Окончание, начало в №№ 31-34, 36, 37

За углом на нашем квартале был такой же, как и наш, дом, в котором жил с матерью кочегар, молодой здоровый парень по прозвищу Крупеня. В то время ходить ночью по городу было опасно. Банда грабителей пряталась в развалинах бывшего универмага и нападала на одиноких прохожих. Банду арестовали, в числе грабителей оказался Крупеня. После войны в городе снова появился Крупеня, прихрамывающий, с тросточкой в руке, с орденами и медалями на груди. Впоследствии он поступил в Московский энергетический институт, по окончании которого работал инженером на городской электростанции.

В развалинах я нашёл лыжи и зимой катался с крутых берегов Волги. Однажды я пошёл на лыжах за молоком, которое мы брали у женщины, жившей около церкви Смоленской Божьей матери. Я скользил на лыжах по дороге к дому, как кто-то наступил сзади на концы лыж, и я упал. Двое мальчишек схватили мои лыжи и убежали. Одного я узнал. Это был Витька Пруссаков, живший на нашем квартале за углом. На следующий день вдвоём с Водькой Журавлёвым мы пошли к дому Витьки и стали стучать в окно, требуя отдать лыжи. Лыжи вынесла сестра Витьки. Витька Пруссаков потом оказался моим одноклассником. В первый же день после уроков мы с ним подрались в классе, но потом помирились и даже подружились. В четвёртый класс я пошёл в школу N№ 30. Ходить приходилось через весь город по отстроенному сапёрами мосту с деревянными фермами. Прямо напротив съезда с моста у высокого берега Волги установили обелиск в честь освобождения города Ржева от фашистов. Зимой ходили через Волгу по льду, но быстрое течение не давало воде как следует замёрзнуть. Было много промоин, и более короткий путь был опасен. Летом наладили две паромные переправы. Большие железные лодки перевозили по десятку людей. В районе островов летом переходили Волгу даже вброд. Вода не достигала и колен, но сильное течение сбивало с ног.

В марте 1945-го мы с матерью ходили по льду через Волгу смотреть кинофильм «В шесть часов вечера после войны». Война ещё шла, а мы видели салют в честь её окончания, видели счастливых людей, прошедших войну и оставшихся живыми. Трудно передать то впечатление, которое произвёл на нас этот кинофильм. Как будто побывали в сказке.

В начале мая 1945 г. мы с Валей оставались дома одни. Мать лежала в больнице. В это время я уже спал на чердаке. Шум, крики, выстрелы подняли меня с постели и я выскочил на улицу. Улица была полна народу. Все кричали, обнимались, целовались. Откуда-то доносились выстрелы. В весеннем воздухе висело одно слово «ПОБЕДА!».

Всеобщее ликование охватило город. Такого взрыва радостных эмоций я больше никогда не видел. 10 мая 1945 года родился брат Витя, названный так в ознаменование Победы-Виктории.

С рождением Вити мать больше не могла ездить на заработки в деревни. Ещё в сентябре 1943 года она была зачислена на работу портнихой на ст. Ржев-2. Шила она на дому одежду для работниц отделения ж/д. Работала она таким образом до 1946 года.

Портным стал и дядя Вася из деревни Седниково. Его не допустили к работе диспетчером, как бывшего в оккупации человека. Шил он шинели и форму для железнодорожников. Сшил он шинель и мне. В этой шинели я ходил после службы в армии, учась в Рыбинском авиационном техникуме. В ней я и женился.

Город потихоньку отстраивался. В основном строились деревянные брусчатые четырёхквартирные дома. Для руководства ставились финские домики на одну семью. В таком домике поселилась и семья железнодорожного прокурора Дианова, сыновья которого Лёка и Кока были моими приятелями. Выстраивались и дома барачного типа с одним входом и длинным коридором по всему дому, в который выходили двери комнатушек. Такой дом стоял на углу квартала по Зубцовскому шоссе. В нём жил мой одноклассник Витька Сергеев — Коряка, как его называли. Он вместо буквы «л» говорил «р»: вместо «телёнок» он говорил «терёнок». Строились и частные дома. В районе вокзала ст. Ржев-2 на новой улице Мира пленными немцами возводились небольшие кирпичные двухэтажные дома.

Улица «Максимка» 1945-1948 гг.

