ЖИЗНЬ НА ГРАНИ СМЕРТИ

Ржевитянин Вениамин Васильевич Царьков, которому в этом году исполнилось 87 лет, некоторое время назад записал свои детские воспоминания и впечатления о пережитом им в 7-11 лет и его семьей в период немецкого нашествия во время Великой Отечественной войны. Его рассказ о жизни в годы войны и оккупации — это живое отображение того, что не должно повторяться никогда.

Продолжение. Начало в № 18

В ОККУПИРОВАННОЙ ДЕРЕВНЕ

Я родился в деревне Шеломово 3 февраля 1934 года. В Шеломово в 1912 году родился и мой отец. Его мать Екатерина Александровна Царькова также была из этих мест. Еще до рождения сына Василия ее муж Иван, обходчик на железной дороге, уехал в Петроград на заработки, работал на Путиловском заводе, откуда в год начала Первой мировой войны был призван в императорскую армию и сгинул в огненных объятьях страшной войны. Бабушка Катя воспитывала сына одна, была человеком волевым, со здравым умом. Мама, Евдокия Владимировна, родилась в 1911 году в деревне Курьяново в крепкой средней крестьянской семье. С детского возраста трудилась, помогала родителям обрабатывать лен, прясть пряжу, работать на огороде. Такой труженицей, воспитавшей четверых детей, она оставалась и до последних лет жизни. Именно трудолюбие и воля, женская любовь и смекалка, навыки рукоделия позволили ей спасти детей от гибели во время оккупации.

…Крестная приняла нас тепло и радушно. Дядя Андрей уже был на войне. В течение почти целого месяца, до 14 октября 1941 года, жили мы в деревенском раю после ада бомбежек.

В деревне мы получили весточку от отца о том, что он лежал после ранения в госпитале, в местечке Верхний Бор вблизи Ржева. Вероятно, проезжая в санитарном эшелоне мимо станции Осуга, находящейся в пяти километрах от нашей деревни, раненый и контуженный отец сумел через кого-то передать весть о своем направлении в госпиталь. Мама быстро собрала теплые вещи, и мы пошли в Верхний Бор, сначала по железной дороге, а затем еще около пяти километров по тропинке, вьющейся по изгибам берега Волги. Но, увы, отца уже не застали, так как госпиталь в связи со стремительно приближающимся фронтом срочно был эвакуирован. Расстроенные, мы заглянули в свою квартиру в поселке льночесальной фабрики, чтобы взять оставленную одежду, белье, и уже почти ночью вернулись в деревню.

Не прошло и месяца, как в Шеломово пришла беда. Утром 14 октября 1941 года началась пулемётная и ружейная стрельба за деревней. Со стороны южного направления и так называемой «кривоулицы», за ржаным полем, появились отдельные группы красноармейцев. Наши бойцы проходили и бежали через деревню, по одному их виду, по окровавленной одежде и низко опущенным головам, мы поняли, что они отступают. Тех раненых бойцов, которые не могли идти или передвигались с трудом, деревенские женщины прятали в банях, шорах, лабазах, где угодно, только чтобы наступающие немцы не смогли их найти.

Через некоторое время мы увидели оккупантов в лицо… Немцы, обвешенные оружием, ехали на велосипедах и наигрывали бравурную музыку на губных гармошках. Они проехали вдоль деревни и скрылись. Мы подумали, что опасность миновала. Напрасно. Вслед за велопехотой пришла другая воинская часть, которая разместилась в деревне. С самого начала вторжения немцы начали грабить жителей: из всех домов тащили волоком свиней, принялись отнимать овец, у кого они были, ловить кур, гусей, и уже очередь дошла отбирать коров. У нашей крёстной также отняли всю живность. Так в наступившей осени, за которой неминуемо наступала зима, мы второй раз с начала войны остались без продуктов на нашей земле, оккупированной врагом.

В ту осень 1941 года совсем скоро пришли сильные морозы, в ноябре-декабре выпало много снега. Голодные и злые немцы всех жителей деревни, маму, бабушку, тетку гоняли на расчистку дорог. В наш дом пришла личная беда: простудилась на работах и сильно заболела крестная Агафья Розова. Моя мама Евдокия и бабушка Катя ухаживали за больной, но лекарств не было, есть было нечего… Тетя Агафья умерла от болезни и голода. Это была первая жертва войны в нашей семье.

В начале декабря 1941 года в деревню нахлынуло много немцев. Они были грязные и злые, закутанные в женские платки, и уже не вы-глядели теми сытыми и довольными бравыми вояками, игравшими на губных гармошках в октябре, проезжая по нашей деревне на восток. Музыки мы от них больше не слышали, только недовольную гортанную речь — приказания бабушке топить печку, а маме стирать кишащее насекомыми нижнее белье. Одна группа фашистских солдат набивалась в нашу избушку и отогревалась, утром уходила дальше, вслед за ней приходили новые группы. Мы все прятались на печке до тех пор, пока последняя группа солдат не покинула деревню.

