Продолжение. Начало в №№ 48-50, 3, 4, 6

В котельной

Первые котлы были на опилках и древесных отходах. Сормовский паровоз использовался для подачи пара в цех минеральной ваты, где стояли вагранки: в них загружались кокс и шлак, это все разбивалось паром, и получалась минвата. Рядом была одноэтажная котельная, в ней стояли три котла — как паровозные, топки были внизу, в них сгружали опилки, горбыли. Это потом уже была построена большая котельная, ее с 1984 года топили мазутом (два добавочных котла).

В котельной работали по сменам четыре лаборантки. Они не всегда делали регенерацию, и тогда в котлы из труб попадала неочищенная вода. Не работал диаэратор, который должен был воду нагреть и перекачать в диаэраторный бак.

Чтобы выбить известковый налет из трубы, ведущей к котлам, в ней сваркой вырезали отверстие, через которое и чистили вручную, а потом заваривали эту дыру обратно. «Котел полетел!» — то и дело слышала я в детстве, когда отца срочно вызывали на ремонт…

Система отопления была достаточно сложной, но никто не спешил работать над улучшением технологии, — все были заняты выполнением плана и выпуском все большего количества продукции со Знаком качества.

Были времена, когда зимой котельная замерзала, мазутные форсунки не работали, и тогда котлы приходилось топить «стрелками» — длинными тонкими отходами древесины из ДОЦа. И все разнорабочие тогда занимались только тем, что возили к котельной горбыль и отходы и постоянно кидали в топку вместо мазута.

В котельной был постоянный шум. Чтобы туда войти, нужно было подняться по железной лестнице, как в какой-то комический корабль. Наверху была комнатка лаборантов и душевые для работников. У каждого из них в раздевалке был свой маленький шкафчик с дверцей. В пустых можно было раздеться «своим», кто приходил сюда для помывки.

От работы дымососов, что выкачивали дым из котлов, стоял постоянный гул — они были не снаружи здания, а внутри. Вообще в котельной было много чего при недостатке должной техники безопасности.

Когда к котельной подключили пятиэтажные дома, садик и школу, она перестала справляться. В девяностые поселок подключили к котельной «КСК «Ржевский» (бывший ЖБК). И тогда же протянули над землей трубы теплотрассы, их изогнутые конфигурации сделали часть поселка похожей на котельную изнутри. На этих теплых трубах любят устраивать тусовки подростки, периодически обдирая с них теплоизоляцию, ну а за отопление улицы, как водится, платят все остальные…

Заводскую котельную перевели на газ, а потом с падением производства и это стало невыгодно, и котельная ООО «Лесозавод» снова стала работать на опилках-отходах производства.

Сначала мой отец Ю. Кузнецов работал в ремонтно-механическом цехе мебельного комбината, потом перешел в новую котельную, которая принадлежала к цеху паросилового хозяйства. Отец в котельной был проведен как слесарь-электросварщик и получал 160 рублей. Был награжден медалью Ударника коммунистического труда, к которой ему забыли дать удостоверение, осталась только запись в трудовой книжке. В 90-е все так стремительно менялось, что ни он, ни кочегары не знали, что они не были оформлены по «горячей сетке», дающей льготы. Когда котельную перевели на газ, кочегаров переименовали в операторов, и они, узнав об этом только перед пенсией, были вынуждены еще несколько лет дорабатывать до необходимого стажа.

В цехах и конторе

Древесину пилили в деревообрабатывающем цехе, сушили в сушильном. Сушили также шпон, его клеили, грунтовали лаком. Производили много деталей для будущей мебели. Здесь же мебель и собирали — от тумбочек до интерьерных стенок.

Одно время у завода в Шопорово была построена и содержалась своя конюшня, недалеко был построен небольшой свинарник, он существовал еще в восьмидесятые.

Стройка ЦПО

Когда матери было четырнадцать лет, ее оформили на завод подрабатывать на лето — шить «перинки», матрасы. И работали они все время во вторую смену по семь часов, хотя это было не положено. Подростки трудились с понятием, что нужно заработать на восьмой класс, на ручки, тетрадки и себе на обновку.

А когда уже в семнадцать лет мама работала в лакировочном цехе, в одиннадцать часов все сотрудники делали обязательную физзарядку. Приходил физинструктор, работники выходили на улицу (там, за заборчиком, не было видно, как они машут руками).

Специальностей и должностей на заводе было очень много. Мама одно время работала в комплектовочном цехе учетчицей, в деревообделочном цехе разнорабочей, потом комплектовщиком, после учебы — лаборанткой в цехе первичной обработки, потом сушильщицей
4-го разряда, контролером деревообрабатывающего производства. Я приходила туда, когда она работала во вторую смену, и иногда мы шли в котельную, что возвышалась недалеко.

Дедушка работал мастером на заводе, одно время заведовал пожарной частью, и многим родственникам, своякам и свояченицам, помогал с устройством на работу на завод. Родная сестра бабушки Нюры Мария работала в ЦПО (цехе первичной обработки) в бригаде.

