С женщиной, о нелегком военном детстве и судьбе которой хотим рассказать нашим читателям сегодня, мы познакомились благодаря стечению обстоятельств. Когда ржевским поисковым отрядом «Памяти 29-й Армии» в болоте под деревней Дешевки были найдены фрагменты советского пикирующего бомбардировщика Пе-2, в редакцию позвонила жительница деревни Поволжье Зоя Павловна Цветкова и рассказала, что, будучи двенадцатилетней девочкой, видела, как падал советский самолет, из которого катапультировались два летчика. Свидетелей и участников страшных событий, которые происходили в нашей стране и на ржевской земле в 1941-1945 годах, осталось немного. Поэтому мы решили не ограничиваться лишь информацией, полученной по телефону, а узнать подробности августовских событий 1942 года у Зои Павловны лично.

Радушная хозяйка в ярком цветном платочке, валенках, вязаной душегрейке, встретила нас на пороге ухоженного деревенского домика. Уже тогда, в первую нашу непродолжительную встречу, было понятно: ограничиться только комментариями об одном событии, очевидцем которого стала эта доброжелательная женщина, с живым, даже немного озорным взглядом, будет неправильно.

Небольшой, в несколько домов хутор Смыково, где в ноябре 1940 года родилась Зоя — уже давно территория деревни Поволжье. Здесь она живет большую часть своей жизни, сейчас — с дочерью и зятем.

— Жили мы до войны — не тужили. Отец работал в Ржеве на ремонтно-механическом заводе, мама воспитывала нас, четверых ребятишек. Я самая старшая, в школу ходила в Ковынево, в 1941-м окончила третий класс. Домов на хуторе было с десяток. Все добротные, окошки на Волгу смотрят, красиво. С новостью, что началась война, из города приехали родители. А потом прискакал с повесткой нарочный. Отец у нас на финской войне был — дождались, а тут — снова беда. Брат младший только родился… Ой, как мама тогда горько плакала! Летом 1941 года папа ушел на фронт. Прежде, чем в деревню пришли немцы, слышно было, как в воздухе свистели пули. За несколько дней до 14 октября на хутор въехали два советских танка. Мы, ребятишки, в тот момент сидели на полу в доме у соседей, береглись от пуль. Заходят два танкиста, посмотрели на нас, и один говорит: «Как вас жалко… А мою родину и жену молодую немцы уже захватили». Скорым шагом вышел, залез в танк, направил дуло в сторону Волги (немцы были уже совсем близко) — раздался выстрел. Оттуда залп в ответ. О том, что немцы попали, мы поняли по черному дыму из нашего танка. Обгоревшего мертвого парня из машины доставали мама с соседкой, они его и похоронили. Танк на хуторе долго стоял. Только после освобождения наши его забрали. Двадцать лет могила танкиста была безымянной. А в 2013 году, возможно, по направлению военкомата, приезжал мужчина, говорил, племянник. Сейчас фамилия того танкиста есть на братской могиле в Полунино.

На Покров в деревню вошли немцы. Расквартировались по домам. Жили и у нас. Устроили кузню, поставили станки, ремонтировали свое оружие. К деревенским жителям относились неплохо, даже помогали огород пахать. Меня почему-то «Сонья» называли. Женщинам, конечно, тяжко пришлось. Ходили на снегоборьбу, чистили большак. За это немцы давали паёк. Я воду с Волги квартирантам носила, чтоб лошадей напоить, мама еду варила. Но своего отношения к врагу не скрывала. Своенравной была, отчаянной. В глаза захватчиков «немтырями» называла.

Зло и резко спрашивала: вы что пришли? С женщинами драться русскими? Испытывала терпение немцев мама… Один раз за то, что заперла дом, а «хозяева» и войти не могут, досталось мне. Пинка получила такого, что отлетела на несколько метров.

С продуктами туго было, но в то время не голодали: картошка, капуста, небольшой запас зерна был, да в хозяйстве две козы. Одну немцы потом забрали.

В начале лета 1942 года «заиграли» «Катюши», и немцы с хутора ушли. Мы стали копать в десяти метрах от дома окопы, чтобы укрыться от взрывов. Иногда обстрел был долго, и там приходилось ночевать. Маленького брата мама в подполе прятала, — продолжает вспоминать Зоя Павловна. — В полдень, в середине августа, на хутор прилетел советский самолет и сбросил две бомбы. Возможно, с самолетом было что-то не то. От взрыва, раздавшегося совсем близко, на нашем доме поднялась крыша из щепы, картошка с огорода полетела во все стороны. Одного из моих младших братьев контузило. Мы очень испугались, думали, что бомба упала на дом, а там мама с маленьким. Мама думала, что бомба попала в окоп. Потом самолет полетел за Волгу (там оборону держали немцы), через некоторое время снова появился в поле зрения, но он уже шел под откос. Не помню, чтобы он дымился. Машина быстро скрылась за деревьями. Взрыва не последовало. Немцы были недалеко и заметили, что два человека успели катапультироваться. Люди говорили, что один из летчиков застрелился. Что второго забрали немцы — видела сама. Других самолетов над деревней не было.

К концу августа ночевать в окопах стали все чаще. Оттуда мы и увидели, что, согнувшись, с винтовками в руках бегут наши солдаты. Первое, что они сказали: «Здесь вот-вот пройдет линия фронта, вам надо уходить».

