— Лидия Артёмовна, как я поняла, нынешний Ваш приезд в Ржев и Ржевский район — не первый?

— Нет. Впервые я приехала сюда в год 70-летия Великой Победы. И была удивлена, когда, знакомясь с городом и памятными местами, не нашла ни одного упоминания о воевавших здесь сибиряках. А ведь только из Красноярского края было призвано в действующую армию порядка полумиллиона человек! Вернулось около 150 тысяч. Первый призыв 1941 года пошел на Волховский и Калининский фронт. И поэтому мы посчитали необходимым высадить здесь, на Советском мемориальном кладбище, аллею памяти воинов-сибиряков. Привезли с собой саженцы кедров, яблонь и обратились в администрацию города за разрешением — тогда и познакомились с Мариной Копаевой, заместителем главы по социальной работе. Очное знакомство с главой района Валерием Румянцевым состоялось позже, когда приехали сюда на юбилейную годовщину первого салюта. Точнее, тогда мы заезжать в Ржев не планировали, возвращаясь из Минска в Сибирь. Несколько лет назад мы начали проект «Дорогами сибирских дивизий», в рамках которого проехали много городов центральной России, Беларуси, побывали в Санкт-Петербурге. Везде нашей целью было посетить мемориалы, благоустроить братские могилы, где захоронены наши земляки, погибшие на фронтах Великой Отечественной. Наш отряд насчитывает 60 человек, он один из самых больших в регионе. У себя в Сибири мы также ведём активную поисковую работу, поднимаем самолёты, останки военных лётчиков. И стараемся с тех пор каждый год приехать в Ржев, привезти и посадить деревья на мемориалах.

Валерий Михайлович принимает нас очень тепло, буквально по-отечески, здесь мы нашли помощь, понимание, дружескую поддержку. И ржевская земля, мы это ощущаем, для нас своя, теплая, родная. По большому счету, земля у нас одна, люди — одни и те же, независимо от того, насколько далеко друг от друга мы находимся.

— Дети, которые поработали в поисковых отрядах, не поверят «переписанной» истории, потому что они с историей героизма, трагедии и победы советского народа в великой войне соприкоснулись сами.

— Да, это так. Знаете, это как в фильме «Туман», когда целый отряд наших современников, видевших войну только в кино, переместился в прошлое, в самое пекло Великой Отечественной. Прежним после этого уже не будешь. Мы с детьми поднимаем бойцов, устанавливаем их имена, полностью погружаемся в те события. Года три назад на реке Кокша ребята, выбирая окопы, подняли бойца. В одной руке у него был пакет с перевязочным материалом — видимо, был ранен и пытался оказать себе первую помощь. Ребят поразило, во-первых, насколько это был высокий и крупный человек. А во-вторых — то, что среди личных вещей мы увидели связку ключей. «Лидия Артемовна, а зачем на войне ключи?» — спрашивают ребята. Я им объясняю, что, отправляясь на фронт, люди верили: если с собой взять ключи от дома, он будет тебя ждать и поможет вернуться. Они притихли. А почему у него рот открыт — он кричал? Да, наверное, кричал, увидев в лицо саму смерть… И таких случаев много. У меня, например, полученные эмоции находят выражение в песнях, и после этого случая родилась песня, которую дети очень полюбили и назвали «Песней про журавля». Ребята, которые вместе со мной через такое проходят, они другие. Войну не просто знают — они ее понимают, поднимая солдат, предметы, видя ее страшные следы. Увидев братское захоронение из 11-ти тысяч солдат, сразу говорят: Лидия Артемовна, представляете, какого размера это было бы кладбище? И этим отличаются от других современных детей.

Среди моих воспитанников нет ни одного, который «откосил» бы от армии. А ведь среди остальных обычное дело сказать, мол, мама диплом купит, а в армии мне делать нечего. Как так? Ведь молодежь — это сила, это будущее страны. И каким оно станет, это будущее, через 20 лет?

Меня саму отец просто брал за руку и возил за собой по местам боевой славы, поэтому для меня война была реальной. Они с однополчанами приезжали в какое-нибудь место, и начиналось: ой, а березка та еще стоит, а помнишь вот этот блиндаж, где мы тогда… Вообще, часто ветераны говорят о войне одними и теми же словами только по той причине, что больше говорить нечего. Остальное — одна смерть, которая была кругом. Самое страшное, говорил отец, это рукопашная, когда не остается никаких человеческих чувств, одно «выжить». А выжить можно, только убив другого, который хочет убить тебя. Думать там некогда и нечем, или ты, или тебя. Я на таких рассказах выросла. Сегодняшние дети растут на другом, им таких впечатлений не досталось. И дети из поисковых отрядов другие, они прожили военные события сами и хорошо понимают, что минута молчания в конце каждой вахты — не просто традиция помолчать, это поминовение тех, кто погиб на этой земле.

