Только что увидел свет роман писателя, бывшего народного депутата РФ по Ржевскому избирательному округу Валерия Кириллова «Не сошедшие с круга» (СФК-Тверь, 538 стр.). Кириллов обратился к теме, которая мало привлекает современных писателей, тяготеющих, как правило, к жанру фэнтези или детектива. Продолжая лучшие традиции русской классической прозы, он создал объемное художественное повествование, охватывающее первый год войны. Главные герои романа — три брата Звонаревы, образы которых, а также образы их земляков, автор раскрывает на фоне героической и трагической истории 22-й и 29-й армий, сражавшихся под Великими Луками, на Ивашковском плацдарме, под Ржевом, Калинином. Эпическая монументальность повествования основана на множестве неизвестных или малоизвестных ранее фактов и документов. Автору удалось органично связать в единый сюжет происходящее в тыловой провинции, на передовой, в штабах, Кремле и даже в концлагере Хаммельбурге, где содержались пленные советские генералы. Особенно потрясают судьбы войскового разведчика Фрола Звонарева, командарма 22-й армии Ершакова, комдива 48-й танковой дивизии Яковлева, начальника Полоцкого и Торопецкого укрепрайонов Дэви, чекиста Панюкова, сельской учительницы Челышевской, отца и сына Гавриловых. Девять из восьмидесяти четырех глав посвящены Сталину, предстающему перед нами могучей, сложной и противоречивой фигурой. Предлагаем нашему читателю несколько глав этого романа.

Не сошедшие с круга

(главы из романа)

51

Мила Иосифовна с настроением играла на фортепьяно вальс Грибоедова. Красивая, воздушно-кружевная мелодия отвлекала от тревожных раздумий, размягчала сердце.

С тех пор, как два месяца назад она в последний раз видела Елену, не было дня и ночи, чтобы сердце за нее не болело. «Где дочь, что с нею? Жива ли?».

Протяжно скрипнула входная дверь. На пороге стоял немецкий офицер, держа в руке снятую фуражку.

— Простите, что вам нужно?

— Здравствуйте, — радушно произнес по-русски офицер.

— Здравствуйте…

— Может быть, для начала пригласите меня сесть?

— Будьте любезны.

Офицер присел на табуретку возле письменного стола, за которым Мила Иосифовна проверяла тетрадки своих учеников.

— К сожалению, я никогда не слышал этой музыки. Она очень красива… Кто автор? — спросил офицер.

— Грибоедов… Когда-то был русским послом в Иране. Там его и убили.

— Кажется, у Пушкина кто-то спрашивает: «Кого везут?» А в ответ раздается: «Грибоеда»…

— «Путешествие в Арзрум» называется…

— А я больше люблю Шопена, — сказал офицер.

В голове Милы Иосифовны лихорадочно билось: «Зачем он пришел? Может быть, что-то случилось с Еленой?».

— Кстати, Шопен, которого Пруст искренне любил, если я не ошибаюсь, был стопроцентным евреем… Зато Достоевский, судя по его дневникам, был к евреям, мягко говоря, не очень лоялен. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Я называю это логикой абсурда.

— По-моему, абсурд и логика несовместимые вещи, — сказала Мила Иосифовна.

— Ну что вы? В жизни несовместимое рядом. Иногда приходится любить то, что потом возненавидишь, и ненавидеть то, что возлюбишь. И вообще, наша жизнь полна парадоксов, которым порой трудно найти вразумительное объяснение. Вы согласны со мной? — глаза немца приобрели холодноватый оттенок.

— Жизнь без парадоксов скучна.

— Здесь я готов с вами согласиться, Мила Иосифовна.

Смятение одолевало ее все больше.

— Вы знаете мое имя?

— С давних пор.

Она механически спросила:

— В таком случае я хотела бы знать, откуда оно вам известно, и что вам от меня нужно.

— Надо признаться, я ждал этого вопроса… — Немец обратил внимание на фотографию Елены, висевшую в рамке на стене, долго всматривался в нее: — Кто это?

В груди у Милы Иосифовны похолодело. Она попыталась вернуть разговор к музыке:

— Знаете, я больше люблю Моцарта, чем Шопена.