Мы с семьей Бедовых покидали хутор ночью, последними. Поволжье догорало. От деревни ничего не осталось. Собрав нехитрые пожитки, чайник, ватное одеяло, нашу спасительницу-козу… Что могли унести малолетние ребятишки? Шли через Ковынево, Коробово, через Дешевки. Идти было тяжело и страшно. Грязь по колено, трупы, которые приходилось перешагивать… В Кокошилово, Радюкино дома еще стояли. В Озерютино мы встретили соседей. Ели что попадалось: перетирали в ладонях колоски ржи и варили в чайнике, ходили в озерютинское болото за клюквой. Потом нас отправили в Семеновское на распределительный пункт, а оттуда в Черменено, жители которого были эвакуированы. Поселились у одинокой женщины в ее маленьком домике и прожили там до глубокой осени. С питанием было совсем плохо. Ели мерзлые кочерыжки, сухие пшеничные колоски. Перезимовали мы уже в деревне Сахарово, тогда Луковниковского района. А как только мама узнала, что Ржев освободили, мы сразу засобирались домой. Погрузили скудный скарб на санки. Козы у нас уже не было, продали её за зерно и благодаря этому выдюжили. Но возвращаться пока оказалось некуда. И мы поселились в Веншино. На постой семью с детьми брать никто не хотел. Нашли угол у больной женщины. Я пасла телят, молотила с помощью быков зерно.

К ноябрьским праздникам 1943 года меня, девчонку, наградили за работу стаканом сметаны. В марте 44-го мама побывала в родной деревне. Там все было разрушено, люди жили в землянках. Но мы все же вернулись. Вырыли на месте своего дома такое же жилище, там были стол, кровать и печка. И крысы за досками слышно как бегали. Так прожили два года.

Голод был жуткий. Вкус всей травы, что росла в округе, знаю. Из конского щавеля лепешки пекли, галок, голубей, снегирей в шорах ловили. У ветлечебницы, в образовавшиеся от бомб ямы, сбрасывали скот. А когда от голода живот сводит, тут уж на многое глаза закрываешь. Кожу с животных снимали, варили и ели.

Что отец жив, мы узнали в мае 1945 года. А перед самым новым годом в землянку кто-то постучал. Это был отец. В Великую Отечественную войну он служил в артиллерии, попал в плен. Его, полуживого, успели освободить из немецкого лагеря, в котором из двадцати тысяч пленных оставалось две тысячи. После госпиталя папу отправили на Русско-японскую войну. Он прошел три войны и вернулся живым. Описать нашу радость было невозможно.

Но как в нашей жизни часто бывает, кто-то возвращается, кто-то уходит. Мой брат-близнец погиб в овраге от разорвавшегося снаряда уже после войны.

Учиться мне больше не довелось. Школа была в городе, добираться не на чем. Кругом работы много, надо родителям помогать. Зерно веяли, держась за поручни сразу в четыре руки. Дом ставили всей семьей. С Волги на своих плечах носили, а потом тесали бревна, собирали любой подручный материал, вплоть до маленьких дощечек. Один из пяти первых выстроенных домов сохранился в деревне и сейчас.

Маленькой была Зоя, юркой, возможно, поэтому ее «Мухой» и называли. В лапту, самую в то время ходовую игру в деревне, девочку брали играть скорее потому, что у нее одной мячик был, который папка из города привез. У других деревенских ребят такой роскоши в послевоенные годы не было.

Постепенно в Поволжье возвращались жители. Земля, уставшая от взрывов, благодарила селян за труд хорошим урожаем.

— Картошка справная была, подпол до самого верха был набит, — продолжает рассказ Зоя Павловна. — Без полного школьного образования, училась я всю жизнь у хороших людей. В 1950 году взяли работать в контору колхоза «Волгастрой». Меня, активную, деятельную заприметило руководство. Избрали сначала депутатом, потом секретарем сельского Совета. Смотрели на то, как работаешь на деле. Время было такое, что практика была впереди учения. Дебет с кредитом, баланс сводила, — улыбается моя замечательная собеседница.

Своего первого мужа наша героиня за несколько месяцев знакомства увидела во сне. Когда молодого тракториста в спецовке, испачканной машинным маслом, впервые встретила на улице, сразу вещий сон вспомнила. Виктор оказался настойчивым, всех кавалеров, что были, отодвинул. Жили дружно, свой дом отстроили, работали в колхозе.

— В «Ржевской правде» 1959 года заметка про него была, — говорит, протягивая мне пожелтевшую от времени газету, в которой говорится, что механизатор Виктор Цветков на тракторе ДТ-54 трудится с особым энтузиазмом и ежегодно добивается высоких производственных показателей.

Родились Миша и Люда. Но потом пришло несчастье, муж умер в самом расцвете сил. Опускать руки — не по характеру этой женщины. Недаром в народе говорят: труд утоляет скорбь.

Зоя продолжала работать, воспитывать детей. Через некоторое время вышла замуж второй раз, уехала и больше двадцати лет прожила в Москве.

— Но все эти годы меня тянуло в родные места. Вышла на пенсию и сразу вернулась в Поволжье. Живем вместе с дочерью и зятем. Сын, четверо внуков и семь правнуков в Москве. Семья у нас большая. И настоящее счастье, когда все приезжают, собираются за большим столом или в саду. Что нужно человеку для счастья? Здоровье, мир и желание трудиться. Всем людям этого от всей души желаю!

Ольга ЖДАНОВА