Познакомился я с Александром Ильичом в конце 70-х, когда Федоров работал заведующим финансово-хозяйственным отделом Калининского обкома партии, а я — редактором областной молодежной газеты «Смена». Больше ничего об Александре Ильиче не слышал до той поры, пока мы совместно не начали отмечать дни рождения его правнуков и моих внуков Ивана и Глеба. Однажды за столом Федоров сообщил, что его пригласили на встречу участников Курской битвы. «Танкистом я был», — пояснил он.

В 1941 году крестьянский сын из деревни Карпово Ржевского района Саша Федоров окончил Чертолинскую среднюю школу.

— 17 июня прошел выпускной вечер, а 19-го я уехал поступать в Саратовское танковое училище, — вспоминал Александр Ильич. — 22 июня, построив нас в казарме по тревоге, сообщили: война. Скоро в училище пригнали Т-34, освоил его. Выпуск состоялся в ноябре 1942 года. В это время шли кровопролитные бои в районе Сталинграда. Из танков, что были в училище, сформировали роту, и она своим ходом отправилась на Сталинградский фронт. Мы остались без танков. Просимся на фронт, ответ: «Ждите приказа». Через месяц посадили нас в эшелон и привезли в Нижний Тагил, в запасной танковый полк. Подбирались экипажи: командир, стрелок, радист, механик-водитель. Помогали собирать свои танки на конвейере.

В это время формировалась первая танковая армия Михаила Катукова. Для нее нас и готовили. Наш танковый батальон вместе с техникой доставили товарным поездом под Осташков. Как написал в своей книге «На острие главного удара» Катуков, создавалась особая группа под командованием генерала Хозина. Она должна была войти в прорыв, созданный танковой армией, выйти к Псковскому и Чудскому озерам и закрепиться. Но поступил приказ: операция отменяется. Опять своим ходом, под бомбежками, добрались до станции Соблаго, где был получен приказ грузиться в эшелоны с убытием в район Курска.

Под Курском для меня началась настоящая война, но не сразу. 22-ю танковую бригаду, в которой я был командиром танка, расположили в районе Обояни, где мы простояли до начала июля, когда началось немецкое наступление. Бригада по тревоге ушла под Прохоровку.

Немцы бросили против нас огромное количество танков. Это были в основном Т-4, а у нас — «тридцатьчетверки»: 72 пушечных снаряда, 2 пулемета и 70 дисков к ним. И 5 килограммов тола: погибни, но танк взорви… Ну и сошлись мы силами примерно батальон на батальон. В нашем 22 танка, у немцев — больше, в том числе «тигры». Броня восемьдесят миллиметров, в лобовой части до ста, на вооружении 88-миллиметровая пушка, способная пробивать броню наших танков. У нас, правда, преимущество: они атаковали из лощины, мы стояли на горе.

Из книги М. Катукова «На острие главного удара»:

«…Выяснилось, что непосредственно против нашей армии наступает 48-й танковый корпус, в состав которого входит моторизированная дивизия «Великая Германия», 3-я, 11-я танковые и 332-я пехотная дивизии, танковая дивизия «Адольф Гитлер» 2-го танкового корпуса СС».

— Напор выдержали страшный, — продолжил Александр Ильич. — Почти все танки нашего батальона подбиты, но мой цел. У немцев тоже жестокие потери. Чад невообразимый. Стоны, стрельба, взрывы. Я подбил два немецких Т-4… В Т-34 стреляет командир, башенный стрелок лишь заряжает, но это было заслугой всего экипажа, — сделав паузу, пояснил Федоров. — За тот бой меня наградили орденом Красной Звезды… В результате атаки немцам удалось продвинуться на нашем направлении на восемь километров, на соседнем — более чем на двадцать. Их остановила 3-я танковая армия Рыбалко. В это время мы убыли на переформирование. Получив новые танки, были переброшены под Прохоровку. Там-то я «тигр» и подбил. Тогда приказ действовал: за уничтожение одного «тигра» — орден Отечественной войны первой степени, двух — звание Героя Советского Союза. Поразить его можно было лишь в бок, гусеницу. Для этого на каждый экипаж перед боем выдавали по два подкалиберных термитных снаряда.

