Рассказ

Родился Вовка после войны. Так сложились звезды. А ведь мог бы и совсем не родиться. Погибни за четыре года на фронте отец, надорвись мать на тяжелой, совсем не женской работе, и не ковылять бы ему, пузатому и кривоногому, босиком и без штанов, в длинной, до колен рубашечке, не ковыряться в пыли, не радоваться каждому дню, полному новых открытий и приключений.

Рады были родители появлению последыша или нет, теперь уж не узнать. Но пока мать тяжело и трудно рожала, окруженная сердобольными соседками, отец нервничал, курил, но близко к дому не подходил. Лишь отправлял старшего сына Кольку узнать, не кончилось ли? Кольке хотелось к ребятам, пускавшим в появившихся весенних ручьях кораблики из щепок. Но приходилось раз за разом бежать в «яму», где стояла их хата, получать нагоняй от старой и злой бабки Даниловны, ворчащей на то, что он все путается под ногами, и снова бежать к отцу с вестью, что не родился еще никто.

Но все в этой жизни кончается. И, наконец, обрадованный Колька, пробегая мимо отца в сторону речки, радостно прокричал: «То ли девка, то ли пацан, в общем, ребенок!» и умчался к друзьям.

Родившийся паренек оказался здоровьем так себе. Сказались все же голодные и тяжелые военные годы, которые пришлось пережить родителям. Был неспокойным, мучился животом. И как потом оказалось, был болен рахитом. И хотя отец шутил, что он такой пузатый от того, что кормят хорошо, смотреть на слабенького кривоного малыша с «лягушачьим» животом родителям было грустно. Тем более, что кормить его вдоволь нужными при рахите продуктами — мясом, сливками, печенью, яйцами было не из чего. Отец, хоть его и поставили председателем колхоза, домой приносил одни трудодни, которые в денежном или пищевом смысле мало что значили. Спасала своя корова, да уж слишком много ртов ей старой и тощей нужно было прокормить. Мать, хоть и старалась лишний кусок не доесть, а сунуть в рот своему жалкому младшенькому, но рос он плохо и медленно. А все же выжил. И к следующему лету уже копался вместе с курами в пыли у дома, подставляя личико ласковому солнцу.

Первое Вовкино воспоминание — голод. Есть хотелось постоянно. Живот от голода был пустой и гулкий. Поэтому дни, когда на улице машиной давили глупую, не успевшую перебежать дорогу курицу были праздником. Мама варила лапшу, вкуснее которой не было ничего на свете. А еще, как только Вовка немного подрос, отец стал брать его на полевой стан. Он казался голодному мальчишке раем. Тех, кто работал на поле, колхоз кормил хорошо. Жирные, наваристые щи с бо-о-о-ольшущим куском мяса, хлеба столько, сколько душа пожелает. Сытости маленький Вовка не понимал, сам остановиться не умел. И если не было рядом отца, съесть мог столько, сколько положат, а накладывали ему сердобольные поварихи от души. Отец ругался, мальчишка потом маялся животом. Но в очередную поездку все повторялось снова.

Еще одним способом набить до отказа постоянно урчащий живот были арбузы. Когда они поспевали, есть их можно было столько, сколько душа пожелает. Когда Вовка впервые вонзил зубы в сочную, сладкую красную мякоть, то решил, что ничего вкуснее на свете просто и быть  не может. А к вечеру коварный арбуз сыграл с ним злую шутку. Еле мать его смогла выходить, ругая одновременно и его, и арбузы, и безответственного отца.

Оттуда, из детства, остался незабываемый вкус бараньих потрохов, неповторимых маминых блинцов с жирной-жирной сметаной. Такая еда была только по праздникам, и когда ставший тугим, как барабан, живот еды уже не принимал, глаза могли съесть еще много-много огромных тарелок. Ведь завтра снова на столе окажется вареная картошка да слегка «побеленные» пустые щи.