— Расскажите о своей семье, о себе. Как вообще получилось, что Вы возглавили поисковое движение в своем городе?

— У меня судьба очень интересная, нетипичная, может быть, поэтому я и выросла такой, не от мира сего… С детства знала, что приемная, хотя в семье это скрывали, но однажды сослуживцы отца случайно проговорились. Поэтому своей реальной даты рождения я так и не знаю. У мамы была двойня, погибли в оккупации в 1942-м, в семье я осталась единственным ребенком. Отец — военный, всю жизнь в бронетанковых войсках, то есть на земле, а меня с трех лет преследовало желание летать. Ну я и летала: с заборов, крыш прыгала, тренировалась. Остановить меня не было никакой возможности! Чтобы как-то занять, однажды меня решили отдать в музыкальную школу. Привезли, и когда я поняла, куда, залезла под машину и вылезла только тогда, когда мне пообещали, что поедем домой. А дома по телевизору Марк Бернес в роли военного играет на рояле и поет. Мама мне: ну вот видишь, летчики-то тоже разносторонние должны быть! Назавтра я поступила в музыкальную школу и через восемь лет с отличием ее окончила. Как и общеобразовательную. И поскольку мечта летать во мне только крепла (пока старшеклассники бегают на первые свидания, я бредила самолетами, учила их устройство и даже переписывалась с Мариной Попович), в старших классах пришла в ЦК ДОСААФ, которым тогда руководил Александр Иванович Покрышкин. Приготовила пламенную речь — а он попросил дневник! Взял вольным слушателем в волгодонский аэроклуб. В итоге я — лейтенант авиации, с третьим разрядом по парашютному спорту. Мои любимые самолеты — Як-12 и Як-18. И планировала дальше летное училище. Вот только когда приехала поступать, все, что мне могли предложить, — факультет вертолетов и планеров. Что такое для меня были планеры и вертолеты? Игрушки какие-то! Я и уехала со словами: вернусь, когда что-то нормальное откроете.

Родителям активистки и медалистки осознавать, что она год станет сидеть дома, было невмоготу. И хитростью, как бы для встречи с однополчанином, отец заманил меня посмотреть на педагогический институт. А там спросил: а тебе не слабо сюда поступить? Мне — и слабо, ага. Через неделю начались экзамены, и вот я — студентка исторического факультета. Ну а поскольку этого показалось мало — еще и военно-медицинской кафедры. По окончании я попыталась работать терапевтом, но поняла: это не мое. И ушла в школу. Учителем истории в Зеленогорске работаю и сегодня и параллельно руковожу поисковым движением.

— Сколько человек у вас в отряде?

— Сейчас 47, бывает и больше. У каждого свое направление: одни выезжают на подъем останков, другие работают в архивах. Постоянное направление нашей работы — поисковая работа по трассе Сибирь. Кроме этого, более 15 тысяч километров мы прошли в рамках автопробега по местам пути сибирских дивизий. Иногда нам удавалось найти следы погибших сибиряков там, где до этого мало кто об этом знал. Иногда это такое захолустье!

Например, мы узнали, что наши бойцы воевали и похоронены в Беларуси, в деревне Малые Зазыбы — и поехали туда. Местные нам посоветовали найти местную жительницу, которая единственная постоянно живет там, в окружении дачных участков. Эта 92-летняя бабушка как только узнала, кто мы и зачем, бегом побежала нам показать: вот же где они, сибиряки, были похоронены! Потом их перезахоронили в другую брат-скую могилу… Еще одна точка нашего пути обнаружилась случайно — хотя случайностей, наверное, в нашем деле не бывает. В Санкт-Петербурге мы стали участниками мероприятия военно-исторического общества, и я увидела на нем человека в офицерской форме образца 1937 года. А у меня отец в армии — офицером с 1937-го! Разговорились, и, узнав, кто мы и откуда возвращаемся, он упомянул Замошье, где лежат сибирские лыжные батальоны. Мои ребята погрустнели, поняв, что домой мы пока не едем, и мы поехали в Замошье. Заброшенная территория, где тоже не осталось местных. Едем и встречаем по пути моложавую женщину в спортивном костюме. Спросили у нее, где найти старейшую жительницу — оказалось, это она и есть, и ей уже за 80. Она только руками всплеснула: поехали, покажу нашего Алешеньку! Оказалось, так называют памятник на братской могиле. Дорог туда нет, кое-как добрались. Действительно, стоит памятник, могила, имен нет — написано только, что погиб такой-то батальон связи. А почему от лыжников не осталось упоминания — потому что они предпочли погибнуть в болотах, но не сдаться по разрешению генерала Власова. И погибли в полном составе. Потом в архивах мы нашли документ о том, что послать похоронки родным невозможно ввиду отсутствия списков. Списки просто не успели написать и отправили людей в бой.

Таких историй в поисковой работе — масса.

— И на ржевской земле?

