ЖИЗНЬ НА ГРАНИ СМЕРТИ

Ржевитянин Вениамин Васильевич Царьков, которому в этом году исполнилось
87 лет, некоторое время назад записал свои детские воспоминания и впечатления о пережитом им в 7-11 лет и его семьей в период немецкого нашествия во время Великой Отечественной войны. Его рассказ о жизни в годы войны и оккупации — это живое отображение того, что не должно повторяться никогда, это факты о том, как в период фашистского плена ржевскому мальчишке Вене и его младшей сестре Вале удалось, благодаря маме, Евдокии Владимировне, и бабушке, Екатерине Александровне Царьковым, пережить ужасы войны в ржевской деревне, в немецком лагере в Белоруссии и в белорусской деревне. Его рассказ — дань благодарности родителям, людям, которые в военное лихолетье дали возможность выжить в условиях, когда немецкие завоеватели пытались отобрать у него будущее, поставили на грань смерти. Это факты и детские впечатления, которые запомнились навсегда. Всем ржевитянам, пережившим, выжившим и победившим фашистского зверя, всем русским женщинам, спасшим
своих детей от смерти, посвящается этот рассказ. Воспоминания адресованы нашим детям, внукам и правнукам, чтобы они не допустили повторения пережитого горя детьми войны и их родителями.

РЖЕВ, ПОСЁЛОК ЛЬНОЧЕСАЛЬНОЙ ФАБРИКИ (1937-1941)

— Это была очень хорошая и весёлая жизнь…

Во второй половине 30-х годов моя семья после срочной службы отца в Красной Армии переехала из Ржевского района в город. Оба родителя, Василий Иванович и Евдокия Владимировна Царьковы, работали на Ржевской льночесальной фабрике и жили в благоустроенном поселке для работников фабрики. Папа вначале был завклубом, затем вернулся к военной службе, стал стрелком военизированной охраны фабрики, а в июне 1941 года был назначен начальником охраны. Мама трудилась няней в детсаду.

Родители завели большое хозяйство: в просторном сарае стояла корова, росли поросята, овцы, гуси, индюшки, куры. Увлечением отца были домашние голуби. После работы он выпускал голубей на волю, и они высоко парили в голубом небе. Мы, дети, любовались этой красотой, а папа с удовольствием наблюдал за нами и радовался, вероятно, вспоминал свое детство, был доволен реализованной мечтой и любовью к живому миру, которую передал и нам. Мама ухаживала за детьми в детсаду фабрики, а вечером занималась со мной и трехлетней сестричкой Валей и вместе с бабушкой хлопотала по хозяйству.

С бабушкой Катей, мамой отца, я часто ходил на дневную дойку коровы в поселковое стадо за Лочей и у деревни Муравьево, в пяти километрах от Ржева. Возвращались домой всегда довольные: я помогал бабушке нести ведро с молоком. Корова кормила семью, давая до
25-ти литров жирного, вкусного молока, из которого мама готовила творог, сметану, сбивала сливочное масло.

Еще мы с ребятами гуляли около железной дороги, рядом с нашим домом и недалеко от переезда, разделяющего Торопецкий тракт и деревню Хорошево. Мы с удовольствием смотрели на поезда, притормаживающие перед чугунным мостом через Волгу. На железной дороге мы играли в войну, прячась друг от друга за высокие насыпи по обе стороны. Тогда, в конце 30-х годов, нам было неведомо, что скоро придется уйти по рельсам из Ржева в деревню, спасаясь от бомбежек и надвигающейся великой беды…

Весной мы ловили майских жуков, которые с жужжанием пролетали над головой и прятались в широких листьях растущих у дома больших тополей. Часто мы ходили в клуб фабрики смотреть любимые фильмы «Чапаев», «Котовский», «Щорс», «Пархоменко», а также «Весёлые ребята», «Свинарка и пастух», «Ленин в Октябре». За Чапаева, Анку, Петьку мы очень переживали, когда наступали «беляки»-каппелевцы: кричали Анке и Петьке: «Стреляйте скорей!» И когда белые бежали, все кричали «Ура!».

А когда вся фабрика ходила на майскую демонстрацию под духовой оркестр! Хорошо одетые люди собирались у ворот фабрики с транспарантами, красными флагами, выстраивались в колонну и двигались по улице Чернышевского, Торопецкому тракту, улице Калинина, а на центральной улице вливались в людское море других предприятий города. Мой отец был одним из организаторов майской и ноябрьской колонн от первых до последних лет работы на фабрике. Как-то в один из последних майских праздников накануне войны я, никому не сказав, вместе с демонстрантами ушёл достаточно далеко для моих шести лет, до улицы Калинина, в двух километрах от дома. Здесь меня и догнал папа. Единственный урок воспитания ремнем я вспоминаю с благодарностью и пониманием с вершины прожитых лет.

Через много лет большая траурная процессия жителей поселка и работников Ржевской льночесальной фабрики шла этим же маршрутом, чтобы под звуки печальной музыки духового оркестра проводить отца, ветерана Великой Отечественной войны, «главного хозяйственника» фабрики и авторитетного человека в последний путь… Впереди процессии люди несли боевые награды отца, гвардейский знак, орден Красной Звезды и две медали «За отвагу» — молчаливые свидетели подвигов отца на фронте, сражавшегося за Родину, за Ржев, за свою семью.

Пока же было беззаботное детство. Зимой с друзьями мы катались на лыжах и санках с горы от бани, которая до сих пор стоит на том же месте, до самой Волги.

Летом 1941 года мне исполнилось 6,5 лет, и родители решили, что меня пора готовить к школе — она располагалась совсем близко от дома, на углу Торопецкого тракта и нашего посёлка. Мама купила костюм, мне выдали книжки, которые я с гордостью разглядывал и показывал младшей сестре Вале. В 1941 году лето выдалось теплым и солнечным. В жаркий день 22 июня жители гуляли по поселку, наслаждались прекрасной погодой, я играл с ребятами во дворе дома. Точно не помню, как быстро дошло до детей понимание слова «война». Но помню, что около дома на улице вдруг стали собираться люди и внимательно слушать, что неслось из круглого радио, этой всегда мирно говорящей, поющей и играющей «тарелки». Оттуда звучало: «Германия вероломно, без объявления войны…» Мы стояли и слушали, опешив, а по реакции взрослых, родителей поняли, что случилось нечто ужасное. Начались страшные чёрные дни, длившиеся затем недели, месяцы, годы…

В первые дни войны папа целыми днями и ночами пропадал на фабрике. Был введен режим усиленной охраны, и он как начальник военизированного подразделения, находившийся в двойном подчинении директора фабрики и воинского начальства города, выполнял свои непосредственные служебные обязанности. Теперь известно, что, занимая должность руководителя охраны важного промышленного объекта, отец имел право на так называемую бронь, отсрочку от призыва в действующую армию. Но он, молодой член партии, решил иначе… 21 июля рано утром, когда я крепко спал, мой отец поцеловал меня и ушёл воевать, чтобы вернуться к семье через долгие четыре года.

В Ржев война пришла с воздуха, довольно рано. Уже в начале сентября послышался гул, начался первый массированный налет немецкой авиации на город. Это было так внезапно, что мы всей семьей еле успели добежать до укрытия — вырытых по берегу Волги узких окопов-щелей. Бомбардировщики бросали бомбы на посёлок фабрики, железнодорожный мост, военный «склад 40». На железнодорожной станции Мелихово, находящейся недалеко от нашего дома, от попадания бомбы загорелся состав со снарядами, рвавшимися несколько дней. Осколки долетали до поселка, мы вынуждены были постоянно прятаться. От зажигательной бомбы загорелся наш сарай, и вся живность сгорела заживо. Мама рвалась отвязать корову, чтобы спасти ее, но бабушка с трудом удержала ее от этого смелого, но безрассудного поступка. После пожара наша семья осталась без источника питания и продовольствия.

Немецкие самолеты налетали на Ржев по нескольку раз в сутки. Они летели на большой высоте ровным строем, как будто на параде, сверкая черно-желтыми крестами, безо всяких помех. При каждом очередном налете мы бегали в укрытия на берег Волги. Бомбы падали так близко, в Волгу, что содрогалась земля, рушились стенки окопов, брызги воды долетали до людей. Некоторые самолёты отдалялись от своего строя и пикировали, строчили из пулеметов по бегущим людям. Налеты продолжались и ночью, особенно бомбили «склад 40», расположенный на другом берегу Волги напротив нашего поселка. Наши зенитки почти не отражали нападения, по-видимому, уже были большие потери, однако, как говорили соседи, несколько непрошенных гостей нашли свою смерть на ржевской земле. Город горел, особенно сильным был пожар в районе станции Ржев-II, в центральной части города.

В такой военной обстановке мы жили несколько дней. Мама всё ещё работала няней в детском саду до его закрытия, пока оборудование и работники льночесальной фабрики не были эвакуированы на Урал. В условиях полного одиночества и разрухи, без продуктов оставаться в Ржеве было опасно. Собрав необходимые вещи, мы — мама, бабушка, сестра Валя и я — выбрали время, когда не было налетов, и побежали из города в деревню Шеломово, где жила сестра отца Агафья Розова с годовалым сыном Толей. В первой половине сентября 1941 года мы бежали по железной дороге и очень опасались попасть под бомбежку: армада немецких самолетов летела бомбить наш Ржев.

Тогда мы не знали, что стремление попасть в свою деревню было путем в оккупационный немецкий «новый порядок». Именно с той стороны, куда мы направлялись, чтобы спастись, немцы наступали на Ржев, двигались нам навстречу…

Вениамин ЦАРЬКОВ

Продолжение следует

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *