Перебирая краеведческую литературу у себя на полке, в знакомых сборниках нашла информацию о Ржеве. Можно сказать, мне по-новому открылся смысл некоторых статей, названия которых я хорошо знала. Теперь появился и повод поделиться некоторыми своими открытиями с читателем.

В этом году, 29 ноября, исполняется 85 лет со дня рождения тверского писателя Михаила Петрова, создателя народного журнала «Русская провинция» (1991-2002), который знал славную ржевскую историю и упоминал её в своих многочисленных публикациях.

Вот, например, в его предисловии «Ржевская звезда» к первому ржевскому литературно-историческому альманаху «Город над Волгой» мы найдём слова, которые снова заставят почувствовать гордость за наше прошлое: «Ржев — совершенно не уездный город. В моём представлении Ржев жил и живет самодостаточной жизнью. У ржевитянина и в помине нет «комплекса Бобчинского», мол, скажите там, в столице, что живет во Ржеве Такой-то Такойтович. Ржевитянин числит свой город в ряду городов, как равный среди равных, включая сюда и Тверь, и Москву. Ну и что, что поменьше ростом? … Сознание это связано не только с великой Ржевской битвой, Ржев был на короткой ноге со столицами и в прошлом. Ржевские старообрядцы сильно разгневали Николая I своими притязаниями на православные святыни ещё во времена их повсеместного гонения на Руси, отец Матвей Константиновский не стеснялся поучать великого Гоголя, Тертий Филиппов был на короткой ноге с самим Мусоргским, академику Обручеву Ржев и милое сердцу село Клепинино снилось лютыми марсианскими ночами в пустынях Центральной Азии…

Из Ржева вообще многое видно…»

Действительно, с годами всё больше понимаешь, что в ХХ веке слово «Ржев» писали миллионы людей: и солдаты, и писатели, и политики, и государственные деятели, произносили многие с любовью, тревогой, надеждой и ненавистью. И только бы из этих слов можно было бы создать музей Ржева! Представляете — музей слова «Ржев», начертанного летописцами и князьями, военачальниками и простыми солдатами, школярами и выдающимися учеными: А. Ржевским, В. Лениным, А. Твардовским, И. Эренбургом, И. Сталиным, Г. Жуковым, У. Черчиллем и сотнями других, кто писал это слово только в ХХ веке.

Интересный образ есть у писателя о нашем городе: «Слово «Ржев» оттиснуто на страницах русской истории и культуры ещё и пока невидимыми водяными знаками, которые можно увидеть, только глядя на свет прошлого».

Конечно, как жители Города воинской славы мы понимаем, что немногие города имеют такую безраздельную и всеми признанную именно воинскую славу. Михаил Григорьевич в том же предисловии в 2006 году пишет об этом, будто предвидя мемориал Солдату, которому с 2020 года приехали поклониться уже свыше четырех миллионов человек: «Круги её сегодня далеко расходятся по океану мировой истории. И чем дальше мы будем отдаляться от Второй мировой, тем яснее будем это понимать. Ржев — образ русского стояния, русской жертвенности, русского мужества… Ржев до сих пор держит оборону на геополитическом поле противостояния России и Европы. Роковые мировые силы не покинули своих окопов именно здесь, и то, что на ржевской земле по сей день хоронят солдат, не только трагично, но и символично. Это понимаешь именно под Ржевом, у мемориального кладбища…»

Вместе с тем у писателя есть интересный очерк о славном «мирном прошлом» Ржева, а именно о его знаменитых яблоневых садах, о ржевской пастиле. Он так и называется — «Наливные яблоки». Признаться, только перечитав его, я поняла, что «наливные» в данном случае не метафора и не сказочное словечко из фольклора, а понятие ботаники, плод многодесятилетней селекционной работы ржевских мещан. Речь идет о том, что в Ржеве был такой сорт яблок — «сквознина», то есть сквозное яблоко. Оно наливалось к осени так, что на свет в нём были видны все семечки! Или, например, «свинцовка». Оно висело на яблоне до первых заморозков, до октября, а «свинцовкой» его назвали, видимо, за то, что даже после того как его снимали с веток, оно было твердым и кислым, но поспевало только к Рождеству и даже слегка розовело и начинало благоухать!

И был еще такой зимний сорт — «бабушкино». Эти яблоки тоже снимались в октябре и тоже зелеными, а к сере-дине зимы делались бледно-желтыми с розовым румянцем и начинали необыкновенно приятно пахнуть, гораздо тоньше и глубже антоновки. Сорт яблонь «Бабушкино» кажется действительно сказочным: плодоносили они на пятнадцатом-восемнадцатом году от прививки, в пятьдесят лет были ещё в самом расцвете сил и не боялись никаких морозов. И могли в подвале хранится до лета, правда, там не должно было быть никаких огурцов и кислой капусты!

