Рассказ

То, о чем я собираюсь вам рассказать, произошло много лет назад. Сейчас я уже перешагнул рубеж, отделяющий молодость от зрелости, а тогда, в начале двухтысячных годов, я был мальчишкой без паспорта и с только-только начавшим «ломаться» голосом. В этом замечательном возрасте все ощущается и переживается необыкновенно остро, приобретается первый жизненный опыт, а некоторые особенно яркие впечатления нередко определяют твое мировоззрение, которое потом уже ничто не в силах изменить.

Однако теперь мне, взрослому мужчине, трудно вспомнить, а тем более воспроизвести то, как я воспринимал мир в 13 лет. Несомненно одно — надо мной, как и над большинством моих современников, особенно сверстников, нависало бремя невероятно значимых внутри (и внешне — !)
политических событий. В ту пору в разгаре была Вторая Чеченская война.

Сказать, что она волновала мой ум — значит, не сказать ничего. Да и как могло быть иначе?! Хотя страшные колокола «Норд-Оста» и Беслана еще не грянули, в обиход прочно вошли термины «федеральные силы», «боестолкновение», «полевые командиры», «чеченбандиты» или «боевики» (читай — просто убийцы!), «ликвидированы», «уничтожены» и прочее. Не проходило дня без выпуска новостей (очередного или экстренного), рассказывающего о только что проведенной антитеррористической операции в Чечне, которая на экране телевизора почему-то всегда напоминала мне сердце.

И мое сердце билось в унисон с этими событиями! Почти каждый репортаж с Северного Кавказа находил отклик в моих стихах, стихи других авторов на эту тему жадно читались, как правило, заучиваясь наизусть, а однажды дело дошло даже до того, что я собрался бежать в Чечню! Зачем? Разумеется, для того, чтобы помочь нашим доблестным федеральным силам в борьбе с ваххабитской сволочью! Кому, спрашивается, нужны всякая там алгебра да химия с физикой, когда рядом творится такое?!

Что именно я стал бы делать в Чечне, представлял себе плохо, но одно знал совершенно точно: непосредственного участия в боевых действиях я бы принять не смог, а ограничился бы разными вспомогательными работами.

Сейчас я от души смеюсь над своими сборами в «горячую точку», а тогда было не до смеха. Ведь предстояло решить массу важнейших вопросов: что взять в дорогу (книгу и что-нибудь поесть — обязательно!), как держать связь с родителями (с мобильными телефонами в те времена было значительно труднее), а самое главное — как пересечь границу. Да-да, я был настолько плох в географии, что не знал, что Чечня находится в составе России!

Отсутствие паспорта и прочие «мелочи» меня не останавливали. План был прост: с вечера я собираю рюкзак, оставляю родителям записку, утром как ни в чем не бывало иду якобы в школу, а на деле отправляюсь на вокзал, покупаю — по свидетельству о рождении! — билет до Грозного, Гудермеса или Ханкалы (других городов в Чечне я просто не знал) и еду. Прибыв на место, подхожу к первому попавшемуся милиционеру, прошу его показать дорогу до ближайшего блокпоста — и все! Сколько времени я рассчитывал пробыть в Чечне — неизвестно, но уж никак не больше нескольких месяцев: нужно было вернуться в школу к концу учебного года, чтобы сдать экзамены.

Должен признаться, что, кроме чисто патриотических соображений, мною двигал и «шкурный интерес» — своим пребыванием на Северном Кавказе я хотел выбить поблажку при поступлении в институт МВД.

Сегодня я прекрасно понимаю, что вышеописанное безумное предприятие окончилось бы, не успев начаться. Во-первых, я был слишком склонен предаваться мечтам и не спешил воплощать их в реальность, думая, что все произойдет как-то само собой; во-вторых, если бы я и решил действовать, то не уехал бы никуда дальше комиссии по делам несовершеннолетних, скандала в школе и дома и удара у обоих родителей. Тем не менее, я часто задаюсь вопросом: а что, если бы мне тогда все удалось? И сам же отвечаю: тогда меня определенно давно уже не было бы на свете. Это только в неполные 14 лет ты уверен, что на войне тебя не убьют!

Подобно всем тем мальчишкам и девчонкам, чье детство украла Великая Отечественная война, я тоже считал себя ребенком войны — если не сыном, то пасынком. Но судьба свела меня с Чеченской войной иначе — опосредованно и чуть менее болезненно. Об этом, собственно, и будет мой рассказ.

Вскоре после того как мне исполнилось 13 лет, у нас на этаже появился новый жилец — мужчина лет 45-50, хотя мне он показался почти стариком. Возможно, причиной тому послужила его обильная седина. А так во внеш-ности соседа не было ничего примечательного — средний рост, обычное телосложение (если не считать широких даже по мужским меркам плеч и отсутствия традиционного для его ровесников пуза) — кроме одной детали: в глубине его глаз горел странный огонек, чем-то сродни Вечному огню. Тогда я еще не знал, что это значит, да и огонек этот вряд ли замечал кто-либо из окружающих, но в течение всей последующей жизни я научился безошибочно определять по данной примете тех, кто хоть когда-то побывал «там, где стреляли».

Звали нового жильца Александром. Разумеется, были у него и отчество с фамилией, но я их позабыл, а может быть, и не знал никогда — я его звал просто «дядей Сашей», понимая, что это неправильно, но обращаться по имени-отчеству не хотел — звучало слишком официально и холодно.