Вовка рос. Возиться с ним особо было некогда и некому. Старшая сестра и брат учились, помогали взрослым в колхозе, занимались хозяйством, и каждую свободную минуту бежали к своим друзьям и подружкам. Мама и отец целый день были на работе. Мальчишка оставался со старой бабкой, которая чаще всего дремала у печки зимой или у солнечной стены дома на завалинке весной и летом. Вовке в доме и во дворе становилось тесно и скучно. Большой мир манил своими запахами и звуками. Он уже знал, что там, за картофельным полем, огородом и ветлами течет быстрая речка, в которой водится рыба. А за бугром — выгон, куда каждое утро гонит пастух коров. На выгоне растут вкусные грибы, которые мама жарит со сметаной. Их дом на окраине, в «яме», но если пойти вверх по улице, то можно прийти в магазин, в котором столько разного товара, что глаза разбегаются. Старшая сестра брала его несколько раз в это чудесное место. В этом мазанном глиной домике на полках лежали лакомства, от которых глаза разбегались — белые куски сахара, слипшиеся самые вкусные на свете конфеты-леденцы и чудесное печенье, которое само таяло во рту.

К тому же, в деревне были такие же, как он, ребята, за которыми пока еще присматривали старухи и старшие дети, но им уже не терпелось вырваться из-под надоевшей опеки и отправиться осваивать окрестности, заводить друзей и разгадать однажды все тайны этого огромного и манящего мира.

Ранняя весна — время скучное. Брат с сестрой в школе, взрослые — на работе. А Вовке ходу на улицу нет. В чем идти-то? Брюки ему еще не положены. Он не жаловался, но очень переживал. Ведь так и просидишь без портков всю жизнь на печке. Положим, валенки старые братовы есть. Отец на них такие заплаты положил — загляденье. И шапка есть, и куртка на вате. А портков вот нет. Отцу он жаловаться боялся, а мамке раз сказал, что же, мол, такое. Как жить без штанов? Ведь уже не маленький. Мама промолчала. Вовка уж и про разговор этот забыть успел. И когда она разложила на столе кусочки материи и что-то там себе кроила и шила, он и внимания не обратил. А когда она его позвала ласково, да сама надела на него новые длинные штаны с пуговицей и помочами, вдруг взял да и заревел от счастья и благодарности. Зима-то, правда, уже прошла. На улице — конец марта, даже снег почти сошел. Нахлобучил Вовка свой треух, курточку напялил, валенки с галошами и пошел в новых штанах по деревне щеголять. Но как на грех, улица была пуста, а дальше бугра ему мать строго-настрого ходить запрещала. Пошел он тогда к речке. Она бурливая такая, полная, в свои берега еще не вернулась. И в ямах вокруг еще вода стоит. В одной такой ямине, самой глубокой, увидел Вовка большущих рыбин. Видать, спали, дураки, да «проворонили», когда вода ушла. Не успели в речку вернуться. От радости у Вовки прямо дыханье сперло. Это ж какая удача! Это на всю семью обед, да не один. Вот они лежат, только лениво плавниками шевелят. Но взять-то их как? А самое главное, как до дома дотащить? Скользкие, тяжелые. А потом потащишь одну, а за это время кто-нибудь еще эту ямину найдет, и прощай тогда удача… Расстроился Вовка. Уселся рядом с яминой. И вдруг вспомнил про свои штаны. Вот выход! Снял их, брючины внизу подвязал, ими рыб и выловил, и домой в них волоком свою добычу поволок. Что было ему за новые штаны от матери, покрыто тайной. Да и что об этом вспоминать… А вот рыба была ужас какая вкусная. Да и отец одобрительно так сказал, посмеиваясь: «Малый-то у нас не промах. Ай да добытчик ты, Вовка! Ты, главное, штаны береги, а так в этой жизни не пропадешь!» Как в воду глядел!

Ольга ВЛАДИМИРОВА