Криминальная история

Было это зимой. Морозной и снежной. Улица уже готовилась ко сну. В темноте попрятались белые сугробы. Не чувствуя мороза, Вера, женщина 35-40 лет, шагала по хрустящему снегу. Она будто ушла в себя, запутавшись в своих думах, как рыба в сетях, и машинально шагала. Хруп, хруп, хруп — словно подбадривая или, наоборот, издеваясь, вторил ее шагам снег. И с небес путь ее тоскливо подсвечивала луна, как безжалостная и единственная свидетельница, которая, впрочем, никому ничего не расскажет.

«И чего ты так перепугалась, — сказала сама себе Вера, пытаясь успокоиться. — Ведь свидетелей нет. Все произошло без свидетелей…»

В жизни случается всякое. Вот жили под одной крышей два человека. Мужчина и женщина. Прожили около пяти лет, правда, в официальном браке не состояли. Но сейчас многие так живут, называя это гражданским браком, хотя для этого больше подходит слово «сожительство». А гражданский брак — это официальный, с регистрацией в ЗАГСе, в отличие от церковного, с венчанием в церкви.

Однако Веру и Ивана все устраивало. Кров и пищу делили поровну, дальнейшие планы у них были совместные, как во многих нормальных семьях.

Общих детей у них не было, и Вера понимала, что вряд ли будут. Годы-то идут. А с другой стороны, жить одной в доме без мужика тоже несладко. Гвоздь забить — и то сноровка нужна. К тому же не бабья это забота — чинить-латать старый дом, не говоря уже о других трудностях, связанных с материальным достатком.

Хотя, конечно, встречаются женщины, которые везут на своих плечах все заботы и тяготы, от стирки и готовки до ремонта, да еще и об огороде не забывают. Но большинство все же желает иметь мужа (официально зарегистрированного или нет — кому какое дело?), чтобы считаться замужней женщиной. То есть быть замужем, как говорится, за спиной мужа.

Веру и Ивана все устраивало, и, быть может, так бы они и дожили до глубокой старости, ругаясь и мирясь (с кем не бывает, но живут же другие). Хотя, конечно, в жизни с руганью, а то и рукоприкладством и женскими слезами нет ничего хорошего. Совместное проживание на грани нервного срыва, когда из всех развлечений для мужика остается выпивка, а для женщины — телевизор. Отсюда и до беды недалеко.

В тот вечер Вера вернулась от подруги поздно. Настроение, чуть взбодренное вином и задушевными разговорами с подругой, к особой радости не располагало. У той все как положено. Добра полный дом. Сама на рынке торгует, муж чужие авто ремонтирует и по дому помогает, а какие пирожки печет, просто пальчики оближешь.

Вера вздохнула, жалея себя, присела на табурет и едва не упала — одна из ножек снова подломилась. Сколько раз просила она мужа отремонтировать, а он только отмахивался — потом, мол. Приладит на место, ударит ребром ладони по сиденью посильнее, вот и держится. До следующего раза…

Иван притопал, еще более «взбодрившийся», чем жена. Им бы спать лечь или уж сериалы по телевизору посмотреть. Так нет же, слово за слово зацепилось, и ссора, заскрипев, как старое колесо, покатилась еще сильнее, обнажая старые обиды и прочую недосказанность.

Иван был мужчина далеко не щуплый. Крепкий мужик, грузчиком на торговых складах подрабатывал. Женская ругань его распалила, завела, как пружину в часах. Он тоже отвечал ей далеко не любезными словами, а потом и вовсе дал волю рукам.

Иван (такие сцены он видел когда-то в кино) схватил Веру за отвороты домашнего халата и так рванул, что материя треснула до самого низа. Вера, пытаясь прикрыться остатками халата, отступила к дивану, стоявшему у стены.

Иван не отставал, наседал, брызгал слюной, пытался повалить ее на диван и грозил, что расправится с ней, если она будет сопротивляться и не признается ему, что была у любовника.

— Все вы одним миром мазаны! — выкрикнул он и добавил, что сейчас сходит на кухню за ножом и прикончит ее.

Скорее всего, Иван брал ее на испуг, утверждая это, а быть может, и впрямь говорил правду. Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, и как тут было не испугаться женщине?!.

Иван действительно отправился на кухню, и Вера, скорее машинально, нежели осознанно, нащупала рядом упавший табурет с деревянной ножкой, как раз той, которая все время ломалась, и выдернула ее. Тяжелая ребристая планка осталась у нее в руке.

«За что, Господи?! — подумала женщина. — И так в жизни ничего веселого нету, а тут и вовсе в каком-то аду находишься, сплошные попреки и издевательства». Еще ни с того ни с сего и Генку-таксиста приплел ей в любовники. Нет, конечно, сосед Генка ей нравился: статный мужчина, при деньгах. Но у нее с ним никогда ничего не было. Женат он, и жену свою любит, а с женатыми она вообще никогда дела не имела. Такая вот женская солидарность.

Напраслина и обида всколыхнули злость, которая как волна пробежала по телу, распаляя мысли. Припомнилось все, что было и не было.

Иван вернулся в комнату  с намерением продолжить «серьезный разговор». Он так и не понял, что перед ним стоит уже другая женщина. Пусть с теми же привычными чертами лица, и в той же порванной одежде, но внутренне другая, готовая ко многому, в том числе и дать отпор. Если бы он понял это, то, наверное, остановился бы, затих, прекратил обострять отношения. Ведь главное вовремя остановиться. Но Иван этого не сделал, а с ухмылкой показал Вере кухонный нож в руке, мол, сейчас резать буду. И тогда женщина со всей силы ударила его тем, что было в руке у нее — деревянной ножкой от старой табуретки. Выбила нож на пол, и разозленная, уже не смогла остановиться. Она стала наносить удары по голове и телу мужчины. Била так, будто страшный зверь, от которого не убежишь и не спрячешься, вырвался из нее наружу. Била так, что крепкое дерево треснуло надвое. Страшна бывает женщина в своем гневе, так что не злите ее, не доводите до точки кипения.

