РАССКАЗ

Человек всегда себе оправдание найдет. Так уж он устроен. Каждому из нас, даже когда мы совершаем подлые и несправедливые поступки, кажется, что есть на то такие веские причины, которые оправдают нас и перед своей совестью, и перед Господом Богом. Да только так ли это?

Историю эту рассказал мне давным-давно мой дед, человек суровый, практичный и совсем не склонный к мистицизму и суевериям. А случилась она в Саратовской губернии еще до революции.

Жили-были в одном селе два соседа — Степан и Иван. Выросли вместе, вместе и нужду тащили. У обоих семьи — сам — седьмой, а рабочие руки — вот они одни. Женились почти одновременно, и жены, словно соревнуясь, приносили чуть ли не каждый год по дитю. А у бедняка ведь как: что ни год — то саранча, то засуха. Бывало, и голодали.

Но жили как-то, помогали друг другу, чем могли, не ссорились. Старшенькие мальчишки, как и отцы, дружили. И в тот год, когда случились описываемые события, сравнялось им уже по десять лет. Мальчишки как мальчишки были. Чуть минутка свободная — сразу улизнут по своим мальчишеским делам и проказам.

В ту весну река Курдюм разлилась шире обычного. Зима была очень уж снежная, и порой соседям даже приходилось по утрам друг друга из занесенных по самые крыши избенок выкапывать. Играли как-то вечером Антошка Степкин и сын Ивана Витька у реки. Снег почти сошел, а берег здорово подмыло. Уже смеркаться стало, и мальчишки собрались было домой, как вдруг увидели в одном месте под подмытым речным откосом торчащий из земли деревянный край ящика…

Сначала решили, что гроб. Испугались страшно. Ведь по деревенским преданиям в незапамятные времена жили здесь неподалеку, на самом конце деревни, дед с бабкой. И были они то ли колдунами, то ли душегубами, и умерли страшно — сгорели ночью в бане. Их самих уж давно на свете не было, от избенки уж и следа не осталось, а цепкая народная память их имена сохранила. И пугали мамки разбаловавшихся детей:

— Вот сейчас придут Прокоп с Прокопьихой и утащат тебя!

Дрожа от ужаса и любопытства, подталкивая друг друга локтями и подбадривая шутками, мальчишки приблизились к ящику и попробовали копать. Ящик на деле оказался совсем не такой большой и на гроб совсем не похожий. Грубые и тонкие доски, из которых он сделан, были трухлявые и просто крошились в руках. В ящике обнаружились какие-то склизлые тряпки, ржавый железный крест, несколько испорченных слипшихся черных книг и старая кастрюля… полная старинных монет! Онемев от ужаса и восхищения, мальчишки смотрели друг на друга, не веря своему счастью.

Вдруг нависший над тем местом откос ни с того ни сего пополз, и если бы ребятишки не были такими проворными, их бы самих засыпало черным, влажным, жирным черноземом. Сами-то они отбежали, а развалившийся ящик и все, что в нем было, оказалось погребенным под оползнем.

Было уже совсем темно, и мальчишки побежали домой. А по дороге решили, что взрослые им ни за что не поверят, да еще, глядишь, и отлупят «за брехню». И Антоха первый предложил ничего сегодня батькам не говорить, а завтра с утра уже рассказать и сразу вести их с лопатами к тому месту. На том и порешили.

Утром Иван, выслушав заикающегося от возбуждения сына, пошел к соседу. Семья Степана завтракала. Сам хозяин казался спокойным, предложил Ивану сесть. На вопрос, что тот думает о рассказе ребят, отмахнулся, мол, врут все, брехуны проклятые. Темно было, нашли какое-то барахло и навыдумывали себе. У Витьки от таких слов аж слезы потекли из глаз от обиды. Он смотрел на Антоху и не мог понять, почему тот продолжает, опустив глаза, молча есть. «Поди, отодрал его ночью отец, вот он теперь и боится говорить. Папка-то его всегда был на расправу скор», — подумал Витька.

— Дядя Степ, ты нам поверь, мы чесслово не врем! Были там и крест, и кастрюля с деньгами. Много деньгов! Крест черный-пречерный, а деньги желтые и блестят! — затараторил мальчишка. — Мы хотели их взять, а тут как зашуршит, и земля сверху посыпалась. Мы напужались и ну бежать. Страшно стало — вдруг это Прокопий с Прокопьихой, вдруг это их деньги?! Так до дома и бежали! Правда, Антох?!

Но Антоха молчал…

— А что, может, и не брешут ребяты-то, а, Степан? Пойдем, посмотрим, что ли? Долго ли сходить? — позвал отец Антохиного папку.

— Вот делать мне нечего, как шататься по реке. Ну, коль тебе так хочется, и делов у тебя нету, чего там, пошли, — недовольно проворчал Степан.

Через полчаса стояли они все вчетвером у речного откоса. Ящик-то нашли и откопали быстро. Он почему-то был лишь чуть землей присыпан. И были в нем и крест, и испорченные книжки, и тряпки заскорузлые. Но никакой кастрюли со старинными монетами не было.

Витька стоял как громом пораженный, а Антоха молчал да лишь ковырял носком рваного отцовского сапога мокрую землю.

— А не кажется тебе, Степ, что как будто рытая тут земля? Словно ковырялся кто, а потом следы за собой засыпал? Может, кто видел, как ребяты наши клад нашли? Он и косогор обрушил, и деньги потом отрыл?

— Дались тебе эти деньги! — с досадой проворчал сосед. — Не было тут никаких денег, показалось им. А я, вместо того, чтобы телегу чинить, торчу тут с вами.

И отвесив сыну такой хороший подзатыльник, что у того аж зубы лязгнули, пошел по тропинке к дому. Антоха побежал следом.

— Тятька, да поверь ты мне! Ну была кастрюлька! И монеты были. Золотые с орлом и с тетенькой в короне. Или с дяденькой, не разглядел я. Уж очень страшно земля посыпалась. Не вру я! — Витька от отчаяния разрыдался.

— Да может, были, а может, нет. Темная какая-то история, — тихо произнес отец, задумчиво глядя вслед быстро удаляющемуся соседу. — Пойдем, сынок, чего уж теперь тут.

С тех пор дружба между Степаном и Иваном совсем разладилась. Началось все после того, как здорово подрались мальчишки. Витька разбил Антохе нос и разорвал рубаху, а сам долго ходил с фингалом под глазом. После той драки они никогда больше уже не играли вместе и даже не разговаривали. Да и вообще, Антоха стал мало на улице появляться. Все с отцом да с отцом.

А через полгода узнали в деревне, что Степан свою избушку-развалюшку продал, а сам строится на другом конце деревни. Подивились сельчане, а Иван окончательно утвердился в своих подозрениях. Он уже давно понял, что Антоха еще ночью отвел отца на реку и показал, где открылся клад. И что выкопал его Степан, решив с соседом не делиться. И ведь попробуй что докажи! Никто, кроме детей, клада не видел, все шито-крыто.

Пару раз пытался он пристыдить соседа и бывшего друга, да только без толку. Степан с ним и здороваться, и разговаривать вовсе перестал. И уж, видно, решил не таиться. Иван никому ничего не рассказывал, но в деревне все равно поползли слухи, что нашел Степка клад. И хоть тот отговаривался тем, что помер у жены богатый дядька в Воронеже, никто ему не верил. Знали деревенские того дядьку — пустого человека и пропойцу.

Отстроил себе Степан хороший большой дом под железной крышей, сараи. Лошадь купил, корову. Жену разодел, как барыню. Антоха защеголял уже не в старом отцовском тулупе и драных опорках, а в новеньком пальто на вате и блестящих сапожках. Правда, Степан совсем ни с кем не общался в деревне. Жил себе на отшибе, разве что здоровался сквозь зубы.

Но недолго эта сытая жизнь продолжалась. В одну ночь загорелись новая изба и двор с разных сторон, словно несколько человек дружно в один миг запалили. Только и успели Степан с женой подхватить детей и выскочить наружу. Никто и никогда не видел, чтобы так жарко и дружно горело на пожаре. Огонь словно слизал за несколько часов и новый дом, и сараи, в которых погибла вся живность. Как ни плакал Степан, как ни рвался — невозможно было даже близко подойти к накрепко запертым сараям, чтобы выпустить отчаянно ревущую скотину.

На следующий день видели деревенские, как пьяный, размазывающий по щекам слезы Степан наскакивал на своего бывшего соседа, лез в драку. Но только оттолкнул его Иван, даже говорить не стал, ушел домой и заперся в своей покосившейся избенке.

Дважды пытался Степан построиться и дважды горел — так же неожиданно и страшно. Почернел и высох весь. Уверен он был, что виноват в его беде проклятый Иван, который не мог простить, что выкопал клад поперед его. Да только не чувствовал себя Степа виноватым. Да, он оказался умнее, быстрее, предприимчивее. А Иван всю ночь продрых на печи. Зачем такому дураку деньги? Ему, Степану, они нужнее, он — настоящий хозяин. Потому Господь ему и помог тот клад вырыть. Бог-то не Ермошка, видит немножко, знает, кому что дать. Так успокаивал себя Степан, не позволяя червячку раскаяния бередить свою совесть. И хоть твердо стоял Иван на том, что никакого отношения он к его пожарам не имеет, не верил Степан. Хотя и бывали у него мысли, что уж очень неправильно горит его дом, словно какая черная сила его жжет. Но мысли о проклятых деньгах гнал от себя прочь.

А на деревне давно уже судачили, что без Прокопа и Прокопьихи тут точно не обошлось, что наказывают они за что-то Степана и не будет ему больше счастья.

После третьего пожара Степан неожиданно, никому, даже родной сестре, не сказавшись, уехал из деревни. И никто не знал куда. Первое время строили догадки. Пытались к Ивану приставать, мол, что да как у вас там было? Но тот, словно воды в рот набрал. Никогда больше о своем бывшем дружке и соседе ни одного слова не сказал.

А через два года поехали деревенские в Саратов продавать арбузы и увидели у базара Степанову жену с малыми дитями. Просила она у людей милостыню, и выглядели они как настоящие побирушки. Рассказала она, что купил муж тут большой хороший дом. Но не успели они и въехать туда, как сгорел он дотла… Степан в тот день умом тронулся и до сих пор в казенном «желтом» доме содержится, бросил их на произвол судьбы, без гроша. Старший Антоха за копейки работает на гвоздильно-проволочном заводе, а они вот побираются. Уговаривала сына домой, в деревню, вернуться, да он ни в какую. Вот и бедуют.

Покачали головой соседи, подали несчастной женщине кто сколько может и поехали домой. Что стало дальше со Степаном и его семьей — неизвестно. Говорили только, что Антоха воевал вроде на немецком фронте и погиб где-то в Галиции.

Ольга ВЛАДИМИРОВА