Меня, как и многих людей, поразила часть речи Президента России Владимира Путина с ежегодным посланием о новых типах вооружения: это гиперзвуковой блок «Авангард», ракетная система «Кинжал» и другие крылатые ракеты сверхбольшой дальности с ядерно-энергетической установкой.

Я и представить не мог, что к этому вооружению имеет прямое отношение мой армейский друг и сослуживец Герман Беляков.

С Герой я дружил около двух лет. Мы ходили с ним на собрания литературного объединения, которые в то время вёл сотрудник ржевской редакции Вениамин Франтов. Гера писал стихи, опубликовал в газете:

Мне есть о чём и думать, и писать,

Не разводить же на листе проталины,

Когда себя приходится «тесать»,

Ремень потуже затянув на талии.

И палец под ремень не подпустить,

Идти не так, как хочется, а в ногу,

Я даже в одиночестве грустить,

Признаться, отучаюсь понемногу…

— Есть у вас ещё стихи о воинской службе? — спросил у Белякова редактор Сергей Иванович Богданов.

— Есть наброски. На днях у нас закончились окружные учения ПВО. Что получилось, судить вам:

Меня ко сну огни ночные клонят.

Ребята понимают — новичок.

Мерцает высоко на небосклоне

Подвижный реактивный светлячок.

… Его мы ждём, он всё ещё в полёте.

И будем ждать, покамест он в пути,

Покамест на последнем самолёте

С востока к нам рассвет не прилетит.

Последние две строчки понравились редактору. Оба листочка со стихами он тут же передал ответственному секретарю редакции.

Герман приходил на собрания литобъединения один. Там ждали его стихи. Их брали в набор — мои бросали в корзину.

Беляков призывался в армию из Москвы. После школы учился в МАИ, со второго курса был призван в армию. В военкомат обратился сам: «Мне это нужно, — сказал он. — Мужчина обязан служить. А мне уроки службы пригодятся в моей будущей профессии». Так он оказался в Ржеве.

В нашей воинской части была отличная библиотека. Там мы и познакомились. Герман всё свободное от службы время писал, выписывал из книг, чертил
какие-то схемы в блокноте. Его интересовала литература по самолётостроению, космонавтике. И писал стихи:

Её полюбить…

Полюбить и признать:

Убога она,

Хотя и от Бога.

И можно умом Россию понять,

Да только ума надо много.

Я помню его последнее боевое дежурство, после которого Герман зашёл ко мне в подразделение:

— Шаповалыч (почему-то он меня так называл), меня отзывают в Москву, служить буду в Щёлкове, — сказал он. — Я буду писать. Присылать стихи.

Это было начало июня 1964-го года. Посидели, погрустили. Я проводил Германа до проходной. Мы обнялись, договорились поддерживать связь письменно. Мы организовывали творческие вечера, встречи воинов со ржевскими поэтами в Доме офицеров. Мы оба печатались в газете Московского округа ПВО «На боевом посту». Он посылал в газету стихи, я — прозу. У нас с Беляковым был очень хороший друг в Москве, армейский поэт Иван Васильевич Шамов, который, как и Герман, от увлечения поэзией предостерёг меня в стихотворной форме:

Нельзя Отчизну не любить,

Коль бытием ты с нею связан.

Поэтом можешь ты не быть,

А вот солдатом быть обязан.

Так закончилась моя поэтическая «карьера». Поняв намёк московского поэта, я стал готовиться к переходу на сверхсрочную службу с намерением остаться в Ржеве.

Первое письмо от Германа Белякова я получил в конце июня 1964 года. Его новый адрес был Московская область, Щёлково-3, в/ч 15565. С этой новостью я пошёл к командиру. Показал письмо от Германа, не скрывая радости, что не забыл друг.

— Это номер войсковой части, обслуживающей тренировочные полёты будущих космонавтов, — сказал мне майор Гончаренко.

Честно говоря, я майору не поверил. В письме даже намёка об этом не было.

Кстати, я сохранил все письма Германа, который стал создателем С-300 и
С-400 — систем противовоздушной обороны: «Шаповалыч, дружище! Письма мне тебе хочется писать бесконечно, но лучше ты пиши. У тебя время посвободнее. Моя служба заканчивается, а точнее, переходит в иное качество. В другой профиль. Сегодня пишу в деканат МАИ заявление. Хочу совместить работу и учёбу на вечернем отделении. Есть некоторые наработки. О них позже.

… Николай, у тебя интуиция отличная. Ты знаешь мои намерения… Что касается стихов — в связи с огромной занятостью, плохо пишутся. Моя творческая жизнь вмещается в восьмистрочья:

Теку извилистой рекой,

Студёной и горячей.

Я — от покоя в непокой —

И не хочу иначе.

И счастлив тем, что не один

Живу таким заветом:

Чем больше на пути плотин,

Тем больше дам я света».

И никакого намёка о том, чем занимается мой армейский друг, внезапно отозванный из Ржева в Щёлково. Я знал, что где-то строятся космические корабли. Но тогда, кажется, ещё в проекте и не было систем ПРО сверхдальности.

… 1964-й год. Мне служить ещё год. В Донецке оставались жена и сын. Командование предоставило мне краткосрочный отпуск… Лучше бы его не было! Обстоятельства сложились так, что я вернулся из отпуска раньше времени. Уехал из Донецка в угнетённом настроении. Искал облегчения в делах, в книгах. Не получалось. Вне службы выпивал. Своё внутреннее состояние скрывал от сослуживцев. И только в письмах Герману Белякову рассказал о случившемся во время отпуска. Я не знал, как буду жить дальше? Куда поеду после демобилизации? Как не совершить после разрыва с семьёй непредсказуемых поступков?

Теперь, спустя более пятидесяти лет осознаю: если бы не письма друга, со мною могло бы произойти непредсказуемое. Я не хотел жить. Герман писал: «Шаповалыч, дружище!

Я представляю, какая туча нависла над тобою. Только молодость не прошла. Это только кажется, что её больше не вернёшь. Ещё будет у тебя любовь. И всё будет по-новому. Хорошо то, что всё прояснилось на ранней стадии. Ты умница, что сдержал себя. Я бы на твоём месте не сдержался. Такое предательство нельзя прощать.

Дружище, смотри шире своего несчастья и тебе станет легче. На мой взгляд, самая сильная от хандры «таблетка» — это новая любовь, умная, красивая девушка. Такие есть. Ты теперь свободен в своём выборе…».

И всё-таки, я буду говорить о Германе Белякове, как о бывшем сослуживце, о поэте, а не как об одном из создателей устрашающего оружия. Гера был для меня настоящим другом, с которым полтора года хлебали щи из одного котла. Писал он мне часто, несмотря на его занятость. Боялся, чтобы я не натворил глупостей. И в каждом письме были его стихотворные, с изюминкой лирические строчки:

… Выходит речь из берегов…

С годами, кто не баламутит?

Пора прощать своих врагов —

Других у нас уже не будет.

РАЗМИНУЛИСЬ НА 55 ЛЕТ

«Современность и окружающий мир» — так назывался молодёжный поэтический конкурс в июле 1964 года в Калининграде.

Компетентным жюри более чем из тысячи авторов были отобраны 25, в их числе Герман Беляков. Члены жюри обратили внимание на искренность поэта, на законченность семистрочья, которыми пользовался и пользуется по сей день известный московский поэт Герман Беляков.

По итогам конкурса был издан небольшого формата сборник «Горизонты». Гера прислал мне эту книжицу с автографом: «Шаповалыч, дружище! Я верю, что очистятся твои семейные горизонты. Иначе зачем же — всё течёт, всё изменяется. Гера Беляков». К письму были приложены эти восьмистрочья:

Хандра родимых россиян —

Иллюзий и обид обитель.

Истории самообман,

Как пыльный хвост, повсюду виден.

Где лес и щепки — всё одно! —

Где Пётр Первый, как стихия,

В Европу прорубил окно —

Туда и рухнула Россия…

Друг был озабочен тем, что после семейного распада я никак не мог выйти из безысходного состояния. «…Главное сохрани бодрость духа, — писал он. — Не раскисай. Что же касается сына, то он ещё просто живой маленький комочек, вырастет — разберётся в ситуации: почему он рос без отца? Соберись. Творчество отвлекает. Ты же классный военкор. Читал о тебе в нашей «Стой, кто идёт» (военнослужащие так в шутку называли газету МО ПВО «На боевом посту»). У других бывают ситуации посложнее.

Всё зарубцуется, дружище! Нам ли унывать?

Жду от тебя писем. Гера».

Это письмо датировано августом 1964 года. В сентябре Герман демобилизовался. Из Щёлково в сентябре моё письмо вернулось с пометкой: адресат выбыл.

С тех пор прошло 55 лет. Интересно было узнать, как сложилась судьба Германа Белякова.

Нынешний август преподнёс сюрприз. Просматривая уже ранее прочитанный 19-й номер «Литературной газеты», остановил взгляд на знакомом имени — Герман Беляков. Целая подборка его стихов! Звоню в редакцию, прошу сообщить подробности об авторе.

— Да, Герман Беляков — поэт не столь известный, как того требует справедливость, —
говорит ответственный секретарь номера. — Печатается у нас впервые. И то, что вы столько времени о нём не знали, есть тому объяснение. Ваш армейский однополчанин работает на «закрытом предприятии». Создаёт системы ПРО, прикрывающие небо России, Китая, а теперь и Сирии. Мы тоже только сейчас смогли получить согласие на публикацию подборки, хотя у него вышли несколько книг…

Из аннотации к подборке стихов узнаю и другие подробности об армейском друге: Герман — ученик известного литературоведа Вадима Кожинова. Почти двадцать лет Герман был председателем Совета литературной студии на Трёхгорке в Москве.

… После службы в армии я и Герман шли каждый своей избранной дорогой, но оба остались верны литературному творчеству. Гера окончил МАИ, аспирантуру. Его многочисленные подборки стихов печатались в журналах «Москва», «Российский колокол», «Поэзия» и в других изданиях. Он — член Союза писателей России. Автор стихотворных сборников. В каждом из них есть строчки, посвящённые родине, России:

Бросают в тебя проклятья,

Прощаешь опять и опять…

Чем шире твои объятья,

Тем легче тебя распять.

Пожалуй, это о сегодняшней политической ситуации в мире по отношению к России. В последнем письме Герман писал: «… Завидую тебе, дружище, что ты можешь жизнь с черновика переписать набело. Без помарок. Или в жизни без помарок нельзя?..».

Я так и не смог тогда, 55 лет назад, ответить ему на этот вопрос. Оказывается, можно. Не всё. Если б не «Литературная газета», возможно, всё осталось бы как есть. Ничего бы так и не узнали друг о друге однополчане.

На днях послал в редакцию «Литературки» две своих книги для передачи поэту Герману Белякову. Ему интересно будет узнать о Ржеве, где прошла часть его молодости, где он печатал первые свои стихотворения, участвовал в литературном объединении.

Заканчиваю эти воспоминания строчками Германа Белякова в «Литературной газете»:

Что же, братцы, всё хаем и хаем

И кому-то грозимся «ужо?»

Жизнь, и сам говорю, что плохая,

Жизнь плохая… А жить — хорошо!

Николай Шаповал