Скромный крестьянский дом на берегу Западной Двины внешне ничем не выделяется от соседних, но внутри поражает обилием картин и книг. Вот уже двадцать лет Валерий Яковлевич с супругой Верой Николаевной в основном живет в Андреаполе, на родине писателя, хотя есть квартира в Твери. Там дети, внуки, другие родственники. А еще там — друзья и недруги, которые, конечно, не могут не помнить «опального» Кириллова. Двадцать с лишним лет он возглавлял ведущие тверские газеты «Смена» и «Калининская правда», был народным депутатом России, мог бы быть обласкан властью. Но обстоятельства сложились так, что власть 90-х и писатель Кириллов оказались по разные стороны. Серия публикаций Валерия Яковлевича о чиновниках-коррупционерах и антиглобалистская пьеса-фарс «Затмение» вызвали у них буквально зубовный скрежет. Это привело к тому, что Валерий Кириллов, как и его первый заместитель, писатель Михаил Петров, были в начале 2001 года грубо изгнаны из газеты.

— Кстати, почему именно «Затмение»? Какой смысл в названии?

— Смысл в том, что над Россией в 90-е годы опустилось затмение безвременья. В нем правили бал люди, поставившие целью разграбление страны, личное обогащение. Кадровая политика в России в значительной мере определялась извне. Помнится, мой друг полковник в отставке Александр Клочков сказал: «Тебя не губернатор Платов уволил, тебя цэрэушники и «пятая колонна» убрали». Бывалый разведчик, прошедший Афган командиром батальона спецназа ГРУ, знал, что говорил.

— Ты не боишься так открыто говорить об этом?

— Чего бояться? Мы на своей земле живем, на русской. Да и многое изменилось с тех пор в России.

— Сколько тебе было, когда, грубо говоря, тебя выбросили на улицу?

— Мне шел пятьдесят пятый год. На работу никуда не брали. Даже в университете, где студенты филфака защищали дипломы по моему творчеству, не дали ни одного лекционного часа. Ладно бы дело касалось одного меня. Супругу вызвал руководитель управления образования: «Мне приказано от Вас избавиться». «Виновата» она, опытный педагог, отличник образования России, помимо моей «неуправляемости», была еще и тем, что не «пускала» в школы области антироссийский учебник истории Кредера, изданный на деньги Сороса. Все-таки ей дали доработать несколько месяцев до пенсии. Не избежали травли со стороны русофобского клана и наши дети.

— Как жилось при пятилетней безработице?

— Андреаполь спас, дом родной, к тому времени осиротевший: отец и мать умерли. Приехал почти без денег, взялся старые хозяйственные постройки разбирать, картошку посадил на огороде. Земляки помогали, друзья. Пером кое-что зарабатывал. С особой теплотой вспоминаю Николая Александровича Гурова, Николая Ивановича Попова. Тоже поддержали меня. Потом супруга вышла на пенсию, перебралась в Андреаполь. Кур развели. Варенья и солений заготавливаем в достатке. Земля, лес, озеро — спасение для русского человека.

— Ты по-прежнему в замечательной творческой форме. С интересом читаю твои статьи, очерки, рассказы в «Советской России», на портале «Русская Народная Линия», сайте «Союз писателей России».

— Печатают, спасибо. Так-то в Твери печататься особо негде. Не подхожу по убеждениям.

— И книги издаешь.

— Издаю, да…

— Когда прочел твой роман «Не сошедшие с круга», поразился масштабностью взгляда на то, что происходило в первый военный год на калининской земле. Хотя и художественная вещь, но на богатейшей документальной основе, касающейся судеб 22-й и 29-й армий, и не только их. Страшно читать отдельные эпизоды. Например, как свои же расстреливали легендарного героя обороны Великих Лук комдива 48-й танковой дивизии Дмитрия Яковлевича Яковлева.

