Я потихоньку остановил «Лексус». Черт, черт, черт; ну почему вот так всегда…

Потоки дождя хлестали по капоту, которому полагалось быть темно-серым, но сейчас это было совершенно несущественно. Струи дождя резво убирались с лобового и заднего стекол модными дворниками с патентованным рельефом резиновых накладок. По асфальту тек сплошной поток и исчезал за обочиной Новой Рязанки, символически огороженной от природы невысоким бордюрчиком.

Бескрайние поля матушки-России в этом месте отчетливо пахли куриным гуано, обильно закупленным селянами на ближайшей Люберецкой птицефабрике. Сейчас запах изрядно утратил остроту, прибитый к земле дождем.

На обочине уныло помаргивала аварийными огнями машина. На капоте сидела тетка, укутавшись в целлофановый плащик, и, вроде как, рыдала.

Еще полчаса, и будет совсем темно.

Господи, ну почему я такой идиот?

Более умные сограждане, у которых были все шансы остаться сухими, целеустремленно неслись вперед. Не могу не признать, они делали попытки не окатывать меня холодными веерами брызг, но боюсь, костюмчик от извест-ного итальянского кутюрье уже умер бесславной смертью. Хуже не будет.

Зонтик брать — еще больший идиотизм.

Я обошел свою машину и приблизился к тетке.

— Чего сидим? Что поломалось?

Она посмотрела на меня нахохленно, как подбитая, намокшая птица.

— Так интересуетесь, или поможете?

— Так интересуюсь. Смотрю, дама на капоте сидит, любопытно же…

Она оценивающе рассмотрела мои мокрые плечи, струи воды, пожирающие остатки сухой мериносовой шерсти пиджака, и чуть более любезно сказала:

— Ну попробуйте. Будете пятым.

— А что сломалось? — спросил я.

— Не поверите… Дворники.

— Поверю, я во все верю, когда вижу даму на дороге в таком положении, — забормотал я. В одном тетка была права — ехать в такой дождь с неисправными дворниками категорически не рекомендовалось. Сунулся в салон жигулей (пахло пончиками и какими-то неизвестными мне духами, явно не элитного сорта). Дворники филонили, счищали капли через раз, а то и реже. Я посмотрел на свою машину — «Лексус» трудился как зверь, вылизывая все, что возможно. Это вам не ведро с гайками.

Я выпрямился. Я не механик, и тем более — не бог.

— Могу прицепить и оттащить, — сказал я. — Дворники чинить не умею.

Собственно, я не солгу, если скажу, что так и планировал сделать с самого начала.

— Благородный рыцарь, — сказала она, впрочем, немного недоверчиво. — И много дам вы так спасли?

— Вы девяносто девятая, — ляпнул я. И почему-то, решив, что шутка неудачная, принялся оправдываться: — К моей машине можно хоть коневоз прицепить, хоть рессору от трактора «Беларусь», все дотащит…

— У меня ровно триста двадцать два рубля и две копейки. Устроит? — спросила моя незнакомка. Я чуть поперхнулся, представляя, на что мне может потребоваться такая сумма. Чаевые дать? Ради ностальгии отравиться разок в американской забегаловке?..

Но зачем обижать человека?

— Устроит.

Она вдруг оживилась.

— Ну тогда поедемте, а то знаете, как я замерзла?..

— А зачем сидели на капоте?

— А если сидеть внутри, никто не останавливается… А голосовать я стесняюсь…

Нет, пожалуй, зад великоват.

О чем это я, мама дорогая?..

Незнакомка залезла на пассажирское сидение моего «Лексуса». Я поперхнулся и чуть не заржал. Прости Господи!

— Девушка!

— А?

— А рулить кто будет? А машину закрыть?

Дождь немного стих, и, словно в насмешку над отвратительным летом, из-за горизонта ударил земляничный, оранжевый, сумасшедший луч. Он ударил в зеркало моего «Лексуса», и тысячу раз отразился, заиграв феерическим пламенем в каждом бриллианте, упавшем с мокрого неба.

Ее глаза были наполнены игрой этого насыщенного влагой воздуха, серого асфальта, закатного солнца, которое весело подтрунивало над обитателями трущобы по имени Земля.

Она посмотрела прямо мне в глаза, и я подумал, что давно не видел таких взглядов — уверенных, женственных, открытых. Обнаженных глаз цвета нашего Черного моря, если вы понимаете, о чем это я; глаз, которые не окружает грозный частокол модно накрашенных ресниц.

Глаз, которые не боятся дождевых капель…

И я захотел…

Я захотел услышать фразу: «А ну ее, эту девятку, давай уедем просто так…»

На край света!

И я услышал. Ох, я и услышал…

— А зачем рулить? Ведь вы прицепите машину к своему «Лексусу»?

Бац… Твердая посадочка, однако!

— Эээ… Например, чтобы во время торможения не наподдать «Жигулями» мне в зад, — завороженно сказал я. — Тут трехстами рублями не отделаешься.

— А зачем тормозить?

— Да хоть… На светофоре!

— А, ну да…

Моя незнакомка, и вовсе не тетка, а вполне себе девушка, хоть и с более пышными формами, чем я привык, понурилась. Вылезла. Направилась к своей машине.

Что бы такое сделать? Ну что?

— А может, оставим «Жигули» тут? А? Ну пусть постоят, не возьмет же никто… Дождь кончится, вернетесь, — как-то скомканно заговорил я. Вправду, что за бред, куда-то ехать, а потом возвращаться на это мокрое шоссе… Она подняла голову, посмотрела на меня. Потом молча полезла на капот.

Понятно, что сделалось с предыдущими четырьмя помогальщиками. Спасибо хлынувшему с новой силой дождю: я сумел скрыть, какое у меня стало лицо. Я подошел к «Лексусу», нарочно разбрызгивая воду дорогими туфлями, вынул буксировочный трос. Повозился. Подогнал машину поближе. Зацепил. Потом подошел — она уже сидела на месте водителя.

— Так вам куда?

— В Строгино…

Черт! Ну да ладно, взялся за гуж — не говори, что не дюж. Я сам жил около метро Кузьминки. Ну, с моим конем и такой крюк не страшен…

А может, на кофе напрошусь…

Я заткнул пасть гаду, который живет в каждом мужике, и, дав пару советов девушке на предмет светофоров, тронулся.

«Лексус» поблескивал зеркалами, в которых горел отсвет того волшебного закатного луча. «Дурак ты, — говорил он мне. — Был дурак, и остался дурак».

«И когда женился после школы, был дурак…»

«И когда отпустил свою любимую и дал другому усыновить своего ребенка, был дурак…»

«И вообще…»

— Знаю, знаю, — проворчал я своему автомобилю. — Что-то воли много взял!

Можно не перечислять. Ну не девяносто восемь ошибочек вышло, но близко к тому. А результат? Все равно, что я уничтожил костюм, и совершенно безразлично, что дорогие туфли расползаются в кисель, и в них чавкает вода. И кому какое дело, что на мне надеты носки за полторы тысячи рублей пара, а у нее всего триста с копейками в кошельке. Мне ничего не стоит купить себе все новое, и не почувствовать разницы. Мне ничего не стоит подарить ей такой же «Лексус», чтобы она его вдохновенно ломала. Только вот кроме денег и коллекции любимой музыки, которую я слушаю, мотаясь по работе, у меня ничего нет…

Никто не скажет мне: «Что же ты такой дорогой костюм угробил»…

Потому что это всем безразлично.

Интересно, постарался я отвлечься, а о чем она думает? Я попробовал представить себе ее лицо, мокрые завитки надо лбом, закушенную губу — видно же, что за рулем недавно. Старается на меня не наехать.

И, наверное, ни о чем не думает.

Пару раз мне показалось, что я слышу отзвуки «Абба», но это, конечно, просто самовнушение. Хотя было бы в тему. И техсредство есть — какую-то балалайку в жигулях я заметить успел.

Долгие, утомительные, мокрые полтора часа — и я торможу около дома по указанному адресу. Выхожу; ночь, летняя, серая. Дождь закончился.

Я вышел, отцепил трос. Потом помог ей припарковать машину — слава Богу, место нашлось. Молча как-то. С отдельными техническими репликами.

Она сняла свой балахон из желтого пластика. Да, явно полновата. Не в моем вкусе. Фигура плачет по правильному питанию. И на фитнес, на полгода-год. Куда бы?.. Да хоть в «Панду», в этом районе есть…

О чем это я?..

И тут я звонко чихнул. Как раз, когда она доставала свои сырые триста рублей разными бумажками, от вида которых я порядком отвык.

Она посмотрела внимательнее.

— Знаете что… Пойдемте, я вас чаем угощу.

— Тараканы набегали, все стаканы выпивали? — усмехнулся я.

— А букашечки — по три чашечки. С молочком и крендельком, — серьезно кивнула она. Посмотрела, и вдруг строго сказала: — Пойдемте-пойдемте, а то я подумаю, что вы боитесь. А не то — заболеете. Вы же так и вели в мокрых ботинках.

— А вы?

— А я разулась и почти разделась. А потом обулась и почти оделась! — гордо сказала она. — Экспедиционная привычка… Не быть мокрой.

Я подавил пару-тройку эмоций, лишних в данной ситуации, и кивнул.

— Это вы молодец… А я не догадался.

Квартирка так себе. Я когда-то жил в такой. Ходить надо боком, зато недалеко. Абхазо-молдавский ремонт порядком пообтрепался. Автор главной разрухи, которая царила в нижней части стен, обнаружился сразу — таких роскошных котов размером с бультерьера я, наверное, никогда не видел. Везде какая-то мелочь, шкатулочки-стаканчики-салфеточки-бусики, мебели не видно. А мебель… Мама дорогая, перекрашена! Старое ДСП реально (чтоб я лопнул) перекрашено в какие-то нежные, немыслимые тона, даже названия которых я не знал. И… В совмещенном санузле, в котором со стен частично облетела глянцевая серая плитка, не горел свет.

Но мне здесь понравилось! И немытый пол, и крошки на кухонном столе, и удивительной красоты фото по стенам — со всех уголков планеты, и неуместная в таком интерьере шикарная фотокамера в дорогом кофре, и даже спальный мешок вместо одеяла на кровати…

Живут же люди… Можно пощупать пульс, не прикасаясь к руке…

Но вот стол вытерт, на столе — две чашки с горячим чаем (сорт, кстати, весьма дорогой, и притом — один из тех, которые я предпочитаю остальным), и пончики. Здравствуйте, холестериновые бомбы; но как же вкусно, черт возьми!

Здоровый образ жизни.

Я намеревался дотянуть лет до ста.

— Вы согрелись?

— Вполне.

— Тогда давайте познакомимся. Я Елена.

Я увидел свое отражение в причудливом зеркале, стилизованном под старину, неуместном на кухне, и тем не менее живущем именно здесь. Я, завернутый в большую, изрядно потрепанную махровую простыню, в ее носках, потому что мужских тапочек у нее не оказалось.

Я, противоестественно бросивший свой мобильник и ключи от машины «где-то там», я, обнюханный ее уникальным зверем, я, который десять минут назад чертыхался, переодеваясь, точнее, просто раздеваясь в ее крохотной ванной при свечах…

Я понял, что никуда отсюда не уйду.

— Я Владимир.

 

Наталия НЕСТЕРОВА