К 70-летию Олега Александровича Кондратьева

В РЕДАКЦИИ

Этого интеллигентного мужчину с приметной бородкой впервые я запомнила на праздновании в честь иконы Оковецкой Божией Матери в «Ржевской обители» в середине 90-х, он был среди приглашенных гостей как журналист и краевед, интересующийся старообрядчеством, и не раз писал репортажи об этом тогда уникальном начинании общины Покровского храма — детском христианском лагере.

В другой раз я посетила его место работы — кабинет заместителя редактора «Ржевской правды»: по поручению о. Евгения (Чунина) мне нужно было скопировать выписки, сделанные Кондратьевым из журнала «Церковь», касающиеся Ржева. Запомнилось тогда, каким ровным, круглым и аккуратным почерком они были сделаны.

Летом 1997 года я принесла в газету свой небольшой обзор по прозе «Русской провинции», который был вскоре опубликован. К тому времени Олег Кондратьев сам сотрудничал с журналом и имел там несколько интересных публикаций. Он-то и посоветовал мне сходить в редакцию журнала и показать эту статью. Я вначале недоумевала на такую «дерзость», но после была благодарна, ведь именно знакомство с народным журналом во многом помогло мне обрести себя как пишущего человека.

Потом мы встретились на Советской площади, я уже трудилась корреспондентом «Ржевской правды», а он, окрыленный назначением в Тверской областной архив, летел куда-то в новой кепке и с большим портфелем: «Вот так-то, Виктория Юрьевна, бывает…»

Все ржевские радовались за него, когда он стал директором главного архива области, но… недоброжелатели оказались сильнее. Он ушел сам, вернулся в Ржев корреспондентом в «Ржевскую правду», где было одно из главных дел его жизни — Ржевский книжный клуб. Он занимался им вместе с ветераном Л. Мыльниковым. Вместе они подняли огромный пласт исследовательской и издательской работы по истории Ржевской битвы, по краеведению. Штаб заседаний клуба находился в одном из помещений газеты. Многие и очень многие люди шли им навстречу, но… общественная организация, столь много сделавшая для истории города, через какое-то время была закрыта, о чем Кондратьев говорить не любил, не хотел называть ничьих имен. Его отличала глубоко христианская черта: он никого не осуждал. Гибель клуба переносил стоически, и иногда, встретив его в центре города, видела его отстранённым, погруженным в свои мысли и думала: «Здороваться или не мешать?» Как-то у меня я был весомый повод возмущаться отношением к автору изданной книги, он только сказал: «Не обращайте внимания и трудитесь дальше…»

Он поддерживал любую идею, которая могла послужить благу города. Был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством». Очень любил Ржев, понимал его уникальную роль в истории России. Скромность была частью его мироощущения. Только работая рядом, по некоторым разговорам я смогла осознать, что именно с его подвижничества как историка и журналиста стала раскручиваться тема Ржевской битвы в новейшей истории. Как историк он тщательно умел работать с источниками, а как пишущий человек — мог взвешенно и на понятном языке донести информацию до читателя. В том, что Ржеву было присвоено почетное звание «Город воинской славы», несомненно, у него была роль номер один. Радовался появлению грандиозного памятника Солдату, и когда только еще было принято решение, уже понимал, какую важную роль это сыграет в дальнейшем развитии Ржева.

Со многими людьми его связывала судьба, и когда учился в Ленинградском университете, и когда работал в горкоме партии лектором, и в Итомлинской школе, и в «Ржевской правде»… Большое число людей его знало. Доверие и уважение — эти слова о нем.

Нужно сказать, что исключительно всегда и всех на свете он имел твердую привычку называть только по имени-отчеству. Видимо, сохранил это из детства, ведь и к отцу, и к матери дети их многодетной семьи обращались только так. Имея великолепную память, он знал сотни людей по имени-отчеству, и не только ржевитян, помнил их даты рождения и места работы. Его еще двадцать лет назад «Тверская жизнь» назвала архивариусом и хранителем ржевской истории. Это так и было. В своих статьях он постоянно напоминал о достойных ржевитянах, сынах Отчизны, ее героях и тружениках: брал себе за правило писать статьи к юбилейным датам. Исследовательскую работу в последние годы почти не вел — закреплял то, что есть.

