Рассказ

— Эй!

Санька высунулся из окна «Логана». Задорно чавкая густым ноябрьским клякишем, мимо ехали верхом две замотанные до глаз бабы.

— Как там дорога дальше, есть?

— Есть какая-то, — ответила одна, а вторая заржала, как лошадь.

— Я проеду?

— Да пес тебя знает, — махнула рукой хохотушка и пустила лошадь в рысь.

Дуры.

Санька вгляделся в начинающиеся сумерки, даванул по газам и покатился под горочку очень даже споро, а потом «Логан» вильнул, крутанулся и попал брюхом на намятый тракторами глинистый горбыль, а колесами в пустоту.

Санька заорал, долбанул по рулю, выскочил, упал, вскочил, зачем-то побежал за бабами и их лошадями, еще раз заорал и обхватил руками голову.

Тут и стемнело.

До Хорошутинок было километров двадцать.

Большой черный джип подкрался незаметно, как капец. Стекло опустилось, показалась морда мужика. Обычная деревенская морда.

— Шапку сними.

Одни придурки тут, вот что.

Но шапку Санька снял.

— Ага, — сказал мужик, — к свету еще вот так встань. Ага. Тебе куда вообще?

Санька забрался в машину. В салоне солидно пахло кожей и шоколадом с коньяком.

— Да куда хочешь. Я, блин, дорогу хотел разведать, чтоб приехать тут позвенеть. Ну и застрял, блин. Так что трактор буду утром искать.

— Ну, в город я тебя точно не повезу. Поехали ко мне в Хорошутинки, переночуешь. А с утра и трактор тебе заведем, у меня сосед как раз при технике. Олег, — мужик протянул Саньке лапу.

Так и познакомились.

Машина у Олега была козырная, а вот дом в Хорошутинках — самый плюгавый, кособокий. Санька зашел — в прихожей валялись коробки, коробки. Он поднял одну. Стиральная машинка «Ретона». Рядом — стопка медных пластинок, как от трансформатора.

Хозяин тем временем гремел и звенел — собирал на стол.

— Зачем тебе эта фигня? — Санька пнул коробку. — Барыжишь ими?

— Наоборот! — откликнулся Олег. С кухни хорошо пахло печкой и картохой с тушенкой. — Покупаю! Да сейчас их уж почти не осталось. Эх, упустили люди свое счастье!

Точно, кругом придурки.

После первой и второй Санькино сердце чуть оттаяло, как и околевшие руки. Глазастый востромордый Олег глядел орлом, подкладывал гостю колбасы — кстати, дорогущей, — открыл банку хороших оливок, выставил конфеты из «Азбуки вкуса».

— Я его на том месте и встретил, что и тебя. Вот примерно в это же время, только три года назад. С озера ехал, я туда уток стрелять гоняю. Только машина у меня была другая, хе-хе, «Нива» ушатанная. Гляжу — стоит. Не голосует, ничего. Просто стоит. Я по тормозам — мало ли, пьяный. А он — ну, синий. Не в смысле бухой, а волосы натурально синие. И рожа такая, как будто его на кукольной фабрике делали. Смотрит жалостно. Координаты, говорит, скажи. Ну, думаю, ясно — москвич. Сказал, по джипиэсу. Он телефон достал, хороший такой телефон, большой, нажал там что-то и еще больше скис. Это, говорит, перпетула — или так как-то. Не, отвечаю, на Хорошутинки дорога, только пешком ты до самой деревни к утру дойдешь. Сел, поехали. Через полчаса уже тут были, в бабкином доме. Смотрю — мама дорогая, костюм на нем спортивный — ну вообще непотребный, облегающий, аж смотреть противно. Точно москвич… Но я ничего, чаю налил ему. Сидит, пьет, по сторонам озирается. И вдруг смотрит — а на полке лежит бабкина вот эта стиральная машина, «Ретона». Ну помнишь, в девяностые она в каждом доме была? Это что, говорит, «Ретона»? Ну да, она. Подошел, наглаживает ее, как родную. Надо же, говорит, точно перпетула. Это, говорит, наша разработка, технология Мицара. Вот ты, Саш, знаешь такую страну — Мицар?

Олег налил еще по одной. Выпили.

Санька помотал головой. Из странных стран он со школы помнил про Оман и Бутан, из созвучного на уме были Милан и Царьград, а Мицар — хрен его знает что такое.

— Вот и я не знаю. И нет такой страны, я обгуглился потом… Ну, слушай дальше. Значит, этот синий взял «Ретону» и спрашивает: а аллель к ней где? Ну я вот смотрю на него, как ты щас на меня. Полез в коробку, там гарантийный талон, инструкция. Ничего нет больше. Он помрачнел и говорит — это, говорит, транстемпоральная контрабанда, вот что. И тем более некомплектная. Но, говорит, сейчас посмотрим, что можно сделать. Вы ей что делаете? Стираем, говорю. Только хреново. Он синий свой вихор чешет — стираете, мол? Никогда не слышал, ну ладно. Ты выпей, выпей. Я после того случая месяц пил, боялся, что спятил…

Перспектива была так себе, но не выпить Санька уже не мог. Хороший коньяк проскочил в горло, заторнулся конфеткой, и можно было слушать бредятину дальше.

