Рассказ

Наконец Шура дошла до своей старой заброшенной дачи. Присела на полусгнившую лавочку возле деревянного домика, где хранились ржавые от долгого простоя лопаты, грабли и прочая садовая утварь. Вытянула гудевшие ноги, вздохнула: тяжело глядеть на землю, которую давно нет сил обрабатывать. А когда-то у Шуры родились такие картоха да огурцы, что все соседи завидовали. Теперь ни огурцов, ни картохи, ни ровесников-соседей. Только брошенные огородные домишки в некогда процветавшем садовом товариществе.

Что не сразу брало время, так это яблони. Кажется, вот-вот обломятся под тяжестью плодов — ан нет, держат свою ароматную ношу: берите, люди!

Шура достала из домика ведро и начала собирать антоновку. Падалицу не брала: и вид не товарный, и храниться не будет. Зачем людей обманывать? Раз подсунешь такое гнильё, потом на базарчике мимо неё пройдут, ни яблок не возьмут, ни огурцов солёных. И так-то стыдоба: огурцы магазинные, а говоришь, что со своей грядки, а то не купят.

Перебирая в голове нехитрые мысли, старушка почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась: из-за дачного домика боязливо выглядывала чёрная тощая собака.

Псу очень хотелось есть. За последние два дня в его желудке побывала только зазевавшаяся на грядке мышь. Можно было, конечно, побродить по окрестностям в поисках съестного, попопрошайничать, но вдруг хозяева вернутся? Сказано же было: сиди, охраняй. Он-то охраняет, а они не возвращаются. А от этой бабушки так вкусно пахнет хлебом…

— Что, милок, небось москвичи бросили? Что за люди, заведут на лето животину, кинут на зиму — и душа не болит. Ну ходь сюда, ходь, гляди, чего есть.

Бутерброд с дешёвой варёной колбасой был проглочен вмиг.

— Да что ж ты лось такой уродился, в половину меня ростом, — укорила кобеля старушка. — Что ж мы с тобой делать заведём? А ничего не заведём. Некуда мне брать тебя, да и не прокормить, жрёшь-то, поди, вёдрами? Хошь, жди до послезавтрева, коли яблоки продам, ещё вернусь, а ты тут попромышляй чем, — увещевала пса Шура, аккуратно перекладывая яблоки из ведра в сумку на колёсиках. — Ну, бывай, пойду я помаленьку.

Старуха, привычно заломив руку за согнутую спину — так вроде поменьше болит, — засеменила по направлению к городу. Пёс опасливо брёл за ней чуть поодаль.

— Ишь, настырный какой, — Шура заметила сопровождающего. — Ну куда я тебя дену, куда? Квартера у меня маленькая, ты полприхожей займёшь. Так и поселиться не успеешь, как сын мой тебя выгонит. Знаешь, какой у меня сын? У-ух! Инженер! Хоть и живёт отдельно, а меня по субботам навещает, с гостинцами. Конфеток привозит мякеньких лимонных, небось, ты таких и не пробовал, да колбасы. Любишь колбасу? По глазам твоим наглым вижу — любишь. Сядем с ним чай пить, а он как давай меня ругать: пошто ты, мать, меня позоришь? Я, говорит, инженер, а ты на базаре всякую хрень продаешь, носки да аджику. Хорошо ему говорить, а ты попробуй эти носки свяжи, все глаза сломаешь. Ему же все деньги эти базарные и пойдут, как помру. Ещё говорит, как на пенсию выйдет в следующем году, почаще навещать меня будет, чтоб по базарам от скуки не ходила. А что мне дома целыми днями делать? С Путиным в телевизоре говорить? То-то же…

* * *

Как Шура и предполагала, пёс занял половину пространства маленького коридорчика. Днём ходил с бабушкой на базар, а ночью спал на половичке, связанном крючком из тряпок. Пёс половичок полюбил: теперь у него было своё место. Рядом с вязаным кругляшом стояли две миски. Одна с водой, а вторая с кашей: то ячневой, то перловой, то овсяной с вкуснейшими куриными шеями или лапами.

Иногда и деликатесы перепадали — свиные хрящи или косточки из бабкиного супа, или даже что повкуснее. Бывало, сядет Шура чай пить, колбасы нарежет или отварного языка — очень старуха его уважала и баловала себя по праздникам. А пёс высунет морду за кухонный порог (вход на кухню ему был строго воспрещён) и начнет тихо так поскуливать, смотря на хозяйку влажными цыганскими глазами.

— На, ирод, совсем меня объел, всё в тебя, как в прорву, — ворчит бабка, но лакомством любимца угощает.

Пёс так псом и остался — имя хозяйка ему решила не давать. Рассудила так:

— Откель мне знать, как тебя раньше кликали? Может, ты Шарик, а я тебя Бобиком звать буду? А помру я скоро, а ты ещё кобель молодой, вдруг приютит тебя, охламона, какой добрый человек да Полканом назовёт? А тебе каково будет? Я бы в жизнь не хотела из Шуры сделаться хоть Фёклой, хоть Розалией. Поэтому будешь в псах ходить, всё не погрешу против истины.