В МУЗЕЕ

Больше трех лет мне посчастливилось работать рядом с ним в Ржевском краеведческом музее. В свой первый рабочий день я решила прийти пораньше, подхожу к крыльцу, а Олег Александрович уже идет. Приветливо поздоровался. И только один раз за все время работы мне удалось прийти раньше него. Обычно он уже был на своем рабочем месте или в здании напротив отключал сигнализацию. Как правило, мы встречались после выходных в среду, это как раз был день выхода ржевских газет. Олег Александрович уже сидел за чтением свежей прессы, он неизменно приносил все ржевские газеты, часто покупал «Караван» и «Литературку». Это был такой ритуал начала рабочей недели. Мы читали, обсуждали, откладывали статьи с краеведческими материалами. Потом кто-то приходил или звонил, или ждали экскурсию, и начиналась суета будней… Думаю, именно общение с ним повернуло меня к краеведению как к необходимой части жизни.

Он знал ответ на любой вопрос и потому всегда спокойно мог пойти «вперед на амбразуру», с кем бы ему ни пришлось общаться: с военными, чиновниками, тележурналистами ведущих каналов или дотошными посетителями. Я как-то прислушалась к его фразе и удивилась: он говорил как по-писаному — четко, лаконично, ёмко.

Был неприхотлив, но не любил изменять своим привычкам. С большой неохотой соглашался сделать бороду покороче. Рассказывал анекдот. В советское время у работников горкома был неписанный дресс-код: быть гладко выбритым. А у него, как и у его коллеги В. Суслова, были приличные бороды. Приходит как-то важный партийный инструктор и требует устранить это «безобразие». А ему в ответ В. Суслов и говорит: «Мы берем пример с классиков». «С каких-таких классиков?» А он показывает на портреты классиков марксизма-ленинизма — Карла Маркса и Фридриха Энгельса, висящие в кабинете. Мужская честь была спасена.

Он вселял уверенность. Когда все тряслись перед мероприятием областного уровня, Олег Александрович всегда уверял: «Да все нормально пройдет!», отчего становилось спокойнее на душе. Ни от каких выступлений в городе он не отказывался, отвечал на все просьбы, запросы, справки, постоянно вычитывал и правил чьи-то рукописи.

Очень любил и ценил книгу, собирал автографы, не жалел денег на хорошую, редкую книгу, понимал ценность каждого издания. В лучшие времена был автором, соавтором и редактором многих книг по истории ржевской земли. Книги часто дарил.

Имел интуитивную зоркость исследователя и пытливость. Как-то, случайно оказавшись в кабинете мэра, увидел какую-то книгу на немецком (ее подарили администрации гости из Германии). Оказалось, это была книга немецкого военачальника Х. Гроссмана, что воевал под Ржевом. Кондратьев добился ее перевода и издания в России, за что ему досталось от некоторых «патриотов», зато историки получили уникальный источник информации с «той стороны». Не раз он оказывался под ударом амбициозных людей во власти, которые завидовали и ревновали к его знаниям и кругозору. До сих пор является загадкой, отчего ему не было присвоено звание «Почетный гражданин города Ржева»…

Последние годы он жил тихо, но марку держал, достоинство хранил: твердо знал, ничего не будет просить. Постоянно читал, ценил мемуары и советскую классику. Иногда он писал с раннего утра, любил поработать над статьей в субботу или воскресенье, если не было экскурсий.

Многажды ему говорили: «Олег Александрович, разберите свои папки и книги, начните писать мемуары!» Иногда он соглашался, но чаще махал рукой: «Кому это надо?!» Изобретатель астрономических часов-автоматов Т. Волосков, понимая, что его гениальное изобретение не востребовано современниками, говорил жене в последние годы: «Завесь часы. Все это суета». Будто история действительно движется по спирали и все повторяется.

В ответ на бравурные пожелания в сентябре 2019 года по случаю дня рождения говорил: «Хочу спокойно умереть». Так и получилось через год с небольшим.

После похорон было чувство, что человек не умер, но упокоился, перешел на небеса. Слова, сказанные друзьями, коллегами и родными, в день прощания были светлы, от них не саднило и не горчило, хотя многим приходилось вытирать слезы. Это были слезы прощания и причастности к большой, может, великой судьбе или великого жизненного труда, оставшегося мало оцененным гражданским обществом, людьми, властями. В нем — много деятельной любви к людям и к Ржеву, и будто эта любовь жива и длится, и существует…

Виктория КУЗНЕЦОВА, член СП России