— Он, значит, взял свой телефон, положил эту пластиночку на него и какую-то кнопку нажал. Даже в розетку не включил. И тут, блин, вся вот эта комната как будто стала… ну как в фильме «Матрица». Вот, и у меня тогда шары на лоб полезли. А этот, значит, как у себя дома, всякие значки зеленые в пространстве перемещает, как продавщица на счетах, ты понял? И бац, из ниоткуда другая рожа синяя появилась. Они с моим друганом на своем языке — «быр-быр-быр!» Я сижу, как гусь на именинах, офигеваю.

Санька тоже офигевал, с опаской поглядывая на «Ретону». Выключенная из розетки, та не подавала признаков жизни.

Олег налил еще по одной.

— Повеселел москвич. Говорит, разрешилась моя перпетула, но полчаса еще по вашему планетарному времени — планетарному, понял-нет? — у меня есть. Давай, говорит, покрутим «Ретону», попробуем без аллели этой завести. И начал на телефончике своем переключать. А она! То светит, то греет, то шумит, то гудит, то песни поет. Ты пей, пей, не смотри так… Я тоже смотрел. И спросил, мол, ты даже в розетку ее не включишь? Нет, говорит, там же автономный бозонный привод, ты не знал? А потом, братан, сделал он вот что…

Олег встал и сунул руку во внутренний карман куртки. Санька очканул — вдруг полоумный выхватит волыну и уложит его на месте, но поддатое тело быстро не среагировало, а хозяин тем временем достал плоский кусок медяшки.

— Гляди!

Он пристроил пластмассовую хреновинку на медяшке и, прищурившись, стал поправлять.

— Самое главное тут — угол. Понял, что он сказал? Угол. На чуть ошибешься — и ничего не получится. А так — оп-па!

На коньяк это уже было не списать. Круглыми глазами Санька смотрел, как из сплошной пластмасски вылетают белые хлопья — и насыпаются в небольшую, ну со стакан высотой, пирамидку. Олег сиял, как медный таз.

— Это чего такое?

— Крахмал! Крахмал, ты понял? На, попробуй!

Олег высыпал щепотку себе в рот и зачмокал, следующую щепотку высыпал Саньке на ладонь. Тот с опаской потрогал белую мучицу языком. Точно, блин, крахмал.

Синий пластмассовый «горшочек» все варил и варил, потом фонтанчик стал меньше и вовсе перестал.

— Окисляется быстро, — огорчился Олег. — Потом медяшку снова чистишь, и снова прет. Главное что?

— Угол, — обалдело сказал Санька.

— Да!

— А с москвичом что стало? Ну тем, с Мицара…

— Что, что. Все смотрел на свой телефон, а через полчаса встал и вышел за дверь. Я за ним, а там пусто. Так что никакой он не москвич, братан.

Олег стряхнул крахмал с медяшки и спрятал пластинку.

— Извиняй, угол не покажу. Без обид, ладно? Давай: допиваем и спать.

Наутро Олег отвел Саньку к соседу, взяли трактор, поехали дергать «Логан». Санька сидел в кабине мотыляющейся на тросу машины и вспоминал, как рано утром, прислушиваясь к мерному храпу хозяина дома, он тыкал мокрым пальцем в кучку крахмала на столе и щипал себя за руку до синяков.

Теперь он ехал аккуратнее.

Нагнал давешних баб, они снова таскались по грязи на своих битюгах.

Открыл окно.

— Здрасьте, девушки. Вы местные?

— Здрасьте. Ну, допустим. А что?

— Мужика знаете… на «крузаке»? Он вообще нормальный?

— Олежа? Да он же дебил, — нахмурилась одна баба.

У Саньки на сердце как-то потеплело, и даже будто вкус крахмала изо рта куда-то подевался.

— Точно? — осторожно спросил он.

— Точно, точно. Псих конченый.

— Все время нам бибикает! — нажаловалась вторая баба. — Лошади пугаются, а ему пофигу. Придурок!

— Черт крахмальный! — поддержала ее подруга.

Санька ахнул.

— Ка-кой черт?

— Крахмальный! Да бизнес у него в городе, крахмалом торгует. Года три назад стал заниматься, разбогател. А как был идиот, так и остался. Бибикает! Лошадям бибикает!

Они еще долго костерили крахмального соседа, но Санька уже не слушал. Он жал на газ и бубнил себе под нос: «Главное — угол. Главное — угол…»

Любовь КОЛЕСНИК