ИТД, которые Кулагин регулярно слал своей возлюбленной Прасковье, и которые та бережно (или предусмотрительно?) хранила. Письма эти достойны изучения специалистами по тюремному фольклору и, наверное, отдельной публикации. Настолько они колоритны и красноречивы.

«Восемь часов вечера делать было нечево беру ручку в руки пишу письмо атскуки. Рука моя не пишет рука моя дрожит а сердце так и ноет наверное хошь забыть. Писать невольна я решился любовь заставила меня она мне сердце давит больна прошу вас выслушать меня, я вас люблю безумна, страстна своей всей пылкостью младой атвас остался я несчастный когда другова вы нашли». «Я сичас атвас далека, а безвасмне здес не жизнь». «И прошу тебя я паша вспомнить прежнюю любовь, атвиди маю душу и не дай мне так страдать». «А исчо было бы лучше чтоб гуляла ты одна, ия тагда вас незабуду вазму замуш за себя». «Я гулял стабой три года нужели ты это не паймешь, и с каких нибут палгода самной дружбу развидешь».

Стиль этих эпистолярных шедевров и почерк, которыми они были написаны, постоянно менялся. Поэтические строки сменялись прозой.

«Здравствуйте, дорогая Прасковья посылаю я Вам свой сердечный привет и от души любовно кланяюсь». «Пашенька, милая я не дождусь того времени, когда бы пришлось разделить радость и горе, жить вместе, дорогая Паша».

Ну как сердце простой, неграмотной деревенской простушки могло не растаять от таких пылких признаний? Паша на письма отвечала, дни шли за днями. Подошел к концу срок Кулагина, он вышел на свободу.

А в Ржевский городской суд поступило исковое заявление от гр. Белянкиной, уроженки деревни Плешки, о признании отцовства и взыскании средств на содержание ее новорожденной дочери Алевтины. Отцом своего ребенка она называла гр. И.И. Кулагина, только что освободившегося из ржевского ИТД. Возник резонный вопрос — как же Кулагин может быть отцом Алевтины, если он находился «в местах не столь отдаленных»? Именно этот довод он и привел в своих показаниях. Мол, «нисознаюся и возбуждаю спор о неправильности ее заявления». В своем первом заявлении по делу, составленном, очевидно, каким-то бойким адвокатом, Кулагин попытался даже факт знакомства с гр. Белянкиной отрицать. Однако вызванные Прасковьей свидетели из деревни Зеленичено показали, что Кулагин и Белянкина были до его заключения под стражу хорошо знакомы. Однако факт их связи ни один из вызванных на первое заседание свидетель не подтвердил. Но и не опроверг. Доверия освободившемуся заключенному, да еще отбывавшему срок по такой статье, у суда, конечно, не было. Но как мог он, заключенный под стражей в исправительно-трудовом доме, представивший в суд документ, это подтверждающий, оказаться отцом новорожденной Алевтины?

Ответ начальника Ржевского исправительно-трудового дома все расставил по своим местам. Тот сообщил, что Кулагин действительно содержался под стражей, но «В отпуску не значился, а был в самовольной отлучке с 12 по 24 октября 1927 года». Вызванные на следующее заседание свидетели из деревни Плешки показали, что Кулагин действительно в это время проживал в доме матери Белянкиной. А один сосед даже дал показания, в которых утверждал, что это было не первое и не послед-нее посещение прасковьиного дома Кулагиным, якобы отбывавшим наказание в ИТД. Как такое могло случиться и как «самовольная отлучка», которая, по сути, являлась побегом, смогла не повлиять на досрочное освобождение (а Кулагин до конца срока не досидел, и была ли по этому поводу инициирована какая-либо проверка в ИТД), осталось за кадром.

Припертый свидетельскими показаниями Кулагин быстро изменил свою позицию. Мол, конечно, что-то было, но вот, сроки не совпадают. И если ребеночек родился 15 июня, то и «что-то с кем-то» должно было у Белянкиной случиться в сентябре, а не в октябре, когда он был «в самовольной отлучке». Да и свою «уважаемую и дорогую барышню» он буквально обвинил в беспорядочных половых связях, сославшись даже на вполне конкретных свидетелей.

Однако суд, опираясь на сведения, сообщенные начальником ИТД, отбросив сомнения, отцовство Кулагина признал, обязав заплатить Белянкиной 25 рублей «за роды» и ежемесячно до совершеннолетия выплачивать дочери Алевтине по десять рублей в месяц.

И первое время женатый и многодетный Кулагин наложенные судом обязательства выполнял. Однако через полгода он подал жалобу на решение суда, мотивируя это тем, что суд халатно отнесся к сбору доказательств и не проверил многие изложенные им факты. Удивительно, но решение суда было отменено, дело вернули на доследование.

И в нем появился новый ответчик. В качестве «кандидата в отцы Алевтины» Кулагин назвал молодого красноармейца Санягина, уроженца деревни Зеленичено, выходца из большой и зажиточной семьи, проходящего срочную службу в одном из городов Тверской области. На первом судебном заседании он показал, что Белянкина в присутствии свидетелей не раз говорила, что не собирается ждать своего бывшего ухажера из тюрьмы и нашла себе нового кавалера. Он попросил вызвать этих свидетелей, которые, впрочем, на следующие судебные заседания так и не явились. Не явился и вызванный в суд Санягин. В штаб его полка был направлен запрос, на который пришел ответ от самого Санягина, который сообщал, что службу оставить не может и отрицал и сам факт связи с Белянкиной, и возможность своего отцовства и просил: «Гражданин судья, прошу вас, пожалусто, снимите с Белянкиной Прасковьи допрос, действительно ли она считает меня отцом своего ребенка или нет, а может быть другова, то нечего делать волокиту, а я в деле непричем».

Пока суд да дело, Зелениченовский сельсовет обязали составить опись имущества гражданина Санягина. И оно, по сравнению с бедняцким скарбом Кулагина, оказалось более чем внушительным. В описи помимо дома, добротных хозяйственных построек, скота и различных сельскохозяйственных инструментов были указаны шкаф, часы, зеркало, стол с 12 стульями, самовар, чайный прибор, кухонная посуда, «ведры», кадушки и прочий скарб. Составленную опись выдали на руки Ивану Ильичу, который из ответчика превратился в истца и доставил ее в суд. И очень убедительно просил в своем заявлении установить отцом зажиточного Синягина. «Не могу я самый невинный страдать и терпеть разорение» — писал он в своем ходатайстве.

Возможно, что суду Синягин и представлялся более подходящим отцом, но совестливая Алевтина показывать на несчастного Синягина не стала, полностью отрицая не только связь с ним, но даже и сколь-нибудь серьезное знакомство.

Она еще раз показывала на судебном заседании, что движимая желанием покончить со своей тяжелой батрацкой жизнью и выйти замуж, не устояла, вступила в связь с Ильей Ивановичем Кулагиным, бедняком, имеющим на иждивении семью из 9 душ, 8 десятин пахоты, лошадь и корову. От него и родила дочь Алевтину, на содержание которой по-прежнему просит присудить алименты хотя бы в размере 5 рублей в месяц.

Решением народного суда 3-го района Ржевского уезда факт отцовства И.И. Кулагина был вновь установлен и его обязали выплачивать дочери Алевтине Ильиничне ежемесячно по 5 рублей до наступления ее совершеннолетия.

Ольга Дабуль

По материалам Ржевского архива

Имена и фамилии вымышлены, совпадения случайны