От неожиданности и резкой боли, спасаясь от ударов, Иван подался в коридор, но прикрыть дверь не успел. Вера бросилась за ним, продолжая лупцевать его отломанной табуретной ножкой. Она мстила за все сразу, не разбирая, куда попадает своим оружием. Мстила за унижения, которые долго терпела. И замерла, словно внезапно уткнулась в глухую стену, только тогда, когда Иван грохнулся на пол. Голова и лицо его были в крови.

Она остановилась, понимая, что, возможно, уже поздно. Оцепенела от отчаяния, помноженного на страх. «А что если сейчас Иван поднимется на ноги? Уж тогда ей мало не покажется», — мелькнула в голове мысль. Что-что, а бить Иван умеет. Это она знает, уже попадала под его тяжелую мужскую руку.

Если так, то она и сопротивляться не станет. Выдохлась, как говорится, «весь пар выпустила». Но Иван не вставал. И тогда другая, более страшная мысль будто пригвоздила ее к полу: неужто убила?! Ей представилось, как за ней приезжают сотрудники правоохранительных органов. Надевают наручники, выводят из дома, на посмешище всей их тихой улице, и везут в тюрьму, в общество других таких отпетых женщин-горемык. Потому что неволя и для мужчин далеко не сахар, как бы они ни храбрились, называя тюрьму институтом жизни, а для женщин и подавно. Уж лучше в такие институты не попадать совсем или хотя бы оканчивать их заочно. Так как женщина в неволе, что лиса в клетке, стареет сразу. К тому же убивать его она не хотела. Не было у нее такого умысла. Сама не знает, как сорвалась. Эх, если бы знать, где упадешь, соломки бы подстелила, как в народе говорят. А теперь, видимо, придется отвечать за содеянное. По всей, как говорится, строгости закона.

В это время Иван, валявшийся на полу, очнулся и застонал, и у Веры будто камень с души свалился. Одно дело быть всю жизнь виноватой, другое — знать, что за себя постояла, ни больше и ни меньше. Не зря же говорят, что добро должно быть с кулаками. Правда, кулаками махать без надобности тоже не следует.

Справившись с бившим ее ознобом, Вера подхватила Ивана под мышки и поволокла в комнату. Кое-как взвалила на диван, потом сама удивлялась, откуда только силы взялись. После чего сбросила лохмотья халата, натянула платье, надела пальто и ушла из дома.

Дело было зимой. В темноте попрятались белые сугробы. Не чувствуя мороза, Вера шагала по хрустящему снегу, а потом резко остановилась и повернула в ту сторону, где находилась станция скорой помощи.

Медработникам скорой Вера сказала, что Иван, будучи пьяным, упал в коридоре. То же самое повторила и зашедшему на следующий день участковому уполномоченному. Уж таков порядок, что когда человека доставляют в больницу с травмой, медики сразу сообщают об этом в правоохранительные органы.

Вера не отрицала, что у нее с Иваном была ссора и обоюдная потасовка (она показала участковому остатки порванного халата), а потом Иван выскочил в коридор, зацепился о порог и упал. Мол, разве она, слабая женщина, смогла бы избить такого здорового мужика?! Да ни за что на свете.

К тому же она сама вы-звала скорую и сама ездила с ним в больницу, хотя Иван материл ее всю дорогу, почем зря. У медсестры скорой аж уши покраснели.

Посетил участковый и Ивана в больнице. Тот оказался мужиком, Веру не выдал. Сказал, что был сильно пьян, упал и ничего не помнит, а посему претензий ни к кому не имеет и просит дальнейшую проверку по сообщению не проводить.

Однако участковый был человек дотошный и на всякий случай обошел соседей Веры, поговорил с ними. Но что могли сказать ему соседи? Ничего не видели и ничего не слышали. А если бы даже и что-то знали, все равно не сказали. Еще в свидетели запишут, ходи потом по судам.

Участковый хмыкнул, ну раз так, то и ему меньше хлопот. Оставалось только списать материал проверки в архив, вынеся постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Такие ситуации были и раньше, будут, видно, и впредь.

Вера осталась одна в доме, сразу будто опустевшем. Стало спокойно и тихо, только счастья все равно не прибавилось.

А тут еще соседка, жена Генки-таксиста, пристала с вопросами. Мол, что это к вам скорая приезжала, а потом участковый приходил.

— Ничего, — холодно ответила ей Вера, — это наша жизнь. В ней мы разберемся без посторонних. А сама подумала: ой, разберемся ли? Она знала, что рядом, будто в насмешку, проносится совсем иная жизнь. Насыщенная и яркая, как блеск дорогой иномарки. Только вот вступить в нее удается далеко не всем.

Что касается Ивана, то выписавшись из больницы, он к Вере не вернулся. Бросил ее, нашел себе другую женщину, которая с радостью его приняла, лишь бы только свой мужик был в доме.

P.S. За каждой дверью дома или квартиры проходят свои будни и праздники. Течет, как река, своя жизнь, в которую не принято допускать посторонних, чтобы, как говорится, не выносить сор из избы. Жизнь эта течет у всех по-разному. Иногда перерастая в криминальные истории. Преступления в быту, довольно распространены, и не надо закрывать глаза на то, будто их в нашем обществе нет. Просто зачастую все происходит без свидетелей.

Евгений ОЖОГИН