Окончание. Начало в N№ 17

Не два капитана

В одном из местных кафе, дико красивом, со вторым этажом, лифтом для еды, сквозняком и рисунками с изображением альпаки работает русская девушка Катя из Хабаровска.

— Я живу тут 7 месяцев, мне нравится. За квартиру плачу около 14 тысяч в переводе на рубли. Три выходных в неделю, много общаюсь.

В России Катя работала в органах. Ещё немного, и получила бы повышение по званию. У нее был парень, капитан. И она была бы капитаном. Вот и роман Каверина состоялся бы, но она уехала.

— Я получала 47 тысяч. Это не самые великие, но все же большие для Хабаровска деньги. А здесь пока не получается и ста долларов отложить. Мама приехала погостить — потратила их на нее, — делится Катя.

И грустно, и обидно мне почему-то. Человек учится на юрфаке, осваивает все эти тонкости, чтобы в итоге оказаться у берегов Южно-Китайского моря и разносить кофе в кафе? Зазорно ли это? Нет. Жалеет ли Россия? Как ни печально, но тоже нет. Та массовая некомпетентность, которая захватила в последние годы все сферы нашей жизни, не робкого десятка и, как Эдит Пиаф, не жалеет ни о чем, тем более о какой-то Кате.

— А чего не в Москву? Есть же и квоты «дальневосточные» на полеты, — спрашиваю.

— Да мне сюда ближе. А квоты эти, вроде, раз в год можно использовать, не чаще, в общем, на европейскую часть страны особо не налетаешься, а здесь я, кстати, до переезда уже шесть раз была.

Да уж, широка страна моя родная. Можно, конечно же, вернуться обратно — дома-де и стены помогают. Да вряд ли, думаю, ее там ждут. В органах получают ништяки те, кто там находится без всяких отъездов, а ещё, как и везде, карьеристы всех мастей, готовые на всё ради повышения. Так что, при всех этих вариантах, мне кажется, что Катя мало что потеряла. Говорят, что Хабаровский край — один из депрессивных регионов. Серое небо, грустные люди, усталость и попытки казаться, а не быть, потихоньку убивали Катю:

— Мне было очень трудно, потому что хочется и в кафе сходить, и себе что-то купить. Хотя я жила с мамой, не могу сказать, что у меня оставалось много на эти потребности. В Хабаровске особо брендов нет. Даже «Зары» какой-нибудь. Поэтому я в фирмах ничего не понимаю, ношу, что нравится, не изгаляюсь. Здесь, кстати, на это не смотрят.

А на что смотрят? Смотрят на то, что она европейка. С одной стороны, каждый стремится обмануть, а с другой — Россия — идеологический друг, белый человек с 70-летним опытом строения социализма. Может, это как-то помогает? А может, Катя о таком и не думает, а сидит себе вечером на веранде с бокалом вина или стаканом сока из манго и долго смотрит вдаль. Там, где-то за линией горизонта — Россия. Великая и большая. Там звездочки на погонах, мама, парень, который поклялся ее ждать, и ранняя военная пенсия, которая пока не попала под жернова новой реформы. А тут чего? А тут другая жизнь — «Баунти», как выражаются гиды, описывая местный Эдем. Здесь в отличие от воспетого Мироновым острова невезения крокодил ловится (его едят) и растет кокос, а «звёздочка» — это бальзам.

69

Столоваться надо ходить в места страшные, где едят местные жители, под ногами у них салфетки, жмых, катаются бутылки. Едят, как в послед-ний раз, все подряд и много. Все это щедро запивается пивом — судя по всему, кубинским. Наши люди сюда почти не ходят — идут в русские кафе с романтическими названиями — «Журавли» и «Армения». Это их влечет неведомый мне Брайтон-бич, желание прибиться друг к другу мне не очень понятно. Это типа как в метро все жмутся к чужим телесам при наличии свободного мес-та — сексуальная патология.

Кстати, о сексе. Это кафе называется — 69. По номеру дома на самом деле. Это семейное кафе. Тут все при деле — дед в пижаме, баба его, куча дочек-официанток подросла, мужиков особо нет. И так неспешно они ведут свой маленький гешефт, а куда спешить? За манго, что ли? Изредка приезжают тетки и дядьки — дилеры. Они привозят на своих байках всякую снедь — морских гадов да лемонграсс. И никакого 69.

Зато на стене висит календарь, как у наших старух, только с описанием местных праздников и обычаев, весь в цветах и иероглифах. Мечтаю о таком.

