Чтобы работать щупом и «читать» грунт, достаточно овладеть только техникой и «набить руку», но чтобы уметь находить павших, вам придется научиться доверять своему Духу. Он есть информация, он будет вести вас, помогая в вашем поиске и служении…

— Как Яна Кресницкая здорово поет — слышала, как мастерски танцуют ее ребята — видела, а как танцует сама — жаль, видеть не доводилось…

— Моя танцевальная карьера закончилась. Когда коллектив был небольшим, я довольно долго танцевала в основном составе «Flash» и одновременно занималась постановкой танцев. Мы разрастались, постановкам требовалось уделять больше времени, а «натанцовываться» надо, в том числе, и постановщику. Как и когда это делать? Либо ты «прокачиваешь» себя как танцора, либо как постановщика. Я давно придерживаюсь правила: делай хорошо одно дело, выкладывайся на двести процентов, выдавай качество и не гонись за двумя зайцами.

— После окончания школы Вы, выпускница театрального коллектива «Мальчишки и девчонки», поступили в тверской университет учиться на психолога, а когда же проявился интерес к танцам?

— На первом курсе университета. Прежде занятия в «Мальчишках и девчонках» были каждый день, и часов хореографии было много. У меня неплохо получалось танцевать, но, понимания, что танец — это ух как здорово, не было, и о том, что он станет делом жизни, в 14-15 лет не думала. Танцевала и танцевала. После окончания школы что-то в сознании переключилось. Возможно, увидела другую сцену, сам танец в ином ключе. Участвовала в студенческих веснах, пела, а когда набирали танцевальную группу — решила попробовать, и мне все дико понравилось. В студии «Дэнс-бит», созданной Александром Муромцевым, прошла высокоуровневый профессиональный мастер-класс. На занятиях выкладывались по полной, из зала, в прямом смысле слова, выползали, но то, чем занимались, мне безумно нравилось. Когда в силу обстоятельств пришлось перевестись на заочное обучение и вернуться в Ржев, я ненадолго загрустила, а потом приняла решение попробовать создать свой коллектив. Сомневалась в готовности взять на себя ответственность за детей. Ведь одно дело — танцевать и учить ровесников, и совсем другое — учить детей.

— Так Яна превратилась в Яну Павловну…

— Да, Яной Павловной я стала резко и рано, в 19 лет. Первый состав студии — выпускники Детского эстрадного театра — моя экспериментальная группа, младше меня на год-два, одновременно я набрала и малышей. Обучала их и сама училась взаимодействию с ними, причем экспресс-методом (смеется). Признаться, быть Яной Павловной мне не нравилось, но нарушить субординацию — значит лишиться дисциплины, соответственно, пострадает качество обучения. Панибратских отношений с воспитанниками не допускала никогда и ко всем, вне зависимости от возраста — 6 лет, 15 или 20 — относилась одинаково.

— С течением лет число желающих танцевать в студии держится на высоком уровне.

— Да, ребята к нам идут. Жаль только, молодежи старше 18 лет почти нет. Нет вузов, нет и молодежи… Выпускники уезжают учиться в Москву, Тверь, Санкт-Петербург. Город и я как руководитель теряем талантливых, уже сформировавшихся танцоров. Вот бы хоть одну группу из таких ребят составить!

Немаловажный момент, что добор в уже сформировавшуюся группу я не провожу. И причина здесь в том, что ребята уже «раскачаны», останавливать процесс из-за 1-2 человек не могу и не считаю нужным. Брать новичка и резко вводить для него серьезные нагрузки — вред его здоровью. В следующем учебном году, надеюсь, получится открыть группу шестилеток, ведь в этом году у нас был большой выпуск — 12 человек.

