Окончание

 

Начало в N№ 27

 

Валентин Петрович Пушко сорок лет отработал на предприятии, но такого он не видел никогда.

К стеклянному аквариуму проходной быстрым шагом шел высоченный худощавый мужик. За ним реяли, как флаг, длиннющие волосы странного оттенка — то ли рыжие, то ли русые — и драный коричневый плащ с вышитым золотым цветком.

Но не это главным образом привлекало внимание — а то, что мужик держал в руке меч, и меч этот размером был больше, чем палка турникета. Турникет он даже не перепрыгнул — перешагнул, вызвав в памяти слово «циркуль».

Валентин Петрович с тоской посмотрел на красивую грамоту «40 лет безупречной работы» за подписью генерального, и ему почудилась поверх черная надпись «Посмертно»…

— Пропуск! Пропуск предъявите!

Наперерез витязю выдвигались боевые силы охраны завода. Силы звались Соколовой Людмилой Николаевной, носили униформу почетного шестидесятого размера, которую приходилось шить по спецзаказу — и славились тем, что обыскивали любого — вплоть до замов Самого.

И находили.

Людмила Николаевна тревожно повела носом по воздуху, как хорошая гончая. Длинноволосый нахмурил брови и сжал губы, отчего показалось, что его лицо пересекает суровый шрам.

— Не стой на пути моем, дева! — глубоким приятным голосом протяжно проговорил мужик.

Людмила Николаевна зарделась, как маковый цветок, и ослабла.

Витязь тряхнул шикарной гривищей и подступил к гражданке Соколовой ближе. Протянул руку и положил ей на плечо. Взгляд внимательных грозовых глаз был пристальным — и словно нездешним.

— Я вижу печаль твоей души, дева. Отвечаю на твой немой вопрос — силой великого мага я лишен возможности вкушать вино — и лишь Сотворитель милосердный ведает, на какой срок. Так что я чист перед тобой!

— Это да… — зачарованно ответила охранница. — А то выпимши… на территорию нельзя.

Будто на территорию можно было с мечом!

Но витязь шел и шел вперед, наплевав на все условности — дальше за проходную, мимо доски Почета, на которую посмотрел искоса и снова нахмурился, мимо корпуса конструкторского центра. Немного постоял около памятника-самолета, глядя на него своими дивно сияющими очами, будто пытаясь провидеть что-то небывалое и вожделенное…

Тут его и нагнал Валентин Петрович Пушко. Он очень ловко замахнулся на непрошенного гостя коротенькой резиновой дубинкой, которая была выдана ему на именно такой крайний случай. Ударить получилось очень даже, дубинка пришлась как раз промеж лопаток, закованных в сталь с напылением… циркониевым, скорее всего, ну не могли ж это быть золоченые доспехи — так еще успел подумать Валентин Петрович, а потом обнаружил себя удобно сидящим на асфальте. Дубинка его оказалась располовинена на две почти идентичные части, а странный гость уже шел к главному корпусу, и шел так решительно, будто точно знал, куда ему нужно.

Точно знал.

Хлипкая дверца дернулась туда, сюда. Даша уголком сознания успела подумать, что Виктория Владимировна уже раз пять написала в АХО, чтобы им поменяли дверь. И вот теперь ее точно поменяют.

Витязь выдрал дверь из петель с мясом. Пару секунд он стоял в проеме. Высоченный мужик с потрясающей гривой волос и телом профессионального пловца. Тот самый. Снившийся и сбывшийся, как чудо.

Даша явно видела, как подрагивают кончики его острых ушей и раздуваются ноздри — как у жеребца Герца, которого на прошлой неделе показывала ей странная Светка Иванова из тренажерки… Глаза, дивные глаза цвета грозового неба, смотрели прямо на нее — в нее, в Петрову Дарью Сергеевну.

И видели там маленькую белую кошку.

Тайтингиль сделал шаг, другой — протянул руки и вытащил ее из-за стола, сгреб и прижал к широченной груди, пахнущей липой и песком, металлом и усталостью…

Даша обвила руками длинную шею, зарылась носом в волосы — туда, где горячо и сладко бьется жилка у схождения шеи и плеча — и тихо сказала:

— Мя-у…

 

***

Кошка вглядывалась жадно, в каждую морщинку, в каждую ресничку.