Соседи из Перми сидят аккурат под ним и сами себе готовят обед — на горелке варят свиной суп и смеются, потому что тот ещё эксперимент. Примерно 300 рублей просят за это действо — и питание, и анимация без регистрации, и смс.

Очень смешно, когда мест-ные зовут тебя поесть. Так и кричат: «Ням-ням!». Правда, говорят, что этим сочетанием обозначают и услуги из серии 69. Не знаю, так ли это, но кальмары были вполне себе.

Мадам Нга

В знаменитом Далате, основанном французами, находится уникальный дом — то ли избушка на курьих ножках, то ли произведение Хундертвассера, то ли Гауди, а по применению своему — отель.

Он похож на все перечисленное, но при этом сам по себе. Его архитектор — дама лет 70 с чем-то по фамилии Нга. Образование она получила в Москве, в МАРХИ, а потом ещё 15 лет работала в конструкторском бюро.

Этот проект — ее лебединая песня, называется здание «Сумасшедший дом». Иногда, как говорят, она выходит к русским пообщаться — ностальгия. Бизнес-идея вполне себе благородная, эдакий отель «Мэриголд» у Южно-Китайского моря.

Некоторые помещения отеля напоминают своими формами то слона, то местное дерево, а то и вовсе мышечное строение человека. При входе в одном из фойе висят портреты хозяйки. Что сказать? Модель! В изящной шляпке с выбеленным, как тут принято, лицом. Аристократичная и красивая. Понятное дело, что самих вьетнамцев среди посетителей отеля мечты нет — китайцы, русские, немного каких-то европейцев. Вьетнамцы же заняты другими делами — продажей чая и кофе. Не без обмана, конечно.

— У нас только 200 грамм пакеты, — говорит девочка лет 19 по-русски со своим особым прононсом.

— Тогда мне не нужно, — отвечаю.

В ответ она смеётся — типа, пошутила — и достаёт нужный мне пакет. Никто не хочет чувствовать себя идиотом, но такова побочка туризма: раз нравится — купи.

Сравнивая с нашим югом, можно сказать, что здесь ещё по-божески. В Сочи тебя быстро разведут на бабки и глазом не моргнут — курортная столица России, а раз так, значит, ты знаешь, куда путь держишь, москвич!

По сравнению с тем же Таиландом, за которым как шлейф тянется слава «борделя для американцев», Вьетнам — место куда более сдержанное в этом смысле (или, может, я плохо понял эту страну?). Пару раз предложат тебе травку на улице — ну и что? Это невинные предложения на фоне того, что и кого продают на улицах в Тае. И если последний ассоциируется у меня с ледибоями, то Вьетнам — с леди Нга, красивой и утонченной женщиной, о которой надо писать не статью, но книгу. Про МАРХИ, тоску по русскому снегу, счастливую возможность не торговать всякой дрянью и про мечту, сбывшеюся у всех на виду. К радости покупателей чая и кофе.

Домой

Это слово кричала ресепшенистка-вьетнамка моей подруге в телефон, сообщая таким образом, что пора собираться в аэропорт.

Покидая сказочный Вьетнам, хотелось на прощание окинуть взглядом их «бизнес-зал». Однако вип-лаунджи, а их аж два, оказались закрыты. То ли социализм не позволяет работать круглые сутки, то ли ещё чего, не знаю. Зато работает Burger King, где на сносном английском юная вьетнамочка затирает про комбо только в путь. Глобализация! Ещё вчера местные дубасили американцев всем подряд, даже стрелами, обмазав их для надёжности в дерьме зверей, а теперь — подают булки и котлеты родом из США.

Но самый важный аттракцион Вьетнама начинается в Москве, когда наши сограждане ищут на ленте багажа свои корзинки с фруктами. Это настоящий творческий конкурс: одна налепила на корзину цветов, другой примотал надписи, вырезанные из пакетов, а кто-то и вовсе написал лаконично: «Кузнецова Анна» или конкретно: «Руки убрал!». Это же надо так любить манго и не любить всех остальных!

Вооружившись фруктами и окунувшись в московский дождь, народ мчится к такси. Байкеры остались там, у Южно-Китайского моря. Здравствуй, Москва автомобильная! И счастье, что здесь никто бешено не сигналит, хотя все спешат домой. И я спешу тоже — хочу отрезать дольку манго из такой же корзинки. На моей, кстати, ничего не было написано.

Александр АНОСОВ