Из книги М. Катукова:

«Для меня не было секретом, что 88 мм орудия «тигров» и «фердинандов» пробивают броню наших танков с расстояния двух километров. Вряд ли в этом случае «тридцатьчетверки» могут выиграть бой в открытом огневом состязании. Но есть недостаток и у тяжелых танков врага — плохая маневренность. Вот это прекрасно можно использовать при засадах. Пока стальная громада развернет башню, легко маневрирующая «тридцатьчетверка» может произвести несколько прицельных выстрелов…»

— Жестокий бой начался, — продолжил Федоров. — Я маневр произвел, прицелился «тигру» в боковину и выстрелил. Он загорелся. Ищу уязвимое место у другого «тигра», кричу башенному стрелку, чтобы быстрее послал в ствол снаряд. И — темнота кромешная в глазах. Оказалось, танк наш загорелся от прямого попадания. Меня, башенного стрелка и радиста механик-водитель Миша вытащил через нижний люк. Стрелку оторвало правую руку, радисту выбило глаз, я отделался контузией. Танк сгорел на моих глазах. За подбитого «тигра» я получил орден Отечественной войны первой степени.

Из книги М. Катукова:

«Примерно восемьдесят танков противника пытались прорвать позиции корпуса. Но воины 6-го танкового корпуса и 90-й гвардейской стрелковой встретили их таким огнем, что поле, как цветами, было усеяно горящими танками. В 16 часов мне доложили, что противник потерял 74 машины. Остальные свернули на северо-восток».

— Вскоре меня ранило в маневровом бою. Оказался в госпитале. Землячка наша, из Нелидово, сделала операцию. Жалко, фамилию ее не записал. Не думали мы об этом как-то… Снова переформировались, опять начали воевать. В одном из боев, где мы несли тяжелые потери, в откатном устройстве танковой пушки вытекла жидкость. Я попросил у командира разрешения выехать на ремонт и наткнулся у КП на командира танкового корпуса Гетмана. Кричит: «Назад! Расстреляю!» Докладываю, в чем дело. «Нет у нас, лейтенант, времени на ремонт! Три танка осталось в строю! Немец на нашем КП будет, пока ремонтируетесь!» Отдает приказ командирам трех танков, в том числе и мне, курсировать по горке на виду у немцев, чтобы ввести их в заблуждение. Оказались мы чем-то вроде живой мишени. Сутки курсировали, пока подоспело подкрепление. Я когда посмотрел на свой танк, ужаснулся: весь посечен осколками.

Нашему 6-му танковому корпусу присвоили звание гвардейского, — продолжил Федоров. — Неожиданно и меня за маневрирование перед немцами отметили. Хрущев вручил мне орден, гвардейский знак. Спрашивают, кто из награжденных желает выступить. Ну, я второй раз и вышел перед строем. Спасибо, мол, за награду. Закончил словами: «За Родину! За Сталина! Ура!» Был я уже командиром взвода, а вскоре назначили меня замначальника штаба батальона.

Потом было ранение. Мы на марше сидели на броне, и за ротозейство были наказаны. Налетели «мессершмитты», мне ноги перебило. Две недели переводили из медсанбата в медсанбат: «Гангрена, браток». На счастье опять попался хирург-земляк, из Калинина. Он ампутацию притормозил: «Сделаю я тебе, Саша, несколько надрезов. Утром посмотри на повязку. Если появится кровь, ногу спасем». Я ночь не спал, гляжу — на повязке кровь. Воспрянул духом. Четыре месяца пролежал и демобилизовался инвалидом второй группы…

Заведующий отделом Калининского обкома КПСС А. Федоров (справа) с председателем Калининского облисполкома А. Ильенковым. Начало 80-х годов

