Как бывший солдат вермахта стал Героем Советского Союза

О Фрице Шменкеле я узнал от председателя комитета по телевидению и радиовещанию Калининского облисполкома Алексея Егорова в пору, когда в середине 80-х работал его заместителем. Егоров был соавтором небольшой книги «Партизан Фриц». Позже к этому добавились новые сведения, позволив полнее представить судьбу этого антифашиста.

России нужна не нейтральная, а пророссийская Украина

Много лет «русского медведя» цинично, нагло, системно загоняли в угол. И у «медведя» не осталось никакого иного выбора, кроме как, собравшись с силами, рявкнуть на тех, кто поставил целью стравить в братоубийственной войне два народа.

Познакомился я с Александром Ильичом в конце 70-х, когда Федоров работал заведующим финансово-хозяйственным отделом Калининского обкома партии, а я — редактором областной молодежной газеты «Смена». Больше ничего об Александре Ильиче не слышал до той поры, пока мы совместно не начали отмечать дни рождения его правнуков и моих внуков Ивана и Глеба. Однажды за столом Федоров сообщил, что его пригласили на встречу участников Курской битвы. «Танкистом я был», — пояснил он.

Окончание. Начало в № 18

Как появились оккупанты

Перед войной Коля Пушкин окончил шестой класс Замятинской неполной средней школы. Из троих братьев он был младшим. Старшего, Василия, после окончания Ржевского техникума призвали в армию. Средний, Константин, окончивший Калининский пединститут, учительствовал в Рождественской средней школе.

Отца, участника Первой мировой войны, в армию не взяли. У него была «бронь». На станции Осуга Павел Иванович заведовал льняными складами, они относились к оборонной отрасли. Мама, Евдокия Дмитриевна, работала в колхозе.

Война дала знать налетами вражеских самолетов, проводами парней и мужчин на фронт. В третьей декаде июля 1941 года в Осугу приехала группа чекистов из Калинина. Стали формировать истребительный отряд. Записались около 25 человек. Павла Ивановича назначили заместителем командира, Николая зачислили в разведчики. Кроме него, из мальчишек в отряде оказалось еще пятеро.

— Каждому выделили по канадской винтовке и по двадцать пять патронов, — вспоминал Николай Павлович. — Часть винтовок оказалась неисправной. Их отдали в ремонт специалистам станции военно-технического поезда. Чекисты успокаивали: «На передовой вам воевать не придется. Ваша главная задача — ловить диверсантов»…

28 сентября немецкая авиация разбомбила на станции несколько эшелонов с красноармейцами. А 30-го бомбы попали в дом Пушкиных (одна у крыльца зарылась в землю, не взорвавшись), и винтовки «погибли» вместе с домом. 4 октября отряд раздробился на мелкие группы. Предписывалось рассредоточиться в местах проживания или у родственников. Семья Пушкиных, отец, мать, Николай, а также еще один человек, фамилию которого он забыл, отправились на повозке в Голышкино.

— Двадцать пять километров мы ехали пять суток. Мирное население военные через ржевский мост не пропускали: по нему сплошным потоком двигалась наша отступающая армия. Люди, повозки, машины, орудия, танки…

Отец сказал: «Надо ехать правым берегом Волги». Остановились напротив деревни Горчаково. В ней жили две родные сестры моей мамы. Стали громко их звать, они нас услышали. Телегу переправили на лодке, лошадь Волгу переплыла. Немного отдохнув, пешком отправились в Голышкино. В этой деревне я родился, в ней жили дедушка Иван и бабушка Татьяна по линии отца. До переезда в Осугу я учился здесь, в начальной Першинской школе. Работая на станции, отец построил в Голышкине дом. В нем мы и поселились.

Отдыхать не пришлось. Часть наших бойцов и командиров скопилась у Горчакова. Я и отец перевозили их на лодках. Голышкинские женщины варили им картошку, а отец давал ориентировку, как выходить из окружения. Безопасный путь лежал через военный аэродром, что был в трехстах метрах от деревни, и дальше, через опекаловский лес и клемовское болото, в сторону Луковникова. На аэродроме, в земляных капонирах, оставались наши самолеты. «Надо их сжечь, чтобы не достались врагу», — решил отец. Три исправных И-16, прозванных летчиками «ишачками», мы сожгли. Неисправные бомбардировщики ТБ-7 не тронули.

Немцы появились в Голышкине 14 октября. Первый отряд был на мотоциклах. Солдаты в плащах грязно-зеленого цвета, касках, с автоматами на шее. Наглые, самоуверенные. Некоторые без остановки проследовали на Першино. Те, что остановились в Голышкине, забегали по дворам, отстреливая живность. Развели костры, стали варить мясо, пить шнапс. Один, достав из кармана губную гармошку, заиграл и запел: «Вольга, Вольга, мутэр майнэ!» Отец возмутился: «Какой негодяй! Чужую реку считает матерью…».

Отец, зная немецкие повадки, предупредил односельчан, что оккупанты начнут искать продукты. Картошка была зарыта на огородах. Забегая вперед, скажу: зимой она не даст помереть нам от голода. В Голышкине появился староста, местный житель Илья Матвеевич Лебедев. Он не выдал ни одного односельчанина, сочувствующего советской власти, предупреждал о возможных обысках. Видимо, поняв это, немцы назначили другого старосту. Тот стал изо всех сил выслуживаться перед оккупантами.

После освобождения района арестуют обоих. Потом всю жизнь я буду думать, что с Лебедевым обошлись несправедливо.