— И на ржевской, к ней у меня особое отношение. Когда мы выезжали сюда, мне позвонила руководитель нашего краевого мемориала памяти с просьбой найти место гибели родственника: погиб северо-восточнее Ржева, опушка леса, 37-я могила. Хорошо, говорю я. Вчера звоню ей: нашли! Оказалось, это ваш городской лес. Можно приезжать на могилу.

Считаю, каждый, у кого та война унесла отцов, дедов, должен побывать на месте гибели или на могиле родного человека, поклониться ему. У меня была давняя мечта привезти потомков, которые живут за тысячи километров, сюда. И я эту мечту осуществила.

Сюда, в Ржев, впервые за годы моей поисковой работы я приехала с мужем. Он, в отличие от меня, домосед — кому-то же надо было заниматься нашими шестью детьми, пока я в разъездах? И обычно сопротивлялся поездкам. Но не в этот раз. Я поисковой работой занимаюсь давно, но вышло так, что пришлось искать историю и собственной семьи. Мама моего мужа всегда говорила, что его отец погиб под Сталинградом. Почему именно там? Так ведь похоронка пришла в ноябре 1942-го, значит, там… Мы восемь лет восстанавливали боевой путь А.М. Савушкина и выяснили, что погиб он на Калининском фронте у деревни Сорокино. И когда неделю назад мне позвонил спонсор и сказал о готовности профинансировать озвученную когда-то идею, я мужу сказала об этом, и он согласился сразу. А два года назад, когда мы ехали сюда с кедрами (наш лесхоз ежегодно выделяет нам их бесплатно!), сотрудница лесхоза Лидия Аниканова упомянула: у мужа дед погиб где-то рядом. Ни места, ничего не знаем, знаем только какой-то черный ручей рядом. Да бабка всегда говорила, мол, фильм «Звезда» про вашего деда снят. Нам стало интересно. Я посмотрела фильм — да, про разведчика Аниканова. А потом узнала, что есть еще один фильм, 1949 года выпуска. Он-то и оказался настолько близок к истине, что делая презентацию о нашем поиске, в ходе которого мы нашли место гибели разведроты Аниканова в Бельском районе возле Черного Ручья, я нарезала в нее кадров из фильма. И когда мы эту презентацию представляли, я не могла понять, почему люди в зале все время оглядываются назад… Оказалось, актер Меркурьев, который играет разведчика Аниканова, — одно лицо с Виктором Михайловичем, его внуком! Выходя за горстью земли, этот человек плакал, как ребенок. И сегодня он приехал вместе с нами со своей внучкой: чтобы она знала, кем был ее прапрадед, где и как он погиб. Ради этого мы и работаем, проживаем каждую судьбу, связываем людей, связываем поколения. И будем делать это дальше.

Беседовала Светлана АРТЕМЬЕВА

8 августа Ржевский район принимал делегацию из Республики Саха (Якутия). Отправная точка — мемориал Советскому солдату.

Поспешай медленно. Это расхожее выражение, аналог которому есть в каждом языке мира, только на первый взгляд противоречивое — как же можно медленно спешить? Можно. Еще в Древнем Риме поняли: если хочешь успеть в срок, спешить не надо, ведь суета — не лучший помощник.

Меньше месяца осталось до истечения срока контракта, по которому АО «ТрансСтройРегион» должно завершить ремонт дворов в Ржеве. Однако по истечении первой декады августа в ряде дворов работы даже не начаты, а там, где были начаты, — не завершились. Жители ругаются, активисты в соцсетях кричат караул. Что происходит? Об этом мы спросили начальника Отдела благоустройства территорий администрации Ржева Альбину Одину.

— Альбина Николаевна, больше трех недель назад мы в рейде с главой города Романом Крыловым побывали во дворе дома 31 по ул. Маяковского. До сих пор двор не готов, жители жалуются на вялый темп ремонта. А ведь этот двор был начат строителями одним из первых.

Уже во второй раз музей-усадьба Л.Н. Толстого «Ясная Поляна» открывает свои гостеприимные двери для участников Летней школы учителей литературы. Мероприятие проводится совместно с ассоциацией «Гильдия словесников» при поддержке Фонда президентских грантов. Я отправила заявку на участие не задумываясь, хотя и не очень надеясь, что именно ее выберут из двухсот заявок учителей со всех концов России и стран СНГ. Но для меня это было важно: Лев Николаевич для меня не просто великий писатель и национальная гордость. Был в моем прошлом период жизни за границей, когда «Война и мир» была единственной книгой на русском языке и прочной нитью, которая меня связывала с Родиной, русским словом. В тот год я не просто прочитала роман несколько раз, а читала, не пропуская ни одного слова. Даже пресловутые переводы писем с французского, сноски, примечания прочитаны были не единожды. И каждый раз я находила в романе что-то новое — оттенки смыслов, новые переживания, свежие мысли. Со мной был Толстой, а значит, и Россия.