Приближается очередная великая дата. Дата, которую мы ежегодно встречаем с трепетом и благодарностью к тем, кто выстоял, добыл Победу. У нас уже практически нет возможности услышать их воспоминания. Именно поэтому обнаружить дневниковые записи ветерана — большое счастье, несказанная удача. Автора этих записей, ржевитянина Алексея Павловича Иванова, к огромному сожалению, уже нет с нами. Он умер 26 ноября 1989 года. Но сохранился его дневник, который нам передала дочь — Лидия Алексеевна Смирнова. За достаточно сухими и лаконичными, почти документальными строками, скрываются героизм и мужество, подвиг, лишения и страдания. Но ветераны той войны, прошедшие этот огненный ад, почти никогда об этом не рассказывали. В лучшем случае, описывали свой жизненный путь для детей и внуков. Алексей Павлович — не исключение. Итак, представляем вниманию наших читателей отрывки из воспоминаний А.П. Иванова.

«Родился я 17 марта 1911 года в деревне Васюково Глебовского сельсовета. Мой отец Павел Дмитриевич был рабочим, кочегаром. Он был призван на Первую Мировую войну и там пропал без вести. Мне и маме пришлось жить у дедушки с бабушкой в их доме в деревне. Детство у нас, деревенских ребятишек, было очень тяжелым. С 11 лет ездили в лес за дровами и пилили их, с 12 — пахали наравне со взрослыми. Я с 15 лет разносил почту. Но все же мне удалось закончить 5 классов Глебовской школы.

В 1932 году я женился. Работали с женой в колхозе «Красный льновод». А в 1933 году я пошел служить в Красную армию. Попал в 5-й железнодорожный полк в Витебске. Мы принимали участие в прокладке железнодорожных путей — возили тачки с землей, ссыпали на насыпь. Имелась даже норма выработки.

Перед демобилизацией я успешно сдал экзамен в Витебскую совпартшколу имени Молотова, и командир полка разрешил мне пойти учиться. После окончания школы я вернулся в Ржев и почти сразу был избран секретарем комсомольской организации Ржевского льнозавода. Супруга устроилась на работу туда же, на завод, в цех по обработке льнотресты. Труд работниц был физически тяжелый, а в семье к тому времени уже было три дочки. Но жили весело, позитивно. Каждую неделю ходили в драмтеатр, в кино. В помещении столовой для неграмотных проводили уроки ликбеза, и жена моя после работы делала домашние задания, постигала грамоту. Жизнь казалась замечательной.

В 1941 году меня послали учиться в партшколу в город Калинин. Прилежно взялся за учебу. 22 июня, в воскресенье, встал пораньше, позавтракал и пошел на реку Тверца, чтобы постирать кое-какие свои вещи. Вернулся к обеду, и только тогда услышал страшные слова: «Началась война!». Я сперва не поверил, но потом выступил Молотов, и стало ясно, что рухнула наша мирная жизнь.

Мы, слушатели школы, сразу же начали писать заявления, просить, чтобы нас отправили на фронт. Но приехавший к нам секретарь обкома попросил набраться терпения. В партшколе сразу же ввели военное дело. А через месяц годных к военной службе, в том числе и меня, направили на учебу в военно-политическое училище.

Темп подготовки был очень интенсивным: днем — военные занятия за городом, а ночью — воздушные тревоги. С 10 часов вечера немецкие самолеты начинали бомбить Москву. Столько набросают зажигалок, как черт из сеялки насеет. Пока тушишь — выпачкаешься. К утру постираем обмундирование, выжмем, наденем на себя — и бегом на учебу.

В сентябре 1941 года меня и еще четверых ребят отправили под Владимир. Мы были назначены политруками рот. Надо было в ускоренном темпе подготовить пулеметчиков-станкачей и «намертво» закопаться в землю. Получив на всех топор, пилу и одну лопату, приступили к несению службы.

На дальних подступах к Москве между Можайском и Гжатском находился 152-й укрепрайон, в состав которого входили наши четыре арпультроты. На расстоянии 18 километров от дзота к дзоту были прорыты ходы сообщения. Все было замаскировано, с воздуха совсем ничего не заметно. Перед дзотами — колючая проволока, по которой можно было пустить ток, дальше был противотанковой ров, минное поле, снова колючая проволока. В тех местах, где не было рвов, располагались «огненные» завалы. Перед нами поставили задачу: «Ни шагу назад!». Все силы были отданы обороне Москвы.

В конце февраля 1943 нас подняли по тревоге и отправили в западном направлении. В Ново-Дугино мы должны были отрезать отступающие из Ржева немецкие части. Но выполнить эту задачу мы не смогли, не успели. Немцы «перерезали» железнодорожные пути сообщения и ушли. А через несколько дней пришла самая лучшая весть из всех возможных — Ржев освобожден!

А мы вышли к Днепру между Вязьмой и Смоленском.

Отсюда я был направлен в Подольск на курсы усовершенствования офицерского состава. Подготовка длилась 6 месяцев. По окончании, я был отправлен в 3-й Белорусский фронт и назначен командиром пулеметной роты. Через некоторое время мы двинулись к передовой в направлении Орши. Две ночи ходили к передовой и прямо перед фашистской траншеей рыли свою.