Опасные походы

Николай Павлович долго молчал, собираясь с мыслями.

— Отец начал посылать меня в разведку. Маршруты были разные: Ржев, Осуга, Сычевка… До Ржева от Голышкина два километра. На стенах домов объявления: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана или снабдит его продуктами, или чем-либо поможет, карается смертной казнью через повешение…». В кармане у меня был «аусвайс» с отметкой, что я направляюсь для обмена вещей на продукты. Я запоминал, где немецкие укрепления, пушки, танки. Поменяв на рынке домашнюю одежду на соль, я пешком возвращался в Голышкино. А до Сычевки и обратно добирался товарным поездом. Оккупанты дозволяли мирному населению такие поездки, но, опять же, при наличии «аусвайса» и отметки в нем. После войны отец мне сказал, что в Быховой Слободе находился наш радист с рацией, имевший связь с разведотделом армии. К нему, как я понял, и ходил отец.

8-9 января 1942 года наши 39-я и 33-я армии приблизились к Ржеву. Переправившись по льду через Волгу, двинулись к Вязьме, дойдя почти до Сухиничей. В тылу, возле Ржева, осталась четырехкилометровая дыра. Ее немцы быстро «заткнули».

Еще в октябре 1941 года на ветке Ржев — Вязьма наши, отступая, бросили несколько бронепоездов. Враг начал их использовать. Разведать, где они точно находятся, предстояло мне и Саше Купцову, который жил на станции Осуга. Саша был на два года старше меня и, как я потом
узнал, приходился племянником Зое Иосифовне Михайловой. В семидесятые годы станет первым секретарем Старицкого райкома партии…

С Сашей мы прошли по маршруту: Осуга, деревни Рогачево, Петраково, Пашки до разъезда Помельница. Помню, большую помощь оказал нам Михаил Сахаров из деревни Рогачево. До оккупации он был начальником водозаборной станции на реке Осуга. Сахаров рассказал, как обойти вражеские посты. На разъезде мы обнаружили сдвоенный бронепоезд, из него немцы обстреливали наши части. Возвращаясь через совхоз «Вораксино» Смоленской области, зашли в деревню Вашутино, где жил отцовский приятель и связной Петр Калистратов. Он дал мне салазки, привязал на них заднюю часть туши немецкой лошади, предупредив: «В мясе — две гильзы с донесениями». После этого Саша направился в Осугу, а я взял курс на Ржев.

В деревне Шеломово меня остановили два полицая. «Что везешь?» «Да вот, — говорю, — немного ржи и конину». Кусок мяса показался им тяжелым, они его не тронули, а на мои валенки обратили внимание, приказав их снять. Мороз стоял градусов двадцать пять. На мне были взрослые кальсоны. Я опустил их ниже стоп, завязал внизу тесемками и побежал, волоча за собой салазки. Бежал семь километров до деревни Дубакино. Постучал в окно крайней избы. Салазки втащил в коридор, чтобы собаки не
съели мясо. Хозяйка растерла мои ступни, смазала их салом, дала мне валенки-опорки, накормила щами и предложила: «Оставайся ночевать». Я отказался — к вечеру заканчивался срок отметки в «аусвайсе». 11 километров до Голышкина, я одолел без приключений. Отец дожидался меня на берегу Волги. Я рассказал ему о гильзах в конине, он осерчал: «Предупреждал же — никаких письменных донесений!»

В июне 1942 года мне и Купцову поручили добраться поездом от Осуги до Ново-Дугина. Там предстояла встреча с человеком, который занимался поиском следов оказавшегося в окружении командарма 33-й армии генерала Ефремова. Подпольщик сказал: «Передайте товарищам, что армия разгромлена, командующий застрелился, а генерал Масленников вывезен самолетом». После этого в Ново-Дугино я ездил связным несколько раз.

В Голышкино все громче доносились взрывы и стрельба. Жители думали, вот-вот придет Красная Армия. Но наши войска остановились на Собакинской речке, в стороне от Зубцова. Каждую ночь наши самолеты бомбили Ржев, в основном — станцию Ржев-II, аэродром, другие точки. Где-то в районе деревень Глебово, Успенское, Плешки, что на левом берегу Бойни, по ночам высвечивались зарева пожарищ. В нашей деревне квартировала аэродромная обслуга, техники, зенитчики. Оккупанты вели себя как господа. Заставляли хозяев делать в домах уборку, после чего выгоняли их на улицу. Люди ютились в сараях, подсобках, банях. Ощущалось приближение решающих событий. Наступление наших войск началось 30 июля 1942 года. Этот день мне запомнился тем, что шел сильный дождь. Поля превратились в топь. «Илы», которых немцы страшно боялись, летали над самой землей.

В середине августа я отправился в Рождествено. Первое, что бросилось мне в глаза, — передвижение немецких войск в направлении Ржева. Я считал подводы, автомашины, орудия, запоминал номера на броне танков. Возвращаясь, неподалеку от родных мест, попал в переплет, едва не стоивший мне жизни: плотный минометный обстрел. Контуженный, с сочащейся из ушей и носа кровью, почти двое суток пролежал я на обочине дороги. Очнулся от слов: «Это Колька, внук деда Ивана». Открыл глаза и увидел знакомых ребят из деревни Пестриково. Пошарив по моей одежде, они извлекли «аусвайс»: «Точно, Колька!» Покричали деда Ивана, тот вышел к Волге…

Валерий Кириллов

Продолжение следует