После некоторого затишья через нашу деревню проскакала конница Красной Армии. Находящиеся в Курьяново немецкие соединения атаковали наших конников. За деревней на поле было убито много лошадей. На сильном морозе они быстро задеревенели. К этому времени наступила совсем голодная пора: спрятанную картошку ели по счёту, мука заканчивалась. Мама ходила на поля и приносила мерзлую конину от убитых лошадей, размораживала мясо и жарила котлеты. Убитые кони Красной Армии спасали нас от голодной смерти. С бабушкой Катей мы по снегу ходили в лес и на санках привозили дрова. С горем пополам пережили зиму 1942 года, а весной стали ходить на поля копать гнилую картошку, из которой мама пекла блины, из оставшейся конины делала котлеты. Из щавеля и крапивы варили щи, из сухих стволов травы, что росли на опушке, толкли муку, получался довольно противный хлеб-размазня. Когда наступила пора сажать на огороде, мама где-то раздобыла немного картошки. От клубня отрезали маленькую верхушку с «глазками» и в таком виде зарывали в землю. Также посеяли овёс, пшеницу, немного семян моркови и свеклы, посадили капусту, бережно ухаживали за будущим урожаем.

Примерно в середине лета 1942 года в деревню ночью неожиданно ворвалась небольшая часть нашей Красной Армии. В Шеломово размещалась немецкая полевая кухня, обеспечивающая питанием гарнизон в Курьяново. Маленький отряд наших бойцов уничтожил несколько немцев, но части солдат удалось убежать в Курьяново, где стояли основные силы фашистов. Командир отряда Красной Армии ждал подкрепления, как он говорил, прихода советских танков. Но пришли немецкие танки со стороны Курьяново. К вечеру этого дня послышался рев моторов, и несколько немецких боевых машин при поддержке пехоты стали двигаться и стрелять по деревне. Из Курьяново стала бить артиллерия. Со стороны железнодорожной станции Осуга обстрел деревни вел находившийся там бронепоезд. Наши бойцы заняли оборону и предприняли попытку отбить наступление немцев, ожидая подкрепления…

Вся наша семья вместе с другими деревенскими жителями успела спрятаться в земляное укрытие, которое мы с мамой сделали заранее за деревней у ручья, под корнями большого черемухового дерева. Оттуда было видно, как загорелись некоторые дома, на другой стороне деревенской улицы перед нашим домиком горела конюшня, некоторые колхозные постройки — кузница, шоры, амбары…

После артиллерийского обстрела деревни из пушек и танковых орудий немцы пошли в атаку. Наши красноармейцы ее отражали, но не-долго: силы были неравные, да и патронов много на себе не унесёшь… А подкрепление так и не подошло… Несколько красноармейцев попали в плен, и их расстреляли около соседнего дома. Тут же эсэсовцы согнали всех жителей деревни, среди которых находилась и вся наша семья, построили в две шеренги, что-то громко и непонятно для нас кричали или, как мы выражались тогда, «болмотали». Решили, что нас расстреляют, и уже прощались с жизнью, но через некоторое время немцы с криками «рус-рус» разогнали всех прикладами автоматов. Потом от взрослых стало известно, что фашисты искали девушку Розову Катю, которая знала немецкий язык, чтобы выяснить, кто из жителей причастен к исчезновению продуктов с полевой кухни на краю деревни. Катя Розова хорошо спряталась, немцы ее не нашли, не смогли найти и «виновных».

Мы снова стали жить в хате. Основная часть немцев ушла из деревни, но несколько человек остались жить в домах. В конце лета стало чуть получше: подрастала картошка, выросла морковь, свекла, мы ходили в лес за грибами, малиной. Однажды бабушка Катя даже засобиралась навестить свою старенькую мать, жившую в деревне за железной дорогой километрах в десяти от Шеломово. Меня она взяла с собой. Пройдя несколько километров до железнодорожного полотна в районе станции Осуга, мы должны были перейти на другую сторону дороги, которая охранялась немецкими патрулями-жандармами. Хорошо помню, как два жандарма с автоматами, в касках и с широкой железной «бляхой» поверх плащей, устроили себе развлечение. Они выяснили, что мы идем в соседнюю деревню навестить родственницу, и, смеясь, пропустили нас. Только мы спустились с насыпи и достигли редкого кустарника, как раздались автоматные очереди, и над нашими головами засвистели пули. Мы в страхе бросились бежать, а вслед слышалось гоготание развлекающихся фашистов…

Осенью всей семьей сажали озимые — овёс, пшеницу, и так понемногу запаслись продуктами перед наступившей зимой следующего 1943 года. Немцы и полицаи по-прежнему гоняли маму и бабушку на расчистку дорог от снега. В один из зимних дней через деревню двигался немецкий обоз. Солдат, сопровождавший обоз, вдруг забежал в наш дом и, увидев меня, схватил за руку и потащил на улицу. Мама быстро взяла меня за другую руку и с криком «Не дам!» стала сильно тянуть в другую сторону. В таком положении меня чуть не разорвали, но мама была настойчива, она отстояла меня и победила! Немец (мама потом говорила, что это был финн) что-то кричал, наверняка ругался на своем языке, ударил маму прикладом винтовки и ретировался, убежал, догоняя обоз. Что было бы при его настойчивости? Вероятно, я, восьмилетний мальчишка, так и остался бы «возчиком» при немецком обозе. Об этом страшно было подумать.

Вениамин ЦАРЬКОВ

Продолжение следует

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *