Рассказ

Она была тихой и незаметной, серой, как мышка. И очень старой. Казалось, что она должна помнить нашествие Мамая или, по крайней мере, войну с французами.

Жила баба Гутя в старом бараке, но зато в отдельной, хотя и очень маленькой, квартирке. Любопытные до чужих тайн соседки ею почему-то особенно не интересовались. Знали только, что появилась она в поселке после войны, всю жизнь работала на фабрике. О себе никогда не рассказывала, да и в то время у всех своих бед да забот хватало. Правда, словоохотливая почтальонка Нюра говорила, что ей часто приходили письма из разных городов, да не от людей, а все из каких-то организаций. А потом и эти письма перестали приходить.

Сначала Гуте дали комнату в квартире с общей кухней в Залинейном поселке. А потом, когда ремонтировали дом, прорубили ей отдельную дверь и пристроили крылечко. Получилась целая квартирка. Правда, кухни не было, а керосинка и нехитрая утварь расположились прямо в коридорчике.

Гутя вышла на пенсию. В огороде вскапывала пару грядок, сажала несколько боровков картошки. А больше ей и не нужно было, одной-то.

Вокруг кипела жизнь. За ее все убыстряющимся бегом баба Гутя наблюдала со своего крылечка. У соседок уже давно выросли дети, разъехались по большим городам, привозили внуков на каникулы. В летние месяцы поселок оживал. Дети играли в парке, бегали купаться на Волгу, гоняли на велосипедах.

Бабу Гутю, даже летом сидящую на своем крылечке в валенках и теплом платке, дети обходили стороной — странная какая-то бабка. Да она их и не звала. Только подолгу, опершись на свою клюку, смотрела, как они играют.

Детство не очень любит старость, побаивается ее, не принимая и не понимая. И симпатии к этой странной Бабе Яге поселковые ребятишки не испытывали. Залезть в огород к «Гуталине», чтобы нарвать огурцов или кислых незрелых яблок с одной-единственной ее яблони, было интересным приключением. А крикнуть ей обидную кричалку, вроде: «Гутя-Гутя, Гуталина, ешь протухшую малину» — считалось особым шиком. После таких вылазок долго и весело хохотали, обсуждая, как старуха бродила по своему разоренному огороду, или молча, приложив к уху узловатую руку, слушала, что они ей орали. Чувствовали они себя в этот миг друг перед другом храбрыми и находчивыми. Тем более что бабка на них никогда никому не жаловалась.

Нет, это были совсем не злые дети. Они были октябрятами, пионерами, читали Гайдара и мечтали совершить подвиг. Но как-то так вышло, что старая Гутя стала для них воплощением чего-то страшного, непонятного, далекого. Их бабули были понятными, милыми и добрыми. Соседские бабушки заставляли здороваться, за проказы могли не только нажаловаться, но и собственноручно стегнуть хворостиной, но тоже были хорошими. А баба Гутя — другая. Другая какая-то, и все тут. Страшная. Баба Яга.

В ту осень Сонечка не уехала, как обычно, в Москву к родителям, а осталась у бабушки. Свою болезнь она почти не чувствовала, только когда очень сильно кашляла и начинала задыхаться. В этот момент становилось страшно. И в последний год такие приступы повторялись чаще, особенно после всяких гриппов и простуд. Врачиха, уставшая от того, что ей приходится лечить Сонечку чуть ли не каждый месяц, посоветовала маме снять ее со школы и отправить куда-нибудь в деревню, на козье молоко и свежий воздух. И родители приняли решение оставить ее в Ржеве на целый год. Каждое утро Соня с бабулей шли в деревню Хорошево, где жила женщина, которая держала коз. Там Сонечке наливали большую белую кружку парного козьего молока и заставляли все выпивать. Сначала она не хотела его пить, даже плакала. Но бабушка пригрозила, что быстро отправит ее восвояси. В Москву не хотелось, и к козьему молоку девчушка быстро привыкла.

Жилось, в общем-то, хорошо. Бабуля, конечно, была строгая. Заставляла с утра выучить все уроки по привезенным мамой учебникам, потом помогать убираться — в доме у нее всегда чистота. Зато после обеда Соня была предоставлена сама себе. Без летних друзей, конечно, было немного скучно. Правда, в соседнем доме жили Колька и Витька, но Колька был дурак и хулиган, а Витька еще даже в школу не ходил. Играть с ними было неинтересно. Соня  ходила в библиотеку при клубе. Там же, в столовой, покупала себе и бабушке самые вкусные на свете пончики с повидлом. В хорошую погоду играла в огороде или парке.

Каждый день Сонечка видела Гутю на своем крыльце. И старательно обходила ее стороной. Но вот однажды…

Бабуля не любила животных в доме. Даже котенка, которого предлагал за рубль дядя Жора, взять не разрешила. Хотя свой рубль у Сони был. Хорошо хоть у соседей была собака, у которой несколько недель назад родился щенок. Такой забавный! Соседка, тетя Клава, звала его Кабысдох и ворчала, что завезет его куда-нибудь. Но время шло, щенок рос, толстел, а тетя Клава, похоже, никуда его завозить не собиралась. В тот день щенок от Сони убежал и через дырку в заборе перебрался прямо в огород бабы Гути. Самой Бабы Яги на крылечке не было. Замирая от ужаса, Соня перебежала через соседский двор, дрожащими руками открыла калитку и… уткнулась носом в бабу Гутю.

— Ты пришла за своим щенком, деточка? — голос у старухи оказался очень тихим и совсем не страшным. — Иди, забери его. Он вон там под дровами спрятался. Я хотела его тебе вынести, но он меня боится.

Ни слова не говоря, Сонечка добежала до поленницы и схватила щенка. Нужно было как-то пробраться мимо страшной бабки и выскочить на улицу.

— Возьми, пожалуйста, яблоки. Вы их пробовали, когда они были совсем не зрелые. А сейчас они очень вкусные. Возьми, и бабушку свою угости.

От испуга Сонечка схватила и яблоки. Прижимая к себе щенка, протиснулась в калитку. И только потом выдавила из себя:

— Спасибо.

Яблоки и правда были чудесными — огромными и буквально светящимися изнутри. Сонечка отпустила щенка, положила яблоки на лавку и долго на них смотрела, заново переживая происшествие.

— Откуда ж это у тебя такие яблоки? — вывел ее из оцепенения голос бабушки.

— Баба Гутя дала. Я их сейчас выкину. Они, наверное, отравленные. Ребята говорили, что она настоящая колдунья.

— Глупости говорили твои ребята. Никакая она не колдунья, просто одинокая бабушка. Давай я яблоки помою, да и ешь их на здоровье.

Соня часто выходила за сараи и смотрела на дом бабы Гути. Но старуха на крылечке почему-то не появлялась. И однажды она решилась. Подошла к ее двери и постучала.

— Кто там? — послышался скорее удивленный, чем испуганный голос.

— Я, бабушка, Соня. Я пришла спасибо вам сказать за яблоки. Они очень вкусные.

Дверь открылась. Баба Гутя была в своих неизменных валенках, на голове шерстяной платок.

— Заходи, милая, не бойся. Я приболела немножко. Ты заходи.

Соня, сама не веря своей смелости, вошла в узенький коридор с керосинкой, потом в обитую старой клеенкой дверь и оказалась в маленькой комнатке. Там стояли только кровать, стол и два стула. Да на полу было много-много цветастых половичков. Соня робко присела на край табуретки. На стене у окна висели старые фотографии. На одной был изображен какой-то военный, на второй — красивая молодая женщина и две маленькие девочки. Они втроем весело хохотали. Баба Гутя сидела на кровати, сложив на коленях руки.

— Это ваши внучки? — удивленно спросила Сонечка.

— Нет, доченька. Это я и мои дочери.

Наверное, у Сони так глупо открылся от удивления рот, что старуха рассмеялась.

— Не веришь? Это, правда, я. Вот это мой муж Константин, он на границе служил. Похоронка на него пришла только в конце войны. Он сразу погиб, 22 июня, как немцы на нас напали. Но я все верила, что он жив, ждала. А это мои девочки, Аня и Тоня. Здесь им три и пять лет. Как раз тем летом и сфотографировались.

Баба Гутя сняла фотографию со стены и провела по ней своей старой натруженной рукой.

— Но они же уже большие. Они же уже выросли. Почему они к вам не приезжают? Вы же всегда одна живете? — выпалила Сонечка.

— Одна. Я уже давно одна. Старшая Тоня умерла от воспаления легких осенью 41-го. Мы тогда в Калинин эвакуировались, по дороге она простудилась. Я даже не знаю, где ее похоронили, оставила ее в больнице. Нас с Аней заставили срочно уезжать дальше в эвакуацию. Мы же семья офицера. А немцы шли на Калинин.

— А Аня? Аня-то? Где она? Почему она не приезжает? Она же ведь жива, да? Жива? Ведь жива, бабушка?

— Жива. Наверное, жива. Я не знаю. Наш эшелон разбомбили под Вязьмой. Она у меня на руках спала, когда в наш вагон попала бомба. Я ничего не помню. А когда очнулась, то ее уже не было со мной.

Баба Гутя говорила своим спокойным тихим голосом, не плакала, просто смотрела в окно. Но от этого Сонечке стало еще страшнее.

— Но вы же нашли ее? Нашли?

— Я искала. Я руками копала землю. Там было много погибших людей, много детей. В эшелоне ехали офицерские семьи. Но я не нашла Ани. Только один ее ботиночек.

— Но значит, она жива, бабушка! Она жива и обязательно найдется!

По щекам Сони катились слезы, она обняла бабу Гутю и уткнулась ей в плечо.

— Не знаю, деточка. Там была неразбериха. Немцы наступали. Говорили, что некоторых выживших детей перегружали в другие составы. Немцы продолжали бомбить. Я искала. Я ее всегда искала. Писала, ездила по разным детским домам. Не нашла. Ей исполнилось три года. Она знала свою фамилию — Смирнова. Но ведь она была совсем маленькая. Я, правда, очень долго ее искала. Ты похожа на нее. У нее был такой же курносый нос и такая же косичка.

— Бабушка! Дорогая, мы ее найдем! Знаете, у нас в Моск-ве есть такая справочная. Там могут найти любого человека! Вот приедет мама, и она обязательно поможет! Ваша Аня найдется и будет жить с вами! Или заберет вас к себе! У вас тут плохая квартира. Вам плохо одной!

Сонечку душили слезы, становилось трудно дышать.

— Ну что ты, милая, не переживай так. Конечно, она жива. Пойдем, тебе пора. Бабушка, наверное, уже тебя потеряла.

Она вывела Соню на крыльцо. Бабушка действительно уже бегала по дороге и звала ее. Увидев Соню с бабой Гутей, она схватила девочку за руку и потащила домой, не сказав старухе ни слова.

— Бабуленька, не ругайся! Баба Гутя совсем не Баба Яга. Она очень хорошая, она дочку ищет!

Захлебываясь слезами, она рассказывала страшную историю старой женщины. Бабуля молча умыла Соню, налила чаю и дала таблетку.

В те осенние каникулы в дверь старой Августы Смирновой стучались часто. Бабушка рассказала ее грустную историю соседкам, а Сонечка всем своим приехавшим на осенние каникулы друзьям. Они, искренне раскаявшись, от души, пришли просить прощения за свои выходки. А старая «Гуталина» даже не могла понять, в чем эти милые дети чувствуют себя виноватыми.

Она прожила недолго. В ее квартирке потом больше никто никогда не жил. Через несколько лет соседи сломали перегородку и устроили в ее комнатенке кладовую. Вещи бабы Гути, конечно, выкинули. Только фотографии забрала Сонечка. Ей самой уже скоро исполнится пятьдесят лет, у нее уже взрослые дети, скоро появятся внуки. Но она до сих пор верит, что Аня Смирнова жива и однажды найдется. И она, Соня, расскажет Ане, как мама любила и искала ее. И какой она была, ее мама. Добрая и тихая баба Гутя.

Ольга ВЛАДИМИРОВА