Закон творческой жизни — идти в ногу со временем, ловить, отслеживать, учитывать современные тенденции при постановке номеров. Если выдавать один и тот же материал, через год будешь неактуален, неинтересен себе и другим. После 2006 года танцевальные стили в нашей стране круто рванули вперед, пошли по разным направлениям. Сама училась по видеоурокам, штудировала книги американских педагогов, где присутствовала так необходимая мне свобода видения танца в целом, а значит — простор для самовыражения танцора и постановщика. Ездила на мастер-классы, подпитывалась общением с творческими людьми, воодушевлялась. Я ориентируюсь на то, что бы я с удовольствием танцевала, и коллектив создала такой, в котором бы хотелось быть мне как ученице. А свободу сочинительства своим «флешкам» даю, когда организуем баттлы. Поверьте, у нас не скучно.

— Яна, а почему «Flash»?

— Загадка века (смеется). Не знаю… Что не хотела русское название — помню точно, настроена была отойти от привычных советских слов. Хотела, чтобы звучало стильно, модно, молодёжно. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. «Флеш» — вспышка. И, как мне кажется, марку держать у нас получается.

— Вам не кажется, «Flash» и «флешки» — супер! Номера — взрыв. Девчата яркие, подвижные, гуттаперчевые, словно акробатки.

— Тоже считаете, что кастингую и беру только акробаток? Отнюдь. Нет ни одной. Интересная закономерность, родителям и детям порой кажется, если есть акробатический опыт, ребенок садится на шпагат, то дорога в танцы открыта. Ошибочное мнение. У нас серьезные физические нагрузки. После первого, пробного занятия новичка предупреждаю: есть вероятность, что не справишься, материал не потянешь.

— Сканируете сходу?

— Сначала мне не верят ни дети, ни родители — и это нормально. А проходит месяц-два — и объясняют причины, по которым дальше ходить на занятия не смогут.

— Приятно видеть на сцене и девочек, и мальчиков. Их зачастую на танцы не заманишь — не удержишь.

— Мальчиков мы отделили в брейк-данс. Поначалу были мысли сделать сводную группу, но проблема — нужен еще один педагог. Можно было бы набрать больше групп — тоже нужен педагог. Пока кандидатов нет. Сейчас с мальчиками занимается мой давний помощник и танцор основного состава Андрей Новиков.

— Яна, дети, которые ходили на занятия лет 10-12 назад, и те, что ходят сейчас, отличаются?

— Конечно. Они становятся смелее, прежние поколения были больше зажаты. В чем-то с ними из-за этого проще, в чем-то — сложнее. Современные дети быстрее подхватывают идеи, но и работают с большей ленцой. Правда, у нас не забалуешь, пахать приходится всем.

— Случается, если ребенок съезжает в учебе, то родители в первую очередь ссылаются на кружки и секции.

— Родителям важно понять, что запрет на дополнительные занятия лучше на учебной дисциплине не скажется. В студии такая же, а то и строже, дисциплина, и занятия скорее помогут общему делу, нежели навредят. А появившееся свободное время подросток не всегда будет тратить так, как хочет родитель.

— Яна, для меня самый-самый номер «Flash» — танец с гимнастерками. Как возможно такое придумать, так талантливо поставить…

— Вы говорите о танце «Неизвестные». Сразу оговорюсь, никогда ни у кого ничего не подсматриваю, считаю, плагиат — не профессионально. Сочинить танец — то же самое, что написать книгу. У меня была идея поставить патриотический номер, думала-думала и вдруг увидела картинку: солдаты и летящие, танцующие души… Поверить в то, что это можно реализовать, было сложно. Возник вопрос: как перенести образ в танец? Идею на время отложила. А когда услышала трек и уловила строчку «…все, что осталось от меня…», плюс посмотрела сюжет, где поисковики поднимали останки солдат, родилось несколько постановок. Сказала ребятам: либо номер примут, либо нет, и тогда он останется моей хореографической шизофренией. Делала его как конкурсный, идея должна была, опять-таки, либо выстрелить, либо нет. Было много номеров, о будущем которых я не знала.

— Не поверю, что они не выстреливали.

— К моей радости, зрители принимали все постановки, просто в разной степени. Когда отсматривала готовый номер «Неизвестные» — за-плакала, на премьере слезы на глазах были и у мужчин. Тогда и поняла — получилось.

— Каждый концерт студии — аншлаг, аплодисменты, крики «браво», можно и зазвездиться… Я о ребятах.

— Нет, не зазвездятся. На конкурсах видят уровень, мы еще «малыши». Кое-что умеем — да, но нет предела совершенству.

— Строгий педагог, серьезные требования, репетиции на полную выкладку, а после концерта — похвала…

— Ребята подтвердят, фразу «сейчас было неплохо» я говорю крайне редко. Смотрю на них под микроскопом, знаю, на что способен каждый.

— Отдельная тема — костюмы танцоров, кто их шьет?

— Сейчас с нами работает Ольга Иванова. Ольга Николаевна — мастер своего дела, шьет качественно, вы-ступать в ее костюмах удобно. Мы постоянно компонуем и комбинируем костюмы из разных номеров, а какие-то лежат до поры до времени.

— Яна, уже не вспомню, чей концерт видела первым, «Flash» или «Тодес», но впечатления от выступлений танцоров Аллы Духовой и ваших схожие.

— Не раз слышала, как нас сравнивают. Это безумно приятно, но я не понимаю, почему люди видят это сходство? Где мы и где «Тодес». И я была на их выступлениях. Коллектив отличается манящей эмоциональностью, бешеной энергетикой. Ранее хотела попасть в «Тодес» или другой профессиональный коллектив, но моя судьба пошла по пути педагогики.

— «Flash» — постоянный участник конкурсов и фестивалей, если бы на одном из них наградой было исполнение трех желаний…

— Почему только трех?! (смеется). Пожелала бы дополнительную материальную поддержку, танцевальной обуви пар десять… Сейчас много полезного танцевального инвентаря. Что-то у меня вещизм один… И последнее — наверное, парочку помощников. А еще пожелала бы открытия в Ржеве вуза.

— Желаю, чтобы все Ваши желания исполнились, и отпуск прошел отлично. Удачи!

Беседовала Ольга ЖДАНОВА

Проводимая вакцинация — единственный способ предотвратить тяжелые осложнения, включая смерть, считает вирусолог Львов.

На три июньских дня более ста учеников и учителя девяти школ Ржевского района окунулись в походную жизнь.

— Алена, не раз слышала Ваше имя от людей, которые занимаются поисковыми работами на ржевской земле, мне захотелось познакомиться и представить Вас нашим читателям. Спасибо, что отозвались. В каждой семье есть свой солдат, Ваши деды ведь тоже воевали…

— Воевали оба деда, и оба вернулись домой. Но живым я застала только одного Ивана Степановича Маньшина. А вот прадед пропал без вести на Калининском фронте в 1942 году.

— Пытались его искать?

— Конечно. Обратилась в военкомат по месту призыва, мне прислали списки призванных в один день с прадедом. Пообщалась с моими коллегами из поискового отряда «Победа» (Москва), и выяснилось, что у одной из участниц — Татьяны — дед был призван в тот же день тем же военкоматом. Получается, мой прадед и ее дед вместе в один день ушли на фронт. Пока не нашли. Надеюсь, однажды раздастся звонок, и мне скажут: подняты останки бойца, прочитано имя — Маньшин Степан Савельевич…

— Уверена, так будет! Все в нашей жизни не случайно. Как Вы занялись поиском?

— В неслучайности начала верить давно. Мой первый боец — уроженец Куйбышевской области Яков Зелепутин, числился пропавшим без вести. Однажды, лет 17 назад, я увидела на форуме тему, созданную с просьбой о помощи в поиске родственников бойца. До этого о поисковиках я не слышала. Прочла обращение, решила попробовать поискать. До сих пор помню тот поиск и его результат. У Якова Тимофеевича было две дочери, обе вышли замуж, сменили фамилии, его родное село перестало существовать. Но появилась зацепка по одной из дочерей: нашлись данные, что она уехала в деревню Похвистнево. В живых ее уже не было, но стало известно о ее сыне, его адрес. Когда позвонила в местный ЖЭК, оказалось, что одна из работниц дружит с этой семьей. Она и подсказала номер телефона. Набрала. Ответил внук нашего бойца. Уточнив данные, сказала, что останки Якова Тимофеевича были подняты поисковиками. Услышала, как мой собеседник пытается справиться со слезами… Неизгладимое впечатление, на всю жизнь, и необыкновенный эмоциональный подъем. Принялась изучать поисковую тему, зарегистрировалась на различных поисковых форумах. С 2004 года я в поиске.

