Житейская драма

Сидоров потерял работу. Кризис, сказали ему. И сократили. Он почти целыми днями сидел дома, и от этого было неуютно и нервозно. Есть такие люди, которые жить без работы не могут. И хотя дома тоже можно было отыскать себе какие-нибудь дела, но этого ему не хотелось. За это деньги не платят. «А без денег какой жене мужик нужен?! — думал Сидоров, и сам себе отвечал, — да никакой». И это его ещё больше раздражало, если не сказать — бесило.

Нет, он не бросился в пьянство, но встречая прежних сотоварищей, от стакана не отказывался. А потом начинал копаться в себе, задевая при этом других, вытаскивая наружу мелкие претензии и обиды. Ни с того ни с сего эти склоки захлёстывали его, и он распалялся, кричал, гневался, вызывая недовольствие окружающих.

Сотоварищи отвернулись от него. Перестали звать, наливать стакан и вести долгие, как зимняя ночь, разговоры. С соседями он особо не знался — так, здравствуй и прощай. Оставалась только жена Ирина, которую он поджидал с работы, поглядывая в окно.

Впрочем, в последнее время и жена его тоже раздражала. Вечно ноет о нехватке денег. А где он их возьмёт, с топором, что ли, пойдёт на улицу, как тать в ночи?! Сроду таким поганством не занимался.

Он слонялся по квартире. Замечал неполадки: то перекошенную вешалку, то отставший кусок обоев, каждый вечер обещая жене заняться ремонтом, а утром уже забывал об этом, будто остывая, чувствуя свою опустошенность. И уже не противился навалившемуся безделью. Снова садился у окна, поглядывая на улицу.

В молодости он был парень не промах, и с девками проблем не имел. Отслужив в армии, как-то поехал к знакомому парню в деревню. Молодёжи по вечерам в клубе собиралось немного, а он, стройный, подтянутый, и уже не мальчик, а молодой мужчина, сразу привлёк к себе внимание местных девчонок. И он завлёк, заговорил, а потом и затискал этих дурёх. Правда, Ирина была не такая. Но он уломал и её, а потом была заурядная свадьба, с выпивкой и дракой, словом, как у всех. Праздники кончились, потянулись будни. Может, и любви никакой не было. Не всем даётся это великое и нежное чувство. Зато было осознание, что теперь он какой-никакой, а хозяин в доме. И надо работать, добро наживать. А как потерял работу, то и это чувство исчезло, остались в душе одна пустота и маятное ожидание. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А косые взгляды ещё хуже, и он злился на жену, за глаза разносил соседей, а в душе всё же ругал себя, выплёскивая наружу всю свою злость. Так как знал: как ни крути и что бы ни случилось, он ответчик за всё. Пусть даже безработный.

Да и Ирина его, как казалось ему, изменилась в последнее время. По вечерам он украдкой поглядывал на жену. В сущности, не такой уж красавицей. Внешность заурядная, разговоры обычные, и вообще — ничего особенного. Но как знать, как знать.

Однажды их пригласила к себе домой подруга Ирины, Тамара. Он скривился, а Ирина загорелась, засуетилась, будто девчонка, а не мужняя жена.

У Тамары было шумно и весело. Сидорову казалось, что некоторые из гостей осуждающе, а то и жалеючи, поглядывают на него. Будто у них всё «в шоколаде», и он должен брать с них пример. А он ни с кого брать пример не хотел, потому что был сам по себе и впускать в свою жизнь посторонних не собирался. Тем более, таких довольных и «упакованных».

Сидоров за столом сидел молча. После каждого кем-нибудь произнесённого тоста поднимал рюмку. А что ещё ему оставалось делать? А тут ещё Ирка, его Ирка, всё танцевала с каким-то солидным мужиком, из этих самых, «упакованных», и тот мужик, как казалось Сидорову, нагло прижимался к ней и что-то шептал ей на ухо, а она в ответ томно улыбалась, разгорячённая от танцев и вина.

«Дать бы этому мужику по роже, — думал Сидоров, — а заодно и ей. Но нельзя. Скандал выйдет. Подождём до дома, а там разберёмся».