Из эвакуации вернулась сестра хозяйки нашего дома и предъявила права на наследство. Ермолаевым выделили комнату в одном из Калининских домов, а нам дали квартиру в одном из деревянных брусчатых домов на улице Максима Горького или «Максимке», как её обычно называли в народе. Летом мы туда переехали. Квартира представляла собой большую комнату с печкой-плитой напротив входа, с двумя окнами на улицу и сенями из досок. В сени с улицы вело крыльцо с двумя ступеньками. Между брусьями лежала пакля, но это не обеспечивало звукоизоляцию. Соседи спокойно переговаривались между собой через стену и даже передавали друг другу мелкие предметы, пропихивая их в щели между брусьями. Позднее стены оклеили газетами, т.к. обоев не имелось.

Соседями нашими стали: Макаровы, Поярковы, Козловы.

Сам Макаров был высоким представительным мужчиной с одним прищуренным глазом, служил на железной дороге. Жена его Александра Титовна занималась домашним хозяйством. Сын, Николай Макаров, служил помощником военного коменданта станции Ржев-2.

Поярков Петр Никитич был начальником отдела рабочего снабжения в Ржевском отделении ж/д. Жена, тётя Аня, вела домашнее хозяйство и у них была корова, которая стояла в сенях, для чего сняли часть пола и прорезали дверь в стене сеней. Мы стали брать у них молоко для Вити. Дети Виктор, Нина, Толя и Юра размещались в такой же квартире-комнате, как и наша. Дядя Петя болел туберкулёзом. Он лежал на кровати и пел песни: «Побиты, поломаны крылья…», «Ты уедешь к северным оленям, в жаркий Туркестан уеду я» и др. Дети учились в школе N№ 30. Мы с Толей подружились. На чердаке дома устроили постели и спали там летом каждый в своём углу. По сплетённой из проволоки лестнице слезали с чердака и бегали в городской сад на танцы. В сад проникали через забор.

С Козловыми мы были знакомы до войны. Они жили тогда в одном из соседних домов на станции. Иван Михайлович Козлов работал в отделении дороги, жена Екатерина Михайловна и её сестра Верочка были бухгалтерами там же, а третья сестра Лёля вела домашнее хозяйство. Сын Валентин учился в старших классах нашей школы. Он был на 2-3 года старше меня.

Земельный участок при доме был поделен на четыре части, где мы стали сажать картошку и другие овощи. Во дворе был построен дровяной сарай из досок, нужник на два очка и помойка в виде деревянного ящика с крышкой. В мои обязанности по-прежнему входили обеспечение водой и дровами. За водой приходилось ходить за три квартала к 30-й школе или на Волгу, дорога до которой была ещё длиннее и к тому же шла в гору. На Волгу ходили полоскать бельё. Добывать дрова стало очень трудно. Приходилось ходить к дровяному складу на станции и там выискивать завалявшиеся в грязи брёвнышки. Однажды я нашёл на соседних огородах землянку и таскал сырые доски оттуда. Война кончилась, а полуголодное существование оставалось. Для маленького Вити выдавали детское питание. Оно состояло из стакана молочной смеси и двух печенин. Витя, когда стал говорить, постоянно просил «Деба и ка», что означало «хлеба и сахара». Кусочек чёрного хлеба слегка посыпали сахарным песком, и это «лакомство» он ел.

По весне 1946 года я ходил по соседним огородам, выискивая оставшуюся с осени в земле картошку. Найденные вонючие картофельные клубни промывались в воде, извлекалась крахмальная масса, и из неё мать пекла лепёшки. Вдобавок был овсяный кисель наподобие клея.

Позднее приобрели козу. Она была комолой, но кусалась. Коза паслась в стаде за городом, и в полдень нужно было ходить её доить. У матери в то время распухли от голода ноги, стали выпадать зубы, ходить ей стало трудно и поэтому доить козу на пастбище приходилось мне. Пастухом был однорукий инвалид войны дядя Гриша Соколов, живший на противоположной стороне улицы недалеко от нас.