Она знала это лицо, знала вкус этих твердых губ, свет этих серых глаз…

Как странно — она была кошкой, она была, да, да-а-а…

Тайтингиль снова сжал ее и опрокинул на плащ. Гривища его волос легла золотой волной — и все прочее, окружающее, несущественное перестало иметь какое-либо значение. Птички пели, солнышко светило, Белый конь зорко приглядывал, чтобы на поляну не прошел никто чужой… а двое, витязь и его кошка, сплелись на тяжелом бархате, шитом золотыми цветами.

Кошка помнила, как она едва не рыдала от нетерпения, почти отрывая крепления доспехов — он столько раз вздевал и снимал их при ней, что она выучила каждый ремешок. Город и завод, потом еще один город, фейерверки, толпа — все это мелькнуло и пропало в водовороте деревьев, а она вдыхала запах песка и липы, металла и усталости, вдыхала, вжавшись в твердое, в доспех, в нагрудник, и пыталась пальцами проникнуть глубже, глубже, глубже…

— Сие мой край. Здесь все осияно светом древних дерев, и посему благословен он, как никакая иная земля, выпетая Сотворителем… — проговорил Тайтингиль, отрываясь от ее жадных губ. Даша глянула растерянно: она знала, такие рассказы скоро не заканчивались.

Длинное златое тело лежало на ней, и девушка всею собой чувствовала то, что невозможно исчислить никакой из метрических систем…

— Молчии-и-и! — протестующе застонала она — и впилась поцелуем в его жесткий рот.

Она обнимала его ногами, стремясь влиться, влипнуть, врасти в него своим телом, мгновенно взявшимся легким свежим потом.

«Ты сильная, кошка, — шептал витязь, выводя губами тайные руны на ее губах, щеках, едва сомкнутых веках. — Ты сильная, это хорошо… Я стану любить тебя долго, долго, и ты не устанешь, кошка…»

Он целовал ее острые ключицы и спускался к груди — и тогда сила покидала напряженные мышцы сильных женских рук, и они снова становились кошачьими лапками — нежными, пушистыми, беззащитными.

Она царапала его коготками и едва слышно мяукала, часто-часто дыша.

Кошка…

Он любил ее всем своим существом, он наполнял ее прекрасным светом своей души, которая вдруг вспыхивала ярко, как титановый электрод, чтобы растечься, снова застыть и быть готовой растекаться еще и еще, сколько угодно раз, пока этот великолепный эльф, этот странный занудный мужчина с упрямым ртом, похожим на шрам, будет с ней…

Эльфы бессмертны.

 

***

Занимался рассвет.

Птицы пели прямо над лежащей парой — лежащей не во сне, а в бредовом мареве изнеможения.

Кошка провела руками в воздухе, показывая, как именно она поймала бы сейчас эту птичку. Вот так. Вот ттттак…

Тайтингиль потянулся и достал фляжку. Отвинтил крышку, понюхал, скривился и глотнул молока.

Кошка подскочила и припала к его губам своим нежным жадным ротиком.

— Как тебя зовут? — спросил витязь, когда поцелуй, наконец, истек молочными каплями. — Как, кошка?

— Даша, — чуть хрипло мявкнула кошка, не сводя взгляда с его губ. Теперь они были неожиданно алы… — Дарь-я.

— Это значит — дар?

Витязь поднял ее и положил на себя — вдоль, вдоль, и прижал сильными руками.

— Это значит… кошка.

И снова зашлась в весенней песне птичка над головой. Легла роса.

Тайтингиль ухватил полы своего огромного плаща… и накрыл себя и свою кошку.

— Повтори мне ту сагу, которую ты рассказывала… в нашу первую ночь, — тихо попросил он.

— Ты правда хочешь это услышать? — уточнила Даша, играя завязкой плаща. Она немного смутилась.

— Да. Я никогда не слышал ничего более удивительного. От твоих слов мне казалось, что люди… скоро смогут пойти и наступить на звезды.

— Какой же ты все-таки зануда… Ну слушай. Установка направленной кристаллизации «ВИП-НК» предназначена для получения изделий из жаропрочных сплавов с направленной и монокристаллической структурой, с заданной кристаллографической ориентацией в условиях серийного производства и для отработки сложных технологий и различных схем литья в опытном производстве, проведения научных исследований…

 

Наталия Нестерова, Любовь Колесник