— У скольких бойцов Вы нашли родственников?

— Меня часто спрашивают: скольких бойцов «довела» до дома? Не знаю. Когда начинала заниматься поиском, такого учета не вела. Нашла родственников, передала инициатору поиска контакты, и взялась за следующий поиск. Учет начала вести для себя не так давно. С апреля 2017 года у меня было порядка 370 поисков, из них примерно 90 процентов с положительным исходом, когда родственники найдены. До апреля 2017 года количество неизвестно.

— К Вам обращаются поисковики не только из России…

— С Украины, Прибалтики.

— С поисковиками Вы не просто работаете, вас связывает нечто большее… Скорее даже, Вы дружите, пусть и на расстоянии, иначе такое взаимодействие трудно назвать. Со многими знакомы, но все больше онлайн, личные знакомства не столь часты?

— Да, знакомы в основном онлайн. С некоторыми встречались, когда приезжала на захоронения. Такая встреча была в Челябинске, например.

— А с родственниками?

— Со многими родственниками наших бойцов продолжаем общаться в соцсетях. Пишут, поздравляют, звонят, приглашают в гости.

С некоторыми поисковыми отрядами налажена оперативная работа: днем поднимают бойца, находят медальон, вечером он прочитан, звонят мне, передают данные. Иногда бывает так, что родственники находятся буквально за 15 минут. Звонок в поисковый лагерь с новостями: «Родственники найдены. Жива дочь». Приятно радовать ребят такими известиями. Боец вернется из небытия — это самая важная новость.

В общении с родственниками я первая сообщаю им, что найден их отец, дед, прадед. Беру телефон, набираю номер и, несмотря на годы работы, всякий раз переживаю. Когда слышишь в телефонной трубке сдавленные от слез голоса, у самой голос начинает дрожать, слезы подступают… И радостно, и тяжело в такие моменты. Всегда задаю вопрос по поводу фотографий бойца, прошу поделиться воспоминаниями о нем. С большим участием слушаешь рассказы о том, кем солдат был до войны, как его всей семьей провожали до околицы, как всю дорогу он нес на руках пятилетнюю дочь, а потом от него не было никаких известий, или пришла недобрая весть: «погиб», «пропал без вести»… О том, как после войны возвращались с фронта односельчане, и кто-то рассказывал, как был свидетелем гибели их отца…

— О предвестниках таких новостей тоже доводилось слышать?

— Да, часто слышу от родственников, что накануне моего звонка они вспоминали про деда, отца или листали старый альбом, где на глаза попалась его довоенная фотография. Складывается так, будто наш защитник готовит близких к весточке. В одном из поисков бойца подняли в Карелии, прислали фотографию с места подъема, а там болотистая местность, яма, полная воды. Пересылаю фотографии с этого места внучке защитника и слышу в ответ: «Бабушка рассказывала, что ей мой дед часто снился и просил сухую одежду. Теперь понятно, лежал все эти годы в воде…».

Когда найдены одиночные останки, стараемся, чтобы боец упокоился на родине. Особенно такие новости будоражат сельских жителей, односельчане очень живо подключаются к поискам. Бывает так: позвонишь сельской бабуле, а она полный расклад выдает по семье бойца, кто дети, внуки, где живут. И участковые едут по адресу предполагаемых родственников. Очень много неравнодушных людей.

Когда занимаешься поиском родственников, общаешься с огромным количеством людей. К счастью, многие откликаются и помогают.

— Поисковики рассказывают, что есть случаи отказа семьи от своего героя.

— Бывают, но их мизерное число. Тогда мы говорим: наш боец нужен нам, это наш близкий.