От сына Шура пса прятала. Каждую субботу ближе к обеду, ко времени, когда инженер обычно приезжал чаёвничать (старуха в честь такого события пропускала базарный день), псовые подстилка и чашки убирались в кладовку, а на шею собаки привязывалась веревка. Бабка вела любимца к росшей неподалеку от дома берёзе и, привязывая к стволу, приговаривала:

— Ты уж потерпи, милок, сынок почаёвничает и уедет, потом отвяжу. Надо нам с тобой скандалы эти? Правильно, не надо. Не любит он собак, говорит, только шум и грязь от них. А какие от тебя шум и грязь? Да никаких. Ты у меня умница.

Пёс-умница с Шурой был согласен. Надо посидеть на привязи — так посидит, хозяйка обязательно за ним вернётся. Уедет её инженер, — а от берёзы видно, как он приезжает и уезжает на своей чёрной вонючей машине, — и Шура вернётся. Не бросит пропадать с голоду, как те, прежние. И он, пёс, Шуре был признателен за кров и корм, любовь и заботу. И на базаре бабушка может без опаски до магазина доковылять, оставив ящик с товаром под присмотром. Подойдёт покупатель, поглядит на ту же аджику — а пёс на него — внимательно, даже не рыкнув. А вот если протянет человек руку к банке или носку, так сразу перед рукой собачья морда с чуть оскаленными зубами. Соседки-торговки смеются:

— Вы уж хозяйку дождитесь, она на минутку. Мы бы продали вам, что надобно, так этот зверь и притронуться к товару не даст!

И с такими же продавщицами солений-варений, как Шура, пёс вёл себя хорошо. Культурно, уважительно и с достоинством. Проголодаются старухи, начнут доставать припасённую домашнюю снедь, пёс и мордой не ведёт: мол, сытые мы и попрошайничать не приучены. Коли уж начнет угощать кто, так глянет он на Шуру: можно? — и аккуратненько из рук возьмет. И доест обязательно, даже если невкусно.

А дома кто о старухе позаботится, кроме него? Хоть Шура и не приветствует, когда он по комнате шастает, но иногда приходится. Смотрит бабка вечером телевизор да и уснёт на диване. А пёс подойдёт и лапой тихонечко нажмёт на кругляшок красный на пульте и телевизор выключит — видел, как Шура так делает. Бывает, она во сне пульт с дивана рукой отшвырнёт. Так пёс поднимет и назад положит, чтоб порядок в доме был. Проснётся Шура, засмеётся и похвалит:

— Опять, милок, за меня телевизор тушить пришлось? Ох ты и охламон у меня, какой только умница!

* * *

Первую неделю зимы Шура и пёс провели дома. На базар не ходили — старушка всё реже вставала с дивана. Проковыляет утром до кухни, сварит себе суп или картошку да кашу собаке. Еда всё чаще оставалась нетронутой: у Шуры не было аппетита. Глядя на болеющую хозяйку, есть не хотелось и псу.

Утром и вечером псу приходилось гулять одному. Шура открывала дверь в подъезд и слабым голосом говорила:

— Иди, милок, к выходу, кто-нибудь да выпустит. Сам видишь, сил моих не стало…

И к берёзе в первую субботу декабря псу пришлось идти без Шуры и верёвки на шее. Старуха перед тем, как открыть дверь в подъезд, погладила трясущимся руками собаку по чёрной лоснящейся шерсти, обняла и заплакала:

— Вот вишь, как оно получается? Видишь, милок, всё ты видишь… Ты уж прости меня, дуру старую, не надобно мне было тебя брать… Может, и без меня бы пожалели…

Очень не хотелось в тот день псу идти к берёзе, но ослушаться было нельзя. Сидя на снегу возле дерева, пёс видел подъехавшую машину, мужчину. Через полчаса тот вышел, поддерживая еле идущую Шуру и неся большую сумку.

Пёс больше не думал о том, что ему нельзя отходить от дерева, пока машина не уедет. Скуля, он бросился к Шуре, тыкаясь ей в ноги; подпрыгивая, пытался дотянуться до лица: ты куда? Не уезжай!!! Как же я без тебя?? Как же ты без меня???

— Фу, кыш, пошёл! — отталкивая собаку, инженер усаживал мать на переднее сиденье автомобиля.

— Видишь, как всё получилось, милок, — повторяла псу Шура, — видишь, как… Ты не жди меня, иди куда-нибудь, не жди.

Впервые в жизни пёс не послушался. Проводив увозящий хозяйку автомобиль влажным взглядом, улегся у подъезда, спрятав морду в стынущие на морозе лапы. Она вернётся за ним, вернется, она его никогда не бросала. А он будет ждать. Сколько потребуется. Просто ждать…