Его на несколько минут отвлёк сосед по столу каким-то своим разговором, и он упустил из виду Иринку и мужика, а когда снова обратил свой взор на танцующих, то их там не было.

Поколебавшись, Сидоров поднялся из-за стола и побрёл на кухню. Чуть приоткрыл дверь и увидел её и его, стоявших напротив друг друга. Что они делали? То ли разговаривали, то ли обнимались, он не уловил, но успел заметить, что платье у Ирины почему-то странно было поднято намного выше колен.

Сидоров тут же прикрыл дверь. Нехорошо подсматривать, так его в детстве учили, и отпрянул в коридор. Искра ревности только потом начала разгораться.

Он ушёл из квартиры Тамары домой тотчас, ни с кем не прощаясь. Не хотел выглядеть дураком или посмешищем. Да его за столом никто и не хватился. Пришлый он был в этой компании.

По дороге домой Сидоров купил в магазине пиво и выпил всю «полторашку» в одиночестве у себя на кухне. То ли пиво легло вдогонку на водку, то ли мысли нехорошие его терзали, но ревность продолжала разгораться, будоража его дурь.

Ирина пришла домой через час. Раскрасневшаяся, весёлая. И Сидоров, не сдержавшись, сходу влепил ей ладонью по лицу. Удар был резкий, больной и, вдобавок, обидный. Женщина дёрнулась от него и бросилась прочь из кухни, чтобы вообще убежать из квартиры. Но он отсёк её сразу, закрыв собой проход, а потом схватил за руки и поволок обратно. Она пыталась вырваться, обзывала его, но Сидоров держал её крепко, словно боясь упустить что-то своё, последнее. Такого с ним ещё никогда не происходило. Но ведь всё когда-то бывает в первый раз.

Взгляд его упал на нож, забытый на столе, а нож на столе, говорят, к ссоре или ещё к чему-то худшему. Так оно и есть.

Машинально Сидоров схватил нож, хотел припугнуть жену, заставить её каяться и валяться в ногах, но Ирка и не думала подчиняться. Она оттолкнула его, вырвалась. И тогда, потеряв над собой контроль, он ударил её ножом в грудь. Она вскрикнула и стала тихо оседать на пол. Опомнившись и не веря в содеянное, Сидоров встал на колени, обнимая жену, которая уже даже не хрипела, а глядела на него запавшими, широко открытыми глазами.

Бог ты мой, что же он натворил, что наделал?! Ещё до конца не понимая, что убил то последнее, что привязывало его к жизни и этому миру, и оно вдруг оборвалось, исчезло. Он сам в одночасье, поддавшись минутной слабости и вспышке ревности, прервал и её, и свою судьбу. Не сломал, а именно прервал их.

Опрокинутый в смятение, а вовсе не из-за страха перед наказанием, Сидоров рванул из дома на улицу, пытаясь убежать далеко-далеко и спрятаться от себя.

Что было потом, он помнил обрывочно, смутно. Бродил по ночному городу, как последний скиталец, неприкаянный и ненужный.  Всё было, как в классической трагедии. Любовь, ревность. Но то было в книгах, которые он когда-то читал, а сейчас это была его жизнь, его житейская драма, из которой, казалось, нет выхода.

Впрочем, выход есть всегда, но он хотел жить, а потому и не смог покончить с собой.

Проплутав по улицам до утра, Сидоров всё же не сладил со своей совестью. Неизвестность — гнетущая, пугающая, давила его, и он выбрал единственно правильный ход — сдаться властям. Написать явку с повинной, хотя он точно знал, что это путь в неволю на долгие годы.

Сидоров был арестован и привлечён к ответственности, но не за убийство, а за нанесение тяжких телесных повреждений. Потому что Ирина выжила. Её, можно сказать, спасла соседка по подъезду, заметив открытую входную дверь на площадке. Она заглянула в квартиру Сидоровых и увидела лежавшую на полу в луже крови женщину. Соседка оторопела, а потом схватилась за телефон, вызывать скорую помощь. Говорят, что мир не без добрых людей, а быть может, так распорядилась судьба.