Это — продолжение, казалось бы, законченной истории. Истории о летчике Александре Большакове и его брате Петре. Каждый раз, торопясь описать свои эмоции и чувства об экспедициях, найденных героях, я думаю, что нельзя спешить, что еще будет продолжение. Но эмоции рвутся вперед и остановить их нельзя. Рассказав о том, как был найден летчик Александр Кузьмич Большаков, я знал, что эта история не окончена и будет иметь продолжение. Я чувствовал это…

УАЗик, весело подпрыгивая на дорожных неровностях своими подрессоренными мостами, несет нас в город Вольск. За рулем Лешка Буравлев, я — за штурмана. И он — Саша Большаков — в пассажирском салоне. Он с нами, он едет домой. Поиски родственников Героя всем миром увенчались успехом. Через базу данных ОБД «Мемориал» были обнаружены учётные документы его родного брата Петра Кузьмича Большакова, геройски погибшего в нацистском концлагере «Маутхаузен». Да, я не ошибся — именно геройски погибшего, а не умершего, как написали нацисты в его учетной карточке. Он погиб в бою, защищая свою Родину. Потому что не предал, не продался за сытную пайку и снисходительность новых хозяев, не купился на посулы врага, не дал ему увериться в том, что русского солдата можно купить за стылую похлебку и теплый половичок у ног нового хозяина. И погиб, пал смертью храбрых.

Два брата, два героя. У Петра была семья. Мы нашли двух дочерей. Они живут там же, откуда уходили на фронт отец и дядя. И вот один из них едет домой, а второй навсегда остался в чужой земле пеплом из печи крематория, памятью в сердцах двух русских старушек, за эти годы ставших вдвое старше своего отца.

В стекло моросит осенний дождик, за окном проплывают осенние пейзажи. Почему осень у многих вызывает тоску, я не знаю. После буйства весны и веселья лета осень мне кажется временем года, которое дает повод задуматься, осознать, что все в этой жизни бренно, что рано или поздно придется подводить итоги делам, жизни…

Я ехал, смотрел в окно и думал. Думал о жизни, о Саше Большакове, о той Великой войне. Я физически ощущал его присутствие. Я очень хотел это чувствовать… Я видел, как будто в пассажирском отделении УАЗика сидит и смотрит в окно молодой парень в гимнастерке с голубыми петлицами и двумя орденами на груди, начищенных до блеска хромовых сапогах. Он ехал домой спустя 74 года. Ехал, курил папиросы «Казбек», смотрел в окно… Смотрел на ту страну, которую он нам подарил. По салону сизым туманом плыл дым, мы молчали…

Я был его проводником в этом мире и смотрел в окно вместе с ним. Я видел как он улыбался, проезжая мимо огромных красивых супермаркетов, одобрительно кивал, глядя на возделанные поля и комбайны, чертыхался, подпрыгивая на колдобинах разбитой дороги, как бы говоря: «Так и не построили за 75 лет». Он хмурился и с укором смотрел на меня, проезжая брошенные умирающие деревни. И мне нечего было сказать ему в свое и в наше общее оправдание.

Я не мог понять, чего больше в его глазах: одобрения или осуждения? Мы ехали и смотрели в окно. В это самое время я как бы отчитывался о сделанном перед главным судьей моей жизни — молодым парнем, подарившим мне мир и право жить.

Вдруг я увидел, как он побледнел, его черты лица заострились. Александр припал к окну, провожая взглядом, полным ненависти, придорожный забор, исписанный готическими буквами, рунами и свастикой… Он отвел глаза от окна и посмотрел, смотрел на меня… Столько боли было в его глубоких карих глазах… Я ощутил ее всю. Что я мог сказать ему? Как оправдаться? Как объяснить парню, отдавшему жизнь за то, чтобы уничтожить нацизм, тому, чей родной брат стал пеплом в печах нацистских палачей, почему их правнуки кричат «хайль Гитлер» и убивают под эти лозунги своих братьев? Мне нечего было сказать. Я отвел глаза и молча смотрел вперед на дорогу, еще долго чувствуя на себе осуждающий взгляд усталого человека, солдата, возвращающегося с войны туда, где, как оказалось, война не закончилась.