— Во многом благодаря его дивизии наши войска больше месяца держали раздражавший фашистов «великолукский выступ». В 1956 году Яковлева реабилитировали. Можно было бы отыскать место, где он похоронен, точнее — закопан в яме. Недалеко от Андреаполя это произошло. Ставил я вопрос. В обладминистрацию писал лет семь тому назад. На имя губернатора. Никому не нужно… Судьба всего командного состава 22-й армии драматична. Бывший командарм Ершаков, командуя уже 20-й армией, попадет под Вязьмой в плен. Умрет летом 1942 года в лагере Хаммельбург. Командир одного из корпусов, уже в другом качестве, тоже через несколько месяцев окажется в плену — там же, в Хаммельбурге. Командир второго корпуса пропадет бесследно под Великими Луками. Немцы тогда ударили в стык 22-й и 29-й армий. А Яковлева… да… его расстреляли по приговору трибунала. Не погнал безоружных танкистов у станции Назимово на немецкие танки. Приказ не выполнил. Когда я напечатал очерк о нем в «Советской России», мне звонил из Харькова его сын, врач. Плача, сказал: «Молюсь за Вас…»

— Поразительная история немецкого офицера. Мальчишки по весне находят его труп, в гимнастерке — документы и фото матери…

— Да… Они приносят документы и фото в деревню, и бригадир Федор Иванов узнает на фото свою возлюбленную и понимает: немецкий офицер — его сын. Он, Федор-то, в немецком плену был шесть лет в Первую мировую войну. Тоже документальная подоплека: когда немцы в январе сорок второго отступали от Пено, в деревню Величково к Даниле Сухорукову явился его обмороженный сын. Поговорили по-немецки о чем-то, и он быстро ушел. Мороз за тридцать, а они прибыли из Франции поездом, в легких шинелях. Из трех тысяч человек в Торопец вышли около сорока. Замерзали на льду Западной Двины, в урочище Вольчьи Ямы… Ну, я, конечно, домыслил эту историю. В романе Федор тайком хоронит своего немецкого сына.

Трагичен образ старика Дорофея Дорофеевича: он люто и тайно ненавидит советскую власть, готовит для немцев расстрельный список активистов, рисует на воротах немецкую свас-тику. Но жена, дети у него иные. Дочь — подпольщица, работает в немецкой комендатуре, сын отказывается служить немцам. Его при побеге убивают, а Дорофей вешается в хлеву.

— А судьба трех братьев Звонаревых, основных героев, вымышленная?

— Не совсем так. Старшего, партизана, я частично списал со своего отца. Отец партизанил, принципиален был, тверд характером. До конца жизни с исключительным уважением относился к Сталину.

— Два брата выживут. Один, средний, умирает рядом с деревней по дороге из госпиталя.

— Увидев, как мужики косят утром у родной деревни, попросил косу — так захотелось ему крестьянской работы, а было нельзя. У него осколок возле сердца сидел. Во время косьбы и умер, не успев повидать мать. Мне житель деревни Соболево Василий Терентьев рассказал, как его брат с осколком возле сердца умер по дороге с медкомиссии в деревню. Отсюда родилось. На этом роман, собственно, и заканчивается.

— Практически в одно время с романом «Не сошедшие с круга» вышла твоя дневниковая проза «Почвенники и отчужденцы». Сколько лет ведешь дневники?

— С 1989 года. Когда почувствовал значимость разворачивающихся событий. «Советская Россия» печатает их новые циклы под рубрикой «Взгляд из русской провинции». Еще третье издание книги по истории партизанского движения в Калининской области вышло не так давно. Несколько лет потратил. Одних фотографий в книге свыше 450-ти. Детям, внукам партизан и подпольщиков ее раздарил. А власти, как и предполагал, это не нужно. У нее свое понимание патриотизма.

— Судьба твоя могла сложиться и по-иному?

