— Вы думаете, в нашем мире нет магии? — спросила Полина Дмитриевна.

Два десятка заинтересованных детских глаз смотрели на нее.

— На самом деле она есть, и она — в каждом из нас. Волшебство витает в воздухе и заключено в человеческом помысле и поступке. Образы и мысли рождают чудеса, так как они предшествуют делам. Сейчас я это докажу. Девочки! Представьте, что на вас надето средневековое платье придворной дамы. Юбка из парчи, тугой корсет, талия затянута, плечи открыты…

Девчонки невольно выпрямились. Изменилось выражение лиц, подбородки поднялись. Каждая словно стала чуть выше и тоньше.

Мальчишки зашушукались.

Нет, нет, нет, она никогда Володю не простит.

Марина стояла на кухне и резала салат.

Так много еще предстоит наготовить — это ее первый Новый год в собственной квартире! Хорошая работа в известной корпорации дала возможность снимать жилье… и хозяйка не возражает продать потом ей эту замечательную квартиру, а банк согласен дать ипотеку. Двуш-ка, и вторая комната совсем маленькая, даже двухспальная кровать еле влезла — зато из нее потом получится отличная детская.

Но о детях временно решено
забыть.

Марина, наверное, все же слишком молода пока. Надо пожить для себя, окончательно встать на ноги на работе, расплатиться за симпатичный внедорожник, выкупить жилье, покататься по миру…

И она никогда не простит Володю.

За окном наметала сугробы белоснежная бриллиантовая вьюга, а нож споро перепрыгивал с отварной говядины на соленый, хрусткий огурчик.

Стол должен быть достойным — вечером придут родители и бабушка Клава, а потом девчонки. А вот Володя теперь не придет, и Карина с Лелей, зная о прогрохотавшей ссоре, из чувства солидарности согласились оставить своих парней в их мужских компаниях и отметить Новый год в режиме девичника. Почему бы нет.

Новая жизнь

В понедельник, в час тридцать дня, Люба Кочерыжкина почувствовала себя дурой — подруги обсуждали последние достижения женской передовой мысли, а Любе нечего было сказать. Из разговора Люба поняла главное — женская передовая мысль шагнула далеко вперед, а Люба — не шагнула.

Положение рисовалось катастрофическое — со всех сторон выходило, что Люба Кочерыжкина, исключительно по глупости считавшая себя человеком счастливым, живет зря, да и вовсе не живет, а лишь волочит на себе цепи и вериги давно упраздненного мужского деспотизма и собственной некультурности.

Громыхая цепями, Люба поплелась домой — в узилище никчемной жизни своей.

Ещё накануне вечером деду Степану захотелось грибов. Старик удивился: давно уже не знал он желаний, ел и спал скорее по привычке, даже газеты читал редко и без интереса. Тянул время, и время поддавалось. Дед не мог даже точно сказать, сколько ему лет. Восемьдесят четыре? Восемьдесят шесть? Девяносто? Иногда приходилось доставать паспорт — там всё было написано, дед читал, кивал, но через неделю опять терял счёт годам.

ПОКА НЕ ПОДНЯТЫ ЖАЛЮЗИ

Серое предутренье разлито по дому. Остатки ночных красок уже медленно и неохотно растворяются, но ещё не уступают светлой палитре. Где-то плохо различимым светлячком мигает забытый светильник…  То ли вставать, то ли поваляться… И дыхание рядом такое ровное…

Нет, спать не хочется. Подняться тихонечко, чтобы никого не разбудить. Сначала ледяной воды — иначе глаза не раскрыть. Ух! Хорошо, теперь можно и на кухню. Здесь ночи побольше, потому что на окнах — жалюзи. И сейчас главное — не торопиться их открывать. Казалось бы, что такого: поворот — и вот уже воздух залит разрезанным на тонкие полоски заоконным светом. Но нет, всё не так просто.