— Я тоже его люблю, — офицер резко повернулся лицом к Миле Иосифовне. — Особенно, сороковую симфонию. Прекрасная вещь… Что интересно, Моцарт занимался не только написанием эстетически красивой музыки. Насколько я знаю, масонская ложа заказывала ему проведение исследований. Речь шла о том, что музыкой можно воздействовать на людей с целью убийства…

— Да что вы? — скованно изумилась Мила Иосифовна. — Убивать музыкой? Это невозможно представить…

— Говорят, Моцарт успешно справился с этой задачей, сочинив «Концерт обреченных». Он спрятан в тайниках масонов и действительно способен убивать людей. Но нельзя исключать, что эта музыка убила самого Моцарта.

Немец сел за фортепьяно, сыграл несколько музыкальных фраз.

— У вас хорошо поставлены руки. Вы профессиональный музыкант?

— Нет, по образованию — филолог, а на практике — военный журналист.

— Пишете о победах немецкой армии над русскими варварами?

Офицер вновь посмотрел на фотографию Елены.

— Вы так и не ответили мне, кто это.

— Моя дочь.

Сердце Милы Иосифовны готово было вырваться из груди.

— Вам говорит о чем-нибудь имя Альфред Ланге? — спросил незнакомец.

— Когда-то я знала такого человека, — не сразу ответила Мила Иосифовна.

— Это был хороший человек?

— Хороший.

Следующие его слова повергли Милу Иосифовну в шок:

— Я его сын, Гюнтер Ланге. Отец мне рассказывал, что у вас с ним много лет назад был красивый роман…

— Он жив?

— К сожалению, нет. Сначала умерла мама, потом он… Это ваша дочь? — Ланге кивнул в сторону портрета.

— Да.

— Где она сейчас?

— В Ленинграде, я отправила ее к тете.

— Странно, что у меня в России обнаружилась родная сестра. К тому же, как я понимаю, наполовину еврейка.

— Немцы ненавидят евреев, я знаю.

— Лично я в данном вопросе лоялен… И даже готов признать, что евреи в некоторых сферах обладают выдающимися способностями. Может быть, даже превосходят в чем-то нас, арийцев… Знаете, перед войной я прочел о результатах научных исследований доктора Криниса. Он установил: наиболее талантливые немецкие музыканты, философы и ученые являются уроженцами тех районов Германии, где проходило большое расовое смешение. И в первую очередь — немцев с евреями.

— Вы хотите сказать: моя дочь тоже талантлива?

— У меня даже нет сомнений в этом… Надеюсь, скоро наша армия возьмет Ленинград, и мы сможем повидаться с нею.

«Адрес… адрес… адрес… Надо что-то придумать…» — панически думала Мила Иосифовна.

— Где-то он должен быть, — собравшись, сказала она. — Правда, не обещаю, что смогу быстро его найти.

Немец посмотрел на часы.

— Извините, я должен уехать. Надеюсь, мы с вами еще встретимся. Здесь же…

Потрясенная Мила Иосифовна думала, как поразительно похож внешне на Елену этот утонченно образованный, рассудительный немец. Такие же белокурые волосы, прямой нос, решительный подбородок, бледно-голубые глаза… И… он — вовсе не садист, не антисемит. «Нет, не все немцы одним миром мазаны. — Перед ее глазами встало давнее — смущенно улыбающийся Альфред Ланге и мальчик, вошедшие в ее дом. — Так вот каким стал этот мальчик…».

Чтобы успокоиться, она решила просмотреть старые творческие работы своих учеников на тему «За что я люблю свою деревню». Взяла первую тетрадь, начала читать: «Наше Загорье — деревня небольшая, но дорога мне, потому что здесь жили мои предки. Они пахали, сеяли рожь. Деревня наша очень красивая. Здесь большое озеро, а также речка Беспутка. В них много рыбы, а в лесу полно грибов и ягод, водятся дикие звери. Я не смогу жить без своей деревни. Когда окончу школу, пойду учиться дальше. Хочу стать летчиком как Чкалов. Еще я беру пример со своего старшего брата Якова и со среднего брата Фрола…».

…Гюнтер Ланге обещание не сдержал, в Загорье больше не приехал, а 14 октября, вечером, вернулся на автомобиле майора Реушле в Ржев, откуда должен был лететь самолетом до Берлина. Адъютант генерал-полковника Штрауса встретил журналиста радостным известием:

— Мы взяли Ржев и Калинин!