После выхода на пенсию многие подрабатывали техническими сотрудниками в цехах или в конторе. Одно время уборщицы были даже в пятиэтажных домах — наводили чистоту в подъездах: мели, вытирали пыль, мыли, выбрасывали мусор из бачков, что стояли на каждом этаже. В восьмидесятые бабушкино поколение родни уже было на пенсии. Я знала, что они трудились на комбинате, а на пенсии вели свое подсобное хозяйство.

В «конторе», в машиносчетном бюро, трудилась вместе с другими машинистками моя двоюродная тетя Таня. Там не было пропускного режима, и я приходила к ним в кабинет, что был сразу налево от входа, училась печатать, иногда помогала оформлять какие-то бумаги. На втором этаже располагался кабинет директора, там в приемной часто сидел в ожидании его личный водитель, мой двоюродный дядя Вова, а серая «Волга» стояла за круглой клумбой. Были женщины-соседки и в столовой на мойке, и в буфете. Все были знакомы друг с другом.

Первая работа, за которую я получила деньги, тоже была на заводе. На время отпуска в июне 1987 года я подменяла секретаря директора. Отвечала на звонки, печатала на машинке, оформляла входящие и исходящие письма. Помню, что и отделка помещений, и вся мебель была из красивой полировки. Это был как раз заполированный шпон сосны, дуба — самый высокотехнологичный и дорогой материал комбината.

Профком завода отправил меня на целевое обучение на библиотечное отделение Калининского культурно-просветительного училища и два года платил повышенную стипендию в 37 рублей. После учебы я должна была приехать и работать в заводской библиотеке профкома, но этого не произошло.

Девяностые больно ударили по всем, люди лишались привычной работы, профессии. Это был серьезный стресс, для многих он имел драматические последствия. У дяди Вовы отняли автомобиль, продав его за долги комбината, рабочего места, которому он был верен почти четверть века, у него не стало. Он переживал, похудел, стал жить на инсулине. Тетю Таню уволили из машинисток, и она так и не смогла найти себе подходящую работу. Дядя и тетя не дожили до шестидесяти лет. Уютный социальный мир был внезапно разрушен.

Времена и нравы

Особенностью поселка долгое время была почти абсолютная прозрачность происходящего: все друг друга знали. Любой новый человек, идущий по улице, — предмет наблюдений, а если кто да в чем, да с кем идет по улице из местных, значит, есть повод для разговорчика. Соседи постоянно видятся, поэтому слухи и сплетни лучше всякого радио и социальных сетей.

Ходили в гости больше к родственникам, нечасто — к коллегам или приятелям.

Была у некоторых заводских привычка ходить на работу и с работы через забор или подлезать под него, кто с какой стороны поближе жил. Завод-то на семнадцать гектаров раскинулся, а проходная далеко!

Перед проходной висела Доска Почета, но принципы коммунистической морали работали не всегда. В основном считалось: унести что-нибудь с завода не грех, а даже польза. Поэтому несли и выносили все: мелкие детали — через проходную в сумках и карманах, но чаще предпочитали перебросить нужную доску через забор по Волге. В ход шли шлифованные бруски, детали для сборки мебели. Кто-то хотел себе сделать полочку, а кто-то умудрялся таким способом и целую секцию «стенки» собрать: когда на машину, которая через проходную едет, что-то кинут, когда в заводской автобус поставят. Конечно, по территории ходила охрана, но… Кто сам не носил, тот просил вынести какую-нибудь досочку за четвертинку самогонки.

Все жили в примерно одинаковом достатке, и у всех было в квартире почти одно и то же. Бывали изредка случаи и воровства, когда сбивали замки с сараев или гаражей: угоняли велосипеды, мопеды, мотоциклы, в голодные годы могли украсть поросенка или почистить погреб с запасами. В то же время, когда исчезало что-то из сараев, например, велосипед или мопед, то это было делом рук кого-то не местного. Свои пьянчужки могли покуситься разве что на охапку дров, грядку или борозду картошки в поле.

Дедушка Николай Колесников в 70-е одно время заведовал штабом народной дружины, что располагался в проходной завода. К нему с просьбами приходили местные жители, и дружинники с красной повязкой на рукаве тогда наводили порядок во время своего дежурства после основной работы. На День милиции дедушке давали подарки, например, стакан с красивым подстаканником, профком — десять рублей. Хулиганов не было, бандитов тоже, все ходили по поселку спокойно, никто никого не боялся. Большинство тружеников было скромными людьми, если и выпивали, то только по праздникам и «с получки».

Драки на улице или в клубе на танцах случались, когда подвыпившая молодежь что-то не поделила или чужаки нарвались на тумаки. Доходило до драк и в семейных ссорах, но все старались уладить внутри семьи, разве что спустя время могли поделиться с соседками или друзьями.

Виктория КУЗНЕЦОВА

Продолжение следует