Обо всем этом поведал писателю однажды в начале девяностых попутчик в поезде, ржевский мещанин-садовод, предки которого занимались этим двести лет, пастилу на продажу варили. И секрет её приготовления берегли пуще рецепта китайского фарфора, хотя в Ржеве этим промыслом занималось более восьмисот семейств, и французские кулинары раскрыли его только в конце позапрошлого века. Секретов было два. Первый в том, что пастила варилась только из кислых яблок, а на юге и во Франции росли яблоки в основном сладких сортов. Второй — что сваренная кислая яблочная масса должна была перемешиваться с медом непрерывно в течение двух суток, чтобы стать белой. Остальные секреты касались уже специй и разных добавок: ваниль, корица, клюква, крыжовник. Когда появился более дешёвый сахар, яблочная масса белела гораздо быстрее, делать её стало выгоднее. Выложат на листы белую, как сметана, массу, поставят в печь, и дух сада разливается по дому.

Многие в Ржеве держали в садах питомники, выращивали саженцы на продажу. Привитые саженцы каждую весну и осень развозили по Волге от Ржева до Корчевы. Тверской писатель позапрошлого века Преображенский в своем «Описании Тверской губернии в сельскохозяйственном отношении» пишет: «Центр садоводства у нас — город Ржев. Здесь выращиваются сорта яблок: коробовка, анисовка, аркад, белый налив, апорт, квасниковка, брусниковка, красавица, лебедошня, хреновый налив, мирончик и другие…» А ведь упоминаются в очерке такие сорта ржевских яблок, как борвинка, добрый крестьянин, арапка, павловка, фонарик, анисов семь или восемь сортов — бархатный, красный, серый, расписной, зимний, розовый, белый, столько же было и антоновок. Выводились яблоки для разных целей: для сушки, для стола, для салатов, для соусов, для сидра, для мармелада, для цукатов, для мочки, для варенья, для пастилы…

Сады вдоль всей Волги от Ржева до Астрахани росли. Привозные яблоки были чуть подороже, а местные чуть не даром отдавали, на одно яйцо куриное давали две пригоршни яблок, мешок яблок меняли на лукошко яиц. На базаре от яблочной красоты разбегались глаза: тут были зеленые, красные, желтые, белые, оранжевые, малиновые, круглые, грушевидные, конусом, блестящие, матовые, восковые, глянцевые.

Не идеализируя прошлое, Михаил Петров в этом очерке пытается понять: а куда же все это богатство подевалось? И тут отвечает ему попутчик — ржевский мещанин: «Это долгая история. Русская яблоня — это вроде русского характера: многократно уничтожена. Сначала коллективизация, раскулачивание. В тридцатые годы едва ли не каждый садовод и пчеловод объявлялись если уж не кулаком, то зажиточным крестьянином, и если не ссылался вместе с семьей, то облагался индивидуальным налогом, а его сад или пасека становились колхозными. Без хозяина сад, само собой, дичал, вырождался и в конце концов погибал. А главное, вместе с изгнанным из села кулаком деревня теряла вековой садоводческий опыт. Ведь многие сельские садоводы были неплохими селекционерами. В наших краях до сих пор живёт обычай приглашать в сад опытных садоводов на прививку саженцев хорошими сортами. В прошлом это был своеобразный промысел. Садовод помогал хозяину выбрать место для сада, найти подходящую почву, подобрать сорта по вкусу… Перед войной еще одна беда на русский сад навалилась. В сороковом году все сады в средней полосе России вымерзли. А тут — война.

Возвратившись с войны, посмотрев, как живет европейский крестьянин, солдат вроде бы бросился обихаживать землю, а его снова по рукам. Не успели сады подрасти, государство яблони налогом обложило… Двадцать рублей помножь на пять. Это уже сто. А если на десять? А где их взять, сто или двести рублей, если порой спичек не на что купить было? И пошли изводить сады. Под корень, прямо зимой, чтобы успеть вырубить до подворного обхода… — старик снова помолчал. — Ну и, конечно, мичуринские сорта садоводство подпортили. В колхозах все старинные сорта на мичуринские заменили. А они со временем свои качества порастеряли. Ренет баргамотный, пепин шафранный, бере зимняя Мичурина. Все сегодня повыродились, измельчали. Вот вам и «нечего ждать милостей» у природы. Эх, сады, сады. Какие они были, вам и не снилось. Разве у классиков почитать можно…»

В 1926 году огородничество центральной промышленной зоны, в которую входили Рязанская, Тульская, Калужская. Смоленская, Ярославская, Ивановская, Тверская, Новгородская и Московская губернии, занимало первое место среди других регионов страны и производило две трети овощной продукции СССР. А по вывозу яблок Тульская губерния соперничала с Крымом!

Конечно, говорит писатель о том, что сад в представлении русского человека был отголоском небесного рая, земным его воплощением, о чём поётся и в народных песнях, и в сказках сказывается.

А нам сегодня остаётся вспомнить добрым словом Михаила Григорьевича, который изучал и знал историю всего Тверского края и умел поведать о ней в прекрасных, таких легко читающихся очерках и статьях…

Виктория КУЗНЕЦОВА

Фото из свободных источников