Генерал-полковника Штрауса на месте не оказалось. Он выехал в одну из дивизий возле Калинина. Адъютант проводил Ланге до самолета, в который шла погрузка тяжелораненых.

Глядя на их удрученный вид, Ланге думал: «Легкой прогулки по России не получилось, русские не сошли с круга и вряд ли сойдут. Даже те из них, кто имеет личные счеты с советской властью. Они непонятны, страшны своей непредсказуемостью…».

52

После 22 июня Сталин еще не находился в состоянии такой опустошенности и растерянности, как сейчас. Потери Красной Армии в Вяземском «котле» были огромны. За две недели прекратили существование тридцать семь дивизий, погибли и попали в плен сотни тысяч наших солдат и офицеров. Несмотря на то, что удалось подтянуть к столице силы из Сибири, Дальнего Востока, Забайкалья, оборона зияла огромными брешами, и враг вот-вот выйдет на расстояние артиллерийского выстрела до Кремля…

Утром 15 октября перед Сталиным лежало секретное, особой важности, Постановление Государственного Комитета обороны «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». На грифе значилось: «15 октября 1941 года. Сов. секретно. Особой важности»:

«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они
   сегодня же эвакуировались в г. Куй-бышев.
2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).
3. Немедля эвакуироваться органам наркомата обороны и наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас.
4. В случае появления противника у ворот Москвы поручить НКВД т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все оборудование метро (исключая водопровод и канализацию).

Председатель Государственного Комитета обороны И. Сталин».

В кабинет вошли члены Политбюро, молча расселись за столом: Молотов, Микоян, Берия, Щербаков, Жданов…

Завизировав постановление, Сталин сказал Молотову:

— Вячеслав, думаю, тебе следует отправиться в Куйбышев. Сразу возьмешь все в руки.

— А остальные?

— Берия и Щербаков не могут покинуть Москву, у них много дел.

— Может, и Микояну тогда поехать?

— Не возражаю, — сказал Сталин. — Мы здесь справимся.

— А если положение выправится?

— Вернетесь…

— Лаврентий, — Сталин посмотрел на Берию, — проработайте со Щербаковым вопрос о подрыве оборонных объектов в Москве и области…

Вечером Берия и Щербаков собрали на Лубянке первых секретарей райкомов Москвы.

— Не хочу ничего приукрашивать… Немецкие танки уже в Одинцове, — начал говорить Берия. — Связь с фронтом отсутствует. По решению ГКО необходимо заминировать крупные заводы, другие важные объекты. Оставьте по пятьсот человек от каждого района для защиты Москвы. Детей и стариков ночью эвакуируйте. Раздайте продукты населению бесплатно, чтобы не достались врагу… Все понятно?

Встал первый секретарь Свердловского райкома Илья Новиков:

— Не совсем. Я возвратился из Усова. Немецких танков в Одинцове не было.

— Да-а? А мне доложили, что они там…

После собрания Берия приехал в Кремль, рассказал о словах Новикова.

Вождь позвонил в Генштаб Шапошникову:

— Борис Михайлович, разберитесь, есть немцы в Одинцове или нет.

— Вышлем авиацию, — сказал Шапошников.

На лице Сталина были жуткая усталость и смятение:

— Не ожидали мы с тобой такого, Лаврентий…

— Может быть, мне лучше поехать в Сванетию. Подготовить в горах все для тебя, пока будешь в Куйбышеве.

— Полагаешь, мы все проиграли?

— Не хотелось бы так думать, но, сам видишь… После взятия Москвы немцы двинутся в Поволжье, к Сталинграду. Они захотят уничтожить, стереть этот город как символ твоего имени…

— Для них Сталинград важен другим, произнес Сталин. — Когда-то на его месте был город Итиль, столица Хазарии. Гитлер — оккультист, он любит вытаскивать на поверхность древнее знание, чтобы найти в нем ключ к настоящему. Но прежде ему нужно взять Москву. А за нее мы будем сражаться!

На другой день в городе уже с раннего утра начались беспорядки, стал распространяться слух, что Сталина нет в столице. Одни говорили: улетел самолетом в Сибирь, другие — в Грузию или куда-то еще. Но Сталин никуда не улетел и не уехал, и только четверо, кроме Сталина — генерал Власик, шофер Петр Митрохин и два офицера НКВД из личной охраны вождя, знали, что предшествовало его решению не покидать столицу.

Продолжение

в следующем номере