Когда при останках находят медальон или самодельную записку, хочется разузнать о человеке по максимуму, но иногда поиск завершается ничем. У найденного не было детей или внуков, род оказывается прерванным. Опять-таки, есть исключения, когда дети от второго брака жены бойца хранят о нем память и воспоминания.

Вот еще одна история поиска. Надо было «достучаться» до адреса родственников защитника в районном городке. Позвонила в местное отделение полиции, пообщалась с дежурным. По моему обращению начали составлять рапорт. Как раз в момент, когда дежурный записывал ФИО бойца, в дежурную часть зашел сотрудник и услышал… данные своего деда! Вот так быстро завершился очередной поиск.

— Столько судеб, Алена. Вам впору книги писать, по вашим историям фильмы снимать нужно…

— Пока такие предложения не поступали. Я — боец невидимого фронта. Нашла родственников, состыковала заинтересованные стороны и «полетела» искать дальше.

Старшие поколения уходят, а те, кто младше, бывает, и отчеств дедов не знают. Находишь внука, точно знаешь, что наш боец — его родной дед, а внук не может отчества деда подтвердить. Тогда чувствуешь себя составителем семейного древа. Выстраиваешь, восстанавливаешь утраченные между близкими людьми связи.

Часто родственники присылают фотографии наших бойцов, смотришь на их светлые открытые лица и думаешь: им бы жить, воспитывать детей, растить внуков. Говорю, а перед глазами школьная фотография выпускников 10-го класса. Май 1941-го. Помню слова племянницы 18-летнего мальчишки с того фото: «Никто из парнишек не вернулся с фронта…» Больно. Или, когда мать ждала пропавшего без вести сына, а его останки нашли в 15 километрах от родного дома при проведении ремонтных работ на водопроводе… Вместе с останками — самодельная записка с его данными.

А послушать воспоминания старожилов — картинки перед глазами. «Мы с отцом дрова пилим, а мимо Колька бежит, кричит: «Я к тебе свататься приду!» Махнула рукой: «Да ну тебя!» В руках у парня — повестка на фронт. Пропал без вести Колька…»

Столько разных судеб, и все пропускаешь через себя. Радуешься и плачешь вместе со стариками, которые дождались с фронта своего отца, деда или брата. «Бабушка так и не вышла замуж, ждала деда», «Бабушка, потом мама искали деда всю жизнь, мама совсем немного не дожила…» Каждый раз убеждаюсь: те, кого помнят и ждут, возвращаются.

— Вы рассказали про поиск за 15 минут. А самый продолжительный и удачный?

— С весны 2017-го по весну 2018 года искала родственников Назара Когута из Украины. В итоге созвонилась с его внучкой.

— Делом Вы занимаетесь очень глубоким, нужным и эмоционально непростым.

— Всякое случается в жизни. Однажды родственники найденного бойца обвинили меня в мошенничестве… Мне передали данные медальона. Дочь погибшего я нашла в Санкт-Петербурге. Позвонила, она все подтвердила. Плакала. Останки ее отца были одиночные, о чем и сообщила, попросила контакты её дочерей. Они же меня даже слушать не стали. На следующий день, когда вновь позвонила этой женщине, услышала: «А я ведь Вам поверила, а дочери мне сказали, что Вы мошенница!» 8 мая 2018 года их отца и деда захоронили на воинском мемориале. Не оставляла меня эта ситуация. Через полгода снова позвонила дочери, рассказала: Ваш пропавший без вести отец упокоился на мемориале вместе со своими однополчанами. В телефонной трубке снова слезы: «Как я могу забрать его смертный медальон?»…

— Мудрость — великая сила… Алена, Вашу работу отмечают на разных уровнях, среди Ваших наград — медаль Министерства обороны РФ за заслуги увековечения памяти погибших защитников Отечества. А главная — наверняка отклик родных.

— Самое ценное для нас — услышать слова: «Мы деда искали, делали запросы и получали в ответ «пропал без вести». Слышишь дрожащий голