— Андрей Николаевич, прежде чем наши читатели познакомятся с Вами поближе, объясним цель Вашего визита в Ржев.

— В Ржев приехал на встречу с читателями в библиотеку, чтобы рассказать о своей книге «Протяжение точки», с которой вышел в финал Национальной литературной премии «Большая книга» в 2009 году. Эта поездка — совместный проект «Большая книга — встречи в провинции» Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям и Фонда «Пушкинская библиотека». Подобные встречи с писателями-финалистами и лауреатами «Большой книги» с 2008 года прошли по всей России. В этом году, объявленном Президентом России годом литературы, Национальная литературная премия «Большая книга» открыла десятый юбилейный сезон и следует главной цели — пробудить интерес общества к большой литературе, вернуть книгу в жизнь людей.

— Андрей Николаевич, расскажите, пожалуйста, о себе.

— Родился в 1958 году в семье врачей-хирургов. Мама хотела, чтобы я занимался литературой, а отец был уверен, что я стану священником.

— Но Вы стали архитектором.

— Да. Окончил в 1981 году Московский архитектурный институт. Еще студентом много занимался теорией храмостроения, меня привлекала французская готика. Как практик-архитектор построил храм на своей малой родине в городе Саров, что находится на границе Нижегородской области и Мордовии. Так что, думаю, родительские надежды в какой-то мере сбылись. Я занимаюсь литературой, отчасти связанной с философскими и религиозными мотивами. Недолго проработав по своей классической специальности, начал заниматься всем, что мне было интересно: мультипликацией, драматургией, увлекся московским краеведением. Я не думал, что это перельется в писательство. Первая моя книга «О московских пословицах» была целиком рисованной.

Моя литературная жизнь неразрывно связана с путешествиями. Я начал писать свои заметки, в которых рассказал, как выглядят различные места.

Начиная с 1998 года, почти каждый год отправлялся в культурологические экспедиции. Был в Швейцарии и Франции, следуя маршруту Карамзина, затем отправился в «экспедицию 10-го года» по последнему маршруту Льва Толстого в Ясную Поляну и Астахово. Так из рукописей родились две книги. «Протяжение точки», а затем «Московские праздные дни», с которыми оказался в финале «Большой книги» в 2009-2010 гг.

— Давайте поговорим о Вашем творчестве. Вашу книгу «Протяжение точки» литературные критики называют самым необычным исследованием истории русской литературы. Но, как я понимаю, не для широкого круга читателей?

— Да. Я, скорее, писатель для писателей. Мои путевые заметки — специфическое письмо.

— Вы идете по литературным маршрутам Пушкина, Карамзина, Льва Толстого…

— Я повторяю их, понимая, какая это целина. Какие-то сюжеты вообще не тронуты. К примеру, русские писатели и пространство. Они все что-то сочиняли не случайно, а в движении. И это всегда оставалось вне внимания литературоведов и критиков. И сейчас этот бумажный «материк» потихоньку открывается. Творчество наших классиков, создателей современного литературного языка, Карамзина, Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова предстает в моей книге под новым, возможно, неожиданным углом зрения. Философия путешествия, метафизика языка и сознания, «чертежи» знаменитых романов соседствуют здесь с дорожными зарисовками, географическими картами и планами. В результате перед читателем разворачивается панорама России как литературного «материка», в путешествии по которому предстоят еще многие открытия.

— Почему возникла идея — рассказать о праздниках в Москве?

— Есть пословица, которая извест-на всем: «В Москве каждый день праздник». В ней скрыт особый маршрут — путешествия по Москве, как по карте праздников.

Есть Москва видимая и невидимая. Путешествие по Москве — значит не просто ходить и смотреть, но непременно читать и размышлять о ней, разбираться в ее «устройстве», разгадывать ее древние секреты. Я в свое время «нарисовал» книгу «Москва. Портрет города в пословицах и поговорках», теперь приглашаю читателя к путешествию по городу, который знаком и не знаком. Книга «Московские праздные дни» — это необычное путешествие по Москве — по кругу московских праздников, старых и новых, больших и малых, светских, церковных и народных. Праздничный календарь полон разнообразных сведений о ее прошлом и настоящем, о характере, привычках, чудачествах ее жителей, об архитектуре и метафизике древнего города, об исторически сложившемся противостоянии Москвы и Петербурга и еще о многом, многом другом.

— Андрей Николаевич, как специалист, как бы Вы охарактеризовали архитектурный язык Ржева?

— К сожалению, я не успел пока ничего увидеть, но, по словам знакомых-краеведов, знаю, что Ржев очень пострадал во время войны и смотреть здесь нужно другими глазами. Это трагическое наследие всегда было рубежом, внутренней границей, которой нет на карте, но интересной и с точки зрения психологии, и с точки зрения языка. Это сказывается и на характере местности и на характере жителей. Кроме того, здесь был Островский, он тоже почувствовал ржевский характер. И Кабаниху здесь присмотрел. Уверен, Ржев — интересный город для писателя-исследователя.

— Каковы наиболее популярные темы в Ваших книгах?

— Я не провожу такого деления. Все единое тело. Но если говорить о направлениях, то это, в первую очередь, история культуры России, культурология и архитектура литературы. Как пространство живет в тексте, как сказывается оно на текстах — это та тема, повторю, которая не разработана.

