Окончание. Начало в N№ 22

Бабку Алду в деревне считали ведьмой. До сорока лет она почти не старела. Ладно бы не толстела — с каких харчей толстеть? Жили не впроголодь, конечно, но лишнего куска ни у кого не водилось. Замуж она не выходила. Детей не рожала. С чего толстеть? Так ведь и на лице — ни морщинки! И уши, эти острые уши! Сейчас бы никто не сплетничал. Сказали бы — генетическая аномалия, порок развития, да мало ли умных слов… Но тогда приемный отец, уже глубокий старик, собрал сыновей и построил дочери дом у самой опушки, почти за деревней, подальше от любопытных глаз и острых языков. Алда все вокруг них крутилась, показывала, какое дерево в лесу взять, как подпол устроить, как чердак. Отец ворчал, но не спорил. Братья слушали внимательно — очень сестру любили. Потом она из соседней деревни печника привела. Все лето он в доме работал, а осенью женился на Алде. Сплетни деревенские не слушал. По ночам гладил острые уши.

Через два года грянула война. Муж ушел, собрав вещи в небольшой узел и посадив у калитки липу. Весной у Алды родилась дочь.

Война до деревни не дошла. Дошли беженцы. Кто остался, кто дальше двинулся. Адда приютила у себя вдову с маленьким сыном. Несколько лет они вместе хозяйствовали, растили детей. В последнюю военную зиму Алда споткнулась на пороге и сломала руку. На следующий день ей пришли похоронки, на мужа и всех братьев. Вдова потом клялась, что не видала у нее ни слезинки. Но с того дня на казалось бы вечно юном лице появились первые морщины.

Все это Лида вспоминала, пока пекла хлеб. Бабку она любила. И ее, и этот дом. Готова была жить здесь. Но отец тещи сторонился, а мать ему не перечила. Они выросли вместе. Саша был сыном той вдовы, что жила здесь во время войны. После вдова уехала, а сын ее приезжал летом, помогал по хозяйству. На Алду глядел с опаской — может, мать чего наговорила, но Анюту — дочку ее, любил, не отпускал от себя. Да она и рада была от него не отходить.

Все это Лиде рассказывала бабушка, когда укладывала спать. И еще рассказывала сказки — о страшных драконах, злых колдунах, о смелых рыцарях и прекрасных девах. Называла их странным именем — эльфы. Лида читала: эльфы — это существа, живущие в цветах. Но у бабки выходило, что они высоки, стройны и прекрасны.

Лида посмотрела на лежанку. Гость. Глорфиндейл. Может быть, он и явился из тех бабкиных сказок? И уши. Эти проклятые острые уши!

У Лидиной матери три раза рождались мертвые дети — мальчики с острыми ушами. После третьего отец приехал к бабкиному дому, оставив в больнице полумертвую Анюту, и устроил скандал. Кричал, что сожжет и старую ведьму, и ее халупу. Что из-за ее шашней с нечистью Анна не может родить. Да много еще чего наговорил! Полдеревни тогда сбежалось послушать. Алда стояла на пороге дома. Прямая и спокойная. Дослушала до конца, взяла зятя за руку и увела в дом. Никто не знает, что она ему сказала. Только через неделю зять начал строить баню на берегу речки. Через год Анна родила в ней Лиду. Хотя, какая она Лида? Даже в паспорте написано — Линдэ. Линдэ Александровна Николаева.

Вечерело. В доме пахло свежим хлебом. В комоде лежало свежее белье. На спинке стула висела чистая одежда гостя.

Лида присела на краю лежанки и посмотрела на Глорфиндейла. За время сна он ни разу не пошевелился. Лида поправила одеяло. Эльф? Может, и правда — эльф? По телевизору много говорят о параллельных мирах. Пришел из такого мира, как и бабка?

Лида вспомнила, как однажды зимой после школы осталась у бабки ночевать. Проснувшись ночью, она увидела удивительную картину. Бабки в доме не было. За столом сидели витязь в белой рубахе и прекрасная дева в длинном платье. Они разговаривали на неизвестном языке, смеялись. Потом витязь поднялся, набросил на плечи темную накидку, поцеловал деву и вышел. Дева подошла к лежанке, на которой Лида притворялась спящей.