Вы, наверное, скажете: «бред — разговаривать с мертвыми»… Может быть. Но я так чувствую, мне так проще.

В своем кабинете поставил фотографии всех тех, кого мы нашли и чьи имена восстановили. Они смотрят на меня с черно-белых снимков каждый день, и мне стыдно сделать что-то не так. Мне нельзя поступать подло и нечестно.

Нет, я не стал ангелом. Я лишь очень стараюсь быть лучше, делать лучше свое дело. Не возводить в культ материальное. У меня есть цель — сделать нашу страну лучше, красивее, честнее. Такой, о которой мечтали они, наши герои.

* * *

Вольск — красивый купеческий город. В нем живут добрые отзывчивые люди. Этот город воспитал 39 Героев Советского Союза. Школа, где учился Саша Большаков — номер девять. В этой же школе учился Виктор Талалихин (Прим. редакции: Военный лётчик, Герой Советского Союза. Одним из первых в СССР совершил ночной воздушный таран), они одного года рождения, наверняка знали друг друга, может, учились в одном классе, возможно, дружили.

Легендарная школа, легендарные люди, легендарное поколение. Всегда, когда везешь воина на Родину, переживаешь: как их встретят? Нужны ли они там? Ждали ли их? Будут ли помнить? Не очередная ли акция для отчёта?

Нет. Здесь, в Вольске, не так. Здесь живут две прекрасные русские женщины — племянницы Александра, дочери его геройски погибшего брата Петра. Они рассказали мне, что каждый год приходят к Обелиску Погибшим Героям, вспоминают отца и его брата, поминают всех не пришедших с войны. А теперь благодаря всем неравнодушным людям у них есть свое место, где лежит их Герой, плоть от плоти.

Стоя вечером на балконе гостиницы и глядя вдаль на широкую Волгу, я думал… Мы везли его два дня, полторы тысячи километров, из города Ржева с берега Волги, где он погиб, на берег Волги, откуда он уходил защищать Родину. Круг замкнулся. Что-то во Вселенной встало на свои места. Тишина и мир над тихим красивым русским городом на берегу Великой русской реки — тому подтверждение.

Александра Большакова отпевали утром. Я боялся, что в светлом, недавно восстановленном православном храме мы с Лехой и родственниками будем одни. Но храм едва вместил всех желающих. Были ветераны, молодежь и большая семья Александра. Хотя теперь мы все — его семья. Все те, кто из ямы вынимал его останки, кто в архивах устанавливал его судьбу, кто вычислял по номеру на деталях его имя, кто искал его родственников. Мы все, кто соприкоснулся с его нелегкой, но яркой и героической жизнью, теперь его семья. Кто-то по праву крови, а кто-то по воле души. Он стоял у алтаря, высокий, статный, в отутюженной гимнастерке с двумя горящими золотом и рубиновой эмалью Орденами. Смотрел на всех нас и улыбался. Я знаю, он был счастлив. Он счастлив, что он дома, что его ждали и помнили. Он уверен, что все не зря!

Я держал в руках свечу и говорил ему, что мы будем стараться жить лучше и честнее. Будем правильно воспитывать своих детей, будем делать эту землю богаче и краше. Я говорил, а он стоял и улыбался. Потом он тихо повернулся и медленно пошел туда, за алтарь. Поднялся по ступенькам, обернулся, подмигнул мне, как бы ободряя и говоря: «Я вам верю!» И ушел.

Все, что было дальше: речи, митинг, салют — это уже для нас, для живых.

Они нам верят, слышите, верят! Они, солдаты, доверили нам страну и память о них. Если не станет страны, сотрется и память о них. Если нас купят, то вместе с душой мы продадим и эту священную память.

Я все это придумал? Фантазер? Может быть.

Мы с друзьями рассказали, где и как погиб парень Саша Большаков… Я видел слезы в глазах простых пацанов из города Вольска…

Сергей Мачинский