— Могла. Когда народным депутатом России был, предлагали должности в ельцинском окружении. Отказался. Понял, что за публика крутится. Начали с того, что землю превратили в товар. А земля для русского человека — святое. Не зря он ее матушкой, кормилицей называл. Бывшая коллега из «Тверской жизни» укоряла: «Валера, ты бы мог жить в хрустальном дворце!» А на кой он мне нужен, этот дворец. Мне и в крестьянской избе хорошо.

— По жизни, наверное, со многими интересными людьми встречаться довелось. Писателями, политиками…

— Встречался, конечно. С Борисом Полевым, Иваном Васильевым — он предисловие к моей первой книге написал, Владимиром Солоухиным, Борисом Можаевым, Николаем Старшиновым, Михаилом Алексеевым, Татьяной Глушковой, Булатом Окуджавой…

— С Путиным, насколько я знаю, встречался?

— Ну, не напрямую… Он на первый срок собирался избираться, и в Кремль на встречу с ним пригласили группу опытных региональных редакторов. Записывать было не рекомендовано, но я записал. Помню, Путин откровенно сказал: «Не знаю, сколько мне дадут поработать, но первое, что хочу сделать, — прекратить войну в Чечне». Перед коллективным фотографированием я подарил ему две своих книги, а когда фотографировать стали, оказался рядом с ним. Меня в это время уже собирались с работы выгонять как «неуправляемого». Ну, думаю, проверю чиновников на вшивость. Печатаю в очередном номере «Тверской жизни» фото, где я рядом с Путиным. Наутро звонит перепуганный помощник губернатора Платова, предлагает встретиться, чтобы строить отношения в «новом формате». Дал ему отказ. В ту пору уже остро чувствовал свою несовместимость с «новой элитой».

— Как к Путину относишься?

— Он — проницательный. Как опытный чекист и политик понимает: слова нужны, чтобы скрывать свои мысли. Успел перевооружить армию — это важно. Теперь, думаю, Россию не сомнут. Побоятся. Критику оставлю при себе. Она — в моих статьях. Недавно Зюганов выступал на съезде: много справедливого произнес. Конечно, критиковать — одно, а вот критику воплотить в жизнь — другое. Слишком глубоко Россия заглотнула наживку глобализма. Еще с ельцинских пор. Но критиковать надо… Маловато сегодня критикующих, все больше трусов, карьеристов, приспособленцев. Как бы чего не вышло…

— Газет, которыми ты много лет руководил и которые считались одними из лучших в России, уже нет. Не жалко их?

— «Тверскую жизнь», конечно, надо было сохранить. С этой газетой связана вся история тверской печати прошлого века, тверская журналистская школа. И значительная часть твоей жизни — тоже. Ведь в молодые годы ты заведовал в «Тверской жизни» отделом культуры…

— Замечательное время… Область развивалась. Было о чем писать.

— Приспособленчество «Тверскую жизнь» погубило, желание угодить власти. Понимаешь, стоящую газету нельзя делать с дрожащими коленками. Нужно иметь убеждения, позицию. А когда вместо убеждений у редакторов на уме «бабки», держание за кресло, исход очевиден.

— Политика все-таки тебя не обошла. Являешься одним из учредителей Тверского регионального отделения Международного общественного движения «Русское Собрание».

— Оно против либерализма и глобализма, отстаивает русские традиционные ценности. Сотрудничаю еще с общероссийским движением «Народный Собор». Считаю, и оно много полезного делает для России в смысле патриотического воспитания. А либералы наглеют, рогом прут. Произошла сатанинская подмена смыслов бытия, все опошляется. Надо как-то этому противостоять.

— Публицистика, согласись, тоже политика?

— Это дальнобойная артиллерия в журналистике. Тебе это ведомо не хуже меня. Столько проработал собкором «Советской России», «Правды»…

— Смотрю, лодка во дворе накачанная. Рыбачить собираешься?

— Хотел вечером щучку взять на живца. Но энтузиазма не хватило собраться. Не тот энтузиазм, что прежде. Но завтра утром, наверное, соберусь.

Беседовал Геннадий Сазонов