Рядом с нашим домом на углу квартала выстроили ещё один деревянный барак, где поселились в комнатах семьи железнодорожников. Напротив нашего дома в маленькой баньке жила женщина-шофер Давыдова с дочерью Ниной. Рядом с ними строили дом из полуобгорелых брёвен брат Михаил с сестрой Лидой. Крыша дома была покрыта ржавым покоробленным железом. Рядом с нами строили дом Рубцовы в компании с Марьей Тимофеевной. Дядя Паша Рубцов служил в военизированной охране на ж/д, а жена, тётя Сима, занималась домом. Старший сын Юра был мне ровесником, а младший Витя, по прозвищу Воробей, скакал на одной ноге с костылём под мышкой. Ногу он потерял при разрядке снаряда. В последствии он ещё два раза подрывался и погиб-таки. Третьим ребёнком в семье была сопливая девчонка Галя.

Далее строили дом Кудровы — дядя Володя и тётя Нюра. Владимир Кудров работал диспетчером в отделении ж/д. У них были дети: Юра, Коля, Геня, Галя. За ними на квартале сохранился домишко Анечки Чиркинской, жившей с дочерью Ниной. В их доме обитали и два брата Мединцы. Следующий дом принадлежал тёте Лизе Пятаковой, у которой были сыновья: Лир, Авангард, Игорь, и дочери: Лия, Генриетта, Светлана. В следующем доме ребятишками были братья «Гэтты» — Смольковы. Во время войны они находились в концлагере в Белоруссии и говорили с белорусским акцентом. Далее стоял вросший в землю почти по окна домишко, в котором кроме хозяев ютились Струнины. Ребят звали Виктор, Генька, Толя и была ещё сестра, имени которой не помню. Генька ковылял по улице с трофейным аккордеоном, вихляя бедром из-за больной ноги. Толе отец привёз альбом с иностранными марками, но с семьёй он не жил. Крайним на нашей стороне квартала в то время был построенный из старых шпал дом «Бутузов», так называли двух маленьких кругленьких братьев: Тольку и Кольку. Впоследствии на угловом участке построили дом Струнины.

На противоположной стороне улицы в угловом покосившемся домике жил другой Струнин — Серёга-лупатый, прозванный так из-за вылезавших из орбит глаз. Ближе к нам на противоположной стороне улицы жил с родителями Валентин с культёй вместо левой руки. Он был заядлым охотником. Постоянно зимой ходил на лыжах с ружьём на охоту. Он окончил пединститут и преподавал в школе. Между домом Валентина и домом пастуха Соколова сохранился дом, в котором жили Шаруты: Алька и Витька. Командовала в доме бабка Шарутиха. Вот такие жители нашего квартала на Максимке остались в моей памяти.

По вечерам много ребят собиралось на нашем конце квартала. Играли в лапту, чижа, штандор-стоп, городки. Прямо на дороге размечались квадраты, в которых ставились городошные фигуры и выбивались палками. Улица никакого покрытия не имела. Машины по улице не ездили. Мячи делали сами из пористой резины, которую добывали из колёс разбитой немецкой техники. Пионерских лагерей в то время ещё не было, но в 1946 или 1947 году во время летних каникул при школе был организован летний лагерь, в котором побывал и я. Мы приходили утром в школу, завтракали и шли в пригородный совхоз Домашино полоть грядки. На обед строем с песнями шли в школу и после обеда отправлялись домой. Вот таким было наше детство.

Поярковы построили свой дом на Зубцовском шоссе около 30-й школы, а в их квартиру въехали Нина Яковлевна Григорьева с сыном Аликом, её сестра Елизавета с сыном Колей и их мать Екатерина Карповна. Алик ходил всегда с гордо поднятой головой и в наших играх не участвовал. Бабка Карповна звала его Аличек, а второго внука — Колька — рыжая собака. Все дамы курили и резались в карты. Четвёртым участником игры в «козла» частенько бывал я.

Вернулись из эвакуации из Котласа Костюковы. Поселились они недалеко от нас в таком же доме. В последствии они построили свой дом за речкой Холынкой.

Учился я средне. Наверно занимался уроками недостаточно, но выполняя домашние задания по математике распевал песни. Окончив 7 классов средней школы N№ 30 в 1948 году, по совету Николая Макарова я поступил учиться в Рыбинский авиационный техникум на литейное отделение. Вместе со мной поступил туда и Юра Веселов. С этих пор началась моя самостоятельная жизнь.

Ленарий МОРОЗОВ