— Линдэ, — позвала она тихо.

Девочка открыла глаза.

— Ты кто? А где бабушка? — испуганно прошептала девочка.

— Хорошая моя, спи спокойно, — ласково произнесла дева и коснулась губами лба.

Утром девочка бабке ничего не рассказала.

Гость на лежанке повернул голову и открыл глаза.

— Ты долго спал, Глорфиндейл, уже вечер, — внимательно глядя на него, сказала Лида. — Одевайся и садись за стол.

От бульона гость отказался, а вот зимние заготовки оценил, съев почти банку салата. Потом осторожно понюхал варенье. Лида была готова поспорить, что это лакомство он пробовал первый раз. Женщина заварила гостю травяной чай и сунула в руку еще теплую горбушку. Когда содержимое литровой банки подошло к концу, Глорфиндел вытер губы и залпом выпил чай.

— Я, кажется, слегка увлекся, — немного смущенно произнес он. — Благодарю за трапезу.

— Рада, что тебе понравилось, — улыбнулась Лида.

— Ложе, на котором я спал, — чуть помолчав, сказал гость. — Я чувствовал, что оно … дарует жизнь.

Лида смущенно поправила волосы.

— Моя бабушка иногда принимала роды. Когда больницы в деревне еще не было. Моя мама тоже здесь родилась.

— Твоя бабушка была талантливой целительницей, — скорее уточнил, чем спросил гость.

— Ты ее знал? — неожиданно задала вопрос Лида.

«Господи, что я несу?!» — досадовала мысленно женщина.

— Да, мне посчастливилось быть с ней знакомым, — спокойно произнес гость. — Расскажи мне о ее жизни здесь.

Вот тут можно было сразу рухнуть на пол, потеряв сознание. Но Лида начала тихо рассказывать:

— Она людей травами лечила, к ней многие ходили. В колхозном саду работала, хоть и без образования была. За деревьями ухаживала. Можно сказать, и деревья тоже лечила.

Женщина улыбнулась — впервые ей в голову пришла такая мысль, и продолжила:

— Можно спросить? Если вопрос покажется странным — не отвечай.

— Спрашивай.

— Ты эльф?

— Да.

— А моя бабушка тоже была… эльф?

— Да.

— О, Господи! Как же она сюда попала? Как ты сюда попал?

Гость чуть улыбнулся:

— Я не могу ответить. Ее исчезновение было для всех неожиданностью. Найти след долго не удавалось. Потом мы поняли, что это был ее выбор. А что касается меня — мне нужно было убежище. Теперь я могу спросить?

— Спрашивай, — Лида сидела как в тумане, не веря в реальность этого разговора.

— Что с твоими ушами и где сейчас твоя бабушка?

Женщине показалось, что она больше не сможет сделать ни одного вздоха. Шрамы были почти незаметны.

— В детстве меня дразнили из-за острых ушей. Называли ведьминым отродьем. У мамы таких не было, только у бабушки. Но я тогда ее почти не знала, много плакала, ведь со мной не хотели играть другие дети. Однажды отцу надоело видеть мои слезы, он посадил меня в машину и отвез в город, в больницу. Не знаю, что он там наговорил, но мне сделали операцию, и через неделю я вернулась домой с нормальными ушами. В тот же вечер к нам первый и последний раз пришла бабушка, помазала мне ушки какой-то мазью и пригласила в гости. Отец ворчал, но запретить не мог.

Лида перевела дух. Она никому не рассказывала эту историю и то, что так и не простила отцу той поездки в город.

— А бабушка однажды просто исчезла, — продолжила она. — В то лето моей дочери исполнилось полгода. Алда была уже стара, но сохранила и стать, и силу. Родители поехали в город — отцу нужно было к врачу. На трассе их машину сбил грузовик. Удар был страшный — хоронить было нечего. Но бабушка настояла на открытых гробах. Сама их омыла и одела. Я те дни почти не помню — плакала не переставая. Через неделю после похорон бабушка исчезла. Дом был открыт, все вещи на месте, кроме того платья, в котором она много лет назад появилась в деревне. Вызывали даже кинолога с собакой. Пес взял было след, но дошел только до реки. Потом об этом забыли — люди быстро забывают.

Лида закончила рассказ и откинулась на спинку стула. Глорфиндейл ничего не сказал. Так они просидели молча, пока в доме совсем не стемнело. Тогда женщина зажгла керосиновую лампу и поставила ее на стол.

— Спи в доме, а я в бане переночую, — сказала она.

— Нет, мне пора возвращаться, — возразил мужчина. — Но прежде выслушай меня. Мне неведомо как, но Алда создала в этом мире место, куда могут приходить ее соплеменники, когда нуждаются в отдыхе и лечении. Если бы я остался в своем мире, мне бы не смог помочь и самый искусный целитель. А здесь я оправился менее чем за день. Я прошу тебя, Линдэ, сохрани этот дом. Помоги тому, кто, как и я, обратится к тебе — просто отопри дверь и впусти.

— И все?

— И все.

— И много вас?

— Тьма наступает… — неопределенно ответил гость.

— Хорошо, я помогу.

— Спасибо.

Витязь встал, развернул плащ и вынул оттуда ножны на широком поясе. Застегнул пояс, накинул плащ. Обернулся у двери, правую руку прижал к груди и поклонился.

— Спасибо за кров и хлеб, — немного помолчал и вдруг улыбнулся, — и за варенье.

Хлопнула дверь.

Лида просидела на стуле всю ночь. Думала. Перед рассветом убрала со стола, положила хлеб в корзину и заперла дом.

У калитки под липой стояла бабка. Лида выронила корзину и медленно осела прямо на траву.

— Ты почему мне все не рассказала? — прошептала с упреком Лида, вытирая неожиданные слезы. — Я бы поверила!

— Хорошая моя, — Алда подошла и погладила ее по голове. — Не поверила бы ты мне — девчонкой ведь совсем была. Анна вот не верила. Не уйди Анюта так рано, может, и рассказала бы. А теперь, что говорить… Хорошо, что Глорфиндейл первый к тебе пришел. Он хороший мальчик, светлый.

— Что же мне теперь делать? — спросила Лида, вставая.

— То же, что и я делала, — спокойно ответила Алда. — Бросай свою почту и переезжай сюда. На чердаке стоит сундук с книгами, читай их, учись лечить, дочку учи. Она умница, быстро схватывает. А как придет твой час — я за тобой приду.

— А как же Генка? — растерялась Лида.

— Тут сама решай, — бабка нахмурилась. — Хочешь — лечи, а нет — так оставь. Ему все равно недолго осталось.

Они одновременно вздохнули.

— Пойду я, — сказала Алда.

— Я тебя еще увижу? — спросила Лида.

— Только один раз, — был ответ, и бабка исчезла.

Женщина осторожно коснулась ствола липы там, где только что было бабкино лицо, потом тряхнула головой и открыла калитку. Калитка скрипнула. «Смазать бы…» — вновь подумала Лида.

В ее доме было прибрано и тихо. Дочь спала в своей комнате. В кухне на табурете сидел Гена.

Крепкий сивушный дух все еще витал по кухне, но Гена пил чай, стуча зубами о край щербатой кружки.

Поднял глаза в красных прожилках.

— Лида, — позвал тихо.

— Чего тебе? — нахмурилась она.

Гена поставил кружку на стол. Руки тряслись, и он сцепил пальцы. Слова давались с трудом.

— Лида, ты не уходи от меня. Я тебя больше жизни люблю, что угодно для тебя сделаю. Хочешь — пить брошу? Только не уходи.

Гена вытер рукавом мокрые глаза.

— Да куда я от тебя, дурака, денусь? — Лида подошла к мужу и прижала его голову к своей груди.

Мария ГОЛОВКО