Карпово сожгли немцы. Поехал в деревню Полтино Оленинского района, где мама жила. В райкоме со мной побеседовали, узнали из моих документов, что в партию вступил в 43-м, был секретарем комсомольской организации роты. И тогда председатель райисполкома Рощин, в прошлом командир партизанского отряда, взял меня в райисполком завотделом, ставит задачу: разрушенную войной торговлю восстанавливать. С жаром взялся за дело, избрали меня членом бюро райкома партии. В августе 1944 года был избран первым секретарем Оленинского райкома комсомола. Работал в этой должности до 1952 года, пока не послали учиться в областную партшколу. К той поре женился на учительнице Эмилии Ивановне. Трех дочерей воспитали, внуков, до правнуков дело дошло. Но я уже вперед забежал, — улыбнулся Александр Ильич.

Первым секретарем Плоскошинского райкома партии ему довелось быть всего несколько месяцев. В связи с укрупнением районов Федорова перевели председателем райисполкома в Красный Холм. Позднее он был избран здесь первым секретарем райкома партии. Работал в этой должности восемь лет…

— Я бы, может, с Красным Холмом не расстался, если бы не автомобильная авария, в которую попала машина райкома. Водитель погиб, женщина получила увечье. У меня переломов не было, но парализовало с одной стороны голосовые связки. Первый секретарь обкома Николай Корытков приехал с корреспондентом «Сельской жизни» Дмитрием Просековым на собрание в колхоз имени Куйбышева, услышал, как я говорю, заставил лечиться. Трофимов, министр здравоохранения РСФСР, здорово помог. В обкоме довелось работать с Корытковым — он, кстати, в Красный Холм любил ездить. Позже я узнал, почему. Сидим с ним рядом как-то в Москве на съезде партии, а Николай Гаврилович говорит: «Мы с батькой лен к вам сдавать возили из Устюжны». В чем его, да и всех нас, была сила? В знании жизни! Мы из народа вышли. В войне закалились. Образование хорошее получили. Ну и спрос был. Без дисциплины, без планирования нельзя. Без дисциплины человек, сам того не замечая, разлагается.

Считаю, в Красном Холме был лучший период жизни. Сельским хозяйством активно занимались. Выращивали льна 3500 га. Зерновых было 15 тысяч га, не меньше. С каждого брали в среднем по 22 центнера. На 1200 гектарах картошку сажали. Коров было 18 тысяч голов. А понастроили сколько! Новый льнозавод, межрайонная база, асфальтобетонный завод, училище механизации, мелиоративный техникум, пивзавод, асфальтовая дорога до Бежецка, Дом культуры, гостиница. Уже не говорю о десятках домов, возведенных в райцентре, колхозах и совхозах. Так что за свои награды, орден Ленина и орден «Знак Почета», стыдиться не приходится. Тогда и многие механизаторы, животноводы, строители, руководители награждались. Какие же замечательные труженики были… 21 колхоз и один совхоз в районе были миллионерами.

А ныне, — с грустью отмечал Александр Иванович, — с краснохолмскими разговариваю, они — глаза в сторону. Лен и картошку перестали выращивать. Строительство на нуле. Льнозавод разрушен. Люди спиваются, вымирают. Власть бросила деревню на произвол судьбы. Боже упаси, я не призываю назад пятиться. Любой здравомыслящий человек понимает: время другое, люди другие, техника далеко шагнула вперед. России нужна национальная идея развития, которая сплотила бы всех. Ну а мы, ветераны, если позовут, совет дадим. Ясно мне: твердые, жесткие должны быть решения. Как на войне. Сегодня, по большому счету, война и есть. Против народа нашего, против России…

Я был на похоронах Александра Ильича. Провожали его в последний путь, как и положено провожать офицера, с воинским салютом. Но никто из представителей современной тверской «элиты» не пришел.

Валерий КИРИЛЛОВ, писатель