Жил дядя Саша очень замкнуто: за все то время, что он был нашим соседом — почти два года — я не припомню, чтобы к нему кто-нибудь приходил или он сам уходил куда-то, кроме как по разным хозяйственно-бытовым делам. Я, конечно, не следил за дядей Сашей день и ночь, но у меня сложилось впечатление, что у него нет никого на всем белом свете. И поэтому я очень жалел его. А еще потому, что дядя Саша часто кашлял, особенно осенью и весной, а в сырую погоду у него иногда отказывали ноги, и передвигаться по квартире он мог только в инвалидной коляске. Тогда он обычно просил меня, вернувшегося из школы, сходить за продуктами. Я спрашивал, не нужно ли каких-нибудь лекарств, но дядя Саша неизменно отвечал, что у него есть все необходимое, а ноги скоро опять «оживут».

В один прекрасный день я осторожно поинтересовался, в чем причина такого заболевания. И дядя Саша поведал мне, что это — эхо его бурной военной жизни. Воевать он начал еще в Афганистане, а к началу Первой Чеченской войны был уже офицером спецподразделения, позже став его командиром. Я был поражен. Передо мной сидел самый настоящий спецназовец — вот это да! Правда, несколько разочаровывала его заметная несхожесть с каноническим книжно-киношным образом… Мне, конечно, страшно захотелось побольше узнать о военном прошлом дяди Саши, но он не стал распространяться на эту тему, только указал мне на пару книг на полке: «Возьми, почитай. Можешь не возвращать. Это мои книги, послед-ние авторские экземпляры остались, не знал, кому подарить». Я горячо поблагодарил и тут же бросился домой — читать.

Читал я несколько дней — взахлеб, на одном дыхании, забывая о домашних заданиях и нередко получая заслуженные «двойки», которые потом клятвенно обещал исправить. В одной книге рассказывалось об Афганистане, в другой — о Чечне. Интересно, но тяжеловато… Надо сказать, что уже в процессе чтения романтический ореол войны в моих глазах несколько померк, но не погас полностью, и хотя обе книги значились под псевдонимом, я не сомневался, что они написаны самим дядей Сашей или, по крайней мере, с его слов. Произведения были пронизаны спокойно-философским мировоззрением человека, который, выбирая для себя такую дорогу, был заранее готов к последствиям выбора и не мыслил иной жизни.

Однажды (возможно, находясь под впечатлением от книг) я увидел во сне дядю Сашу с автоматом в руках, но не на войне, а в теперешней, мирной жизни. Он просто шел по улице, а потом положил оружие в тайник, точнее, в схрон. Я мигом проснулся и сел на кровати, как ошпаренный. Больше всего меня поразило не то, что на дядю Сашу с такой ношей никто не обратил внимания, а то, что я прекрасно знал, где находится этот схрон в реальности — в нашем городе!

Я с трудом уснул, а наутро чуть не опоздал в школу. Меня мучил вопрос: бывают ли сны вещими? А что, если автомат действительно там, в схроне? Но зачем дядя Саша прячет оружие? Наверное, на это имеются веские причины, и мне о них знать необязательно. Тем не менее, я решил сегодня же, после уроков, проверить свою догадку, благо схрон располагался не очень далеко от дома.

День в школе тянулся невыносимо медленно, а я все время сидел, как на иголках, лихорадочно соображая, как я достану автомат из схрона у всех на виду, как понесу домой? Хотя он наверняка разобран и завернут в промасленную бумагу или материю, а что касается транспортировки — сейчас ранняя весна, почти зима, на мне — толстая куртка… Суну оружие под нее, в крайнем случае — в рюкзак. А вот идти мне надо не домой, а сразу к дяде Саше. Расскажу ему все и попрошу научить меня обращаться с автоматом, хотя бы разбирать и собирать (о том, чтобы пострелять, я и мечтать не мог). В армию мне еще не скоро, зато в конце десятого класса нас повезут на военные сборы среди допризывной молодежи. Там подобные навыки точно пригодятся, и я буду на высоте!

С великим трудом дождавшись конца последнего урока, я пошел, нет — почти побежал к схрону, находившемуся в стене одного из старинных зданий. Наш город расположен на севере европейской части России, и некоторые дома здесь стоят с довоенных, а то и с дореволюционных времен. Как раз к такому дому я и приближался. В его стене было проделано углубление, неплотно закрытое заржавевшей железной крышкой. Для чего оно предназначалось, сказать трудно: для слухового окна — слишком низко, для подвального — слишком высоко. Но тогда меня это не волновало. Я торопился поскорее изучить его содержимое.

Кто-то сказал, что мужчина, один раз взяв в руки оружие, никогда не забудет этого ощущения и будет стремиться испытать его вновь и вновь. Я был полностью согласен с данным изречением, хотя и не знал, кому оно принадлежало. Последние несколько шагов… Сейчас я открою крышку, засуну руку внутрь и…

Никакого автомата в схроне, конечно, не было и в помине. Да он просто не поместился бы в столь мелком углублении, даже в разобранном виде! Хотя кое-что там все же лежало, а именно — сломанная по диагонали ученическая линейка с фигурными прорезями и несколько отсыревших клочков бумаги, возможно, служивших некогда шпаргалками или любовными письмами. Вот и все!

Я аккуратно положил содержимое тайника (теперь — только тайника, а не схрона) обратно, закрыл крышку и побрел домой, мысленно смеясь над собственной наивностью. А еще я огорчался, что не досмотрел тот сон до конца. Дядя Саша, наверное, перепрятал автомат, не желая, чтобы его нашли не те люди или малолетние «вояки», подобные мне. Нельзя же доверить боевое оружие тринадцатилетнему несмышленышу!

Всему свое время…

Татьяна САФРОНОВА