— Вы первооткрыватель?

— Нет. Это слишком громко сказано. Есть традиции, есть размышления Карамзина «Письма русского путешественника» — книга, из которой выросла вся наша классическая литература. Мне это было очень интересно. Я поехал по маршруту Карамзина в Швейцарию и Францию. В итоге написал «Запредельное странствие Карамзина» о том, как слово живет вне русского контекста, как оно меняется.

— А что Вы открыли для себя в этом путешествии?

— Наш современный литературный язык там и родился. Карамзин поехал учиться у немецких, французских и английских писателей новым приемам письма. Двигался он как по курсам университета. И создал продукт, который был нужен России.

— Стал реформатором русского литературного языка.

— Да. Он собрал этот прибор. Я назвал его буквоскоп Карамзина. Это и есть мое открытие. Потом все изменилось. Следующее поколение писало не прибором, а сердцем. Революция произошла между Карамзиным и Пушкиным.

— А разве Карамзин не писал сердцем?

— Нет. Он писал умом.

— А как же сентиментализм, ярким представителем которого был Карамзин?

— Это очень интересный вопрос. Когда Карамзин вернулся из Европы, друзья назвали его жутким сухарем, они не узнали его. Он будто оделся в новое слово как в панцирь. Он не был сентиментальным, скорее, изображал сентиментальность. Конечно, на всех повлиял Стерн с «Сентиментальным путешествием». Но это было именно подражание. Ведь Карамзин начинал как переводчик. И в эти чувства он играл, а внутренне был очень спокоен. Карамзин был больше ученым, чем поэтом, он — архитектор русского языка. Но как только Карамзин успокоился, стал более инструментален. И таким остался. Но по ту сторону события. А событие — это, скорее, Пушкин. Событие — это перевод Библии на русский язык, когда язык стал сакральным инструментом, когда появилась тема чуда, тема чувства в полной мере. И Карамзин оказался ветхозаветным пророком, который довел литературный народ до реки Иордан, показал им Землю Завета, а сам остался с другой стороны. И это его, как проектировщика, хладнокровного, наблюдательного, и отличает.

— Чем заинтересовал Вас Лев Толстой?

— Тем же, чем и Карамзин. Когда я был в Швейцарии, понял, что маршруты Карамзина и Толстого во многом сходятся. Но Толстой об этом молчал.

— Почему?

— Это тайна. У всех тогда была карамзинская картинка Европы. Его глазами русский человек увидел Запад и так смотрел 50 лет. Интересно было то, что пытались написать что-то другое, ездили в Европу, но ничего не получалось. Так вплоть до Гоголя, Тургенева и Толстого держалась власть Карамзина над нашим сознанием. А Толстой поехал на Запад по сути, чтобы изменить эту ситуацию, «переставить» глаза читателям. И у него это получилось. Он внушил нам совершенно другое впечатление о Европе. Его роман «Война и мир» выстроен во многом противоположно Карамзину.

Известнейший литератор Петр Андреевич Вяземский, воспитанник Карамзина, будучи уже стариком, был возмущен романом «Война и мир». Он написал: «Толстой перекосил наш взгляд в 1812 год. Там было все по-другому. Апофеоз тех событий был в Париже. Это было объединение с Европой, а Толстой нас разорвал с Европой», — пишет Вяземский. Толстой поехал и вычеркнул карамзинские места, где он хвалил Европу, и написал другие сюжеты. Вспомним его рассказ «Люцерн», где проклятые англичане не дали ни одной монетки бедному мужику, который пел для них весь вечер. Но у Карамзина «В письмах русского путешественника» почти в том же самом месте англичане слушали певца и накидали полную шляпу золотых монет. Это очень любопытно, как два великих русских писателя, два наших «глазных врача» смотрели на Европу, и их взгляды были кардинально противоположны. И понятно почему. Толстой воевал в Севастополе в Крымскую войну против англичан и ненавидел их.

— А Вы какими глазами смотрели на эту ситуацию?

— Мы должны понимать и то, и другое. Тогда мы будем объективны. Мы должны видеть объемно и разобраться в этом конфликте. Задача исследователя — увидеть пространство.

— Андрей Николаевич, в согласии ли находятся талант к рисованию, проектированию и писательству, или к чему-то больше лежит душа? Что для Вас работа, а что — хобби?

— Да нет у меня хобби. Я делаю то, что мне интересно. Я архитектор-исследователь, теоретик. И это мой козырь в общении с писателями. Я все вижу по-другому.

— Вы как писатель каким видите будущее России? Куда мы придем, ведомые русским словом?

— Есть несколько будущих. Какой вектор мы выберем сами, такой и получится. К сожалению, мы идем по очень грубому, жадному вектору. И есть только проблески надежды, что мы сойдем с этого пути. Пока мы в самой горячке жадности. 20 лет пути приведут к промежуточному результату — победе жадности. С 90-х ищем свободу, строим новую Россию. Сорок лет будем так ходить, как сказано в Библии. Сейчас победила жадность. Все молятся золотому тельцу. Нужно иметь надежду на то, что высшие ценности восстановятся.

— Несколько слов о планах на будущее.

— Мечтаю повторить путешествие Чехова на Сахалин.

Елена Сооляттэ

Фото Владимира Кутузова