23 июня 1944 года. На рассвете «заговорила» артподготовка, после которой началось общее наступление. Мы должны были выдвинуться к проволочному ограждению, не отставая от автоматчиков.

Несмотря на мощную артподготовку, немцы оказали сильное сопротивление. Поэтому мы продвигались очень медленно. Наша рота попала под обстрел, потеряла 4 пулемета, остальные были распределены по другим ротам, а меня назначили командиром батальона.

На третий день наступления я был ранен, а в моем батальоне осталось всего 19 человек. Но бои шли уже по правому берегу Днепра под Оршей. Комбат дал мне в сопровождение своего ординарца и отправил меня в санроту. У меня было прострелено плечо, я потерял много крови, мы не спали три ночи. Как я прошел многокилометровое расстояние, не помню. Спать хотел так, что сразу упал на тюфяки в перевязочной палатке. Но спать мне не дали. Пришел какой-то транспорт и нас отвезли в медсанбат. Меня сразу же положили на операционный стол. Рану обрабатывали целых 45 минут. Вот здесь-то я поскрипел зубами. А потом сел и попросил медсестру налить мне из моей фляги кипяточку. На что хирург, молодая еще женщина, сказала: «Сестра, налей ему нашего «кипяточка». И мне принесли большую фарфоровую кружку спирта. Я выпил, попросил не будить меня и наконец-то уснул. Через три дня меня отправили в тыл. Сначала всех раненых привезли в Смоленск, но в госпиталь, который располагался на территории школы, нас не приняли, и мы отправились на попутной машине в Вязьму. Здесь нам сообщили, что на Смоленск был налет, и госпиталь, в который нас хотели разместить, был полностью разбомблен.

С приключениями военного времени я добрался до Ново-Дугино, потом товарняком до Ржева. Сразу же пошел на родной завод и переночевал там у знакомой. В госпиталь, который располагался на льночесальной фабрике, меня не приняли, отправили на «Склад-40», где было несколько госпиталей. Я решил добираться туда на лодке. Перевозчика не было, но я решил, что смогу перебраться сам. Но с одной рукой это было очень сложно, и на середине реки я упустил трос. Хорошо, что какой-то солдат подплыл с другого берега и перевез меня.

В госпитале меня приняли вместе с другими поступившими ранеными, женщины нас с большим трудом отмыли щетками — такими мы были чугунно-черными. После чего мы буквально попали в «рай» — нас положили на настоящие чистые постели. Меня пытались отправить дальше в тыл, но я упросил оставить меня в Ржеве, так как надеялся, что ко мне сможет приехать моя жена. Но она так и не приехала, и как только я немного окреп, то, как примерный выздоравливающий, смог получить десятидневный отпуск, чтобы навестить свою семью. В то время жена с дочерьми находилась в эвакуации в деревне Высокое Луковниковского района. Как мы были рады встрече!

Мне нужно было разрабатывать руку, и я пилил со старшей дочерью Лидой дрова. Ей всего 12 лет, а я от боли не мог сдержать слез. А жене, которая работала в колхозе, не дали ни одного выходного дня, чтобы смогли провести его вместе.

После излечения меня зачислили офицером резерва, но я подал рапорт и был направлен на 2-й Украинский фронт. По военным дорогам добираться до места назначения пришлось почти целый месяц, через всю Украину. Но когда я попал в свой 37-й офицерский полк, то всех, кто имел больше трех ранений, признали ограниченно годными и направили на инвентаризацию фабрик, заводов, складов. Произвести инвентаризацию было необходимо в очень короткий срок — до 5 января 1945 года. Склады находились на освобожденных территориях Румынии, Венгрии, Чехословакии, Югославии. Мы с поставленной задачей справились. Я сдал свой отчет ровно 5 января и был направлен в Будапешт, в распоряжение начальника опергруппы, который направил меня принимать табачную фабрику, точнее, восстанавливать ее. Нужно было обеспечивать фронт куревом.

Дали мне переводчицу, две лошади, повозку и 10 человек охраны. Не все венгры были готовы к сотрудничеству. Были и саботажники, с ними приходилось работать отдельно, убеждая, что мы создаем рабочие места для их граждан. И они становились нашими активными помощниками. На ввод фабрики в эксплуатацию был отпущен один месяц. Но часть фабрики начала выпускать свою продукцию уже через две недели. А в конце февраля она уже заработала на полную мощность.

В июле 1945 года получил приказ передать фабрику венгерскому правительству и прибыть в штаб фронта в Чехословакию, где я и послужил до 25 декабря 1945 года. Демобилизовываться не хотел, думал продолжать службу, ведь война еще продолжалась на Востоке, но жена была категорически против. И я вернулся к семье в Ржев.

Нашу довоенную квартиру нам не вернули, хотя она и уцелела. Нужно было где-то жить, и я принялся за строительство собственного дома, на земле, которую мне выделили. А в декабре 1948 года пошел работать прорабом. Мы строили дома для переселенцев в Ржевском районе — в деревнях Перхурово, Карпово, Чачкино, Щетинино. Потом работал заведующим топливным складом КЭЧ, на заводе «Электромеханика», с которого, как надежный человек, был отправлен в колхоз председателем, потом снова отозван на завод. С 1959 года я заведовал мастерской и преподавал труды мальчикам в школе N№ 4».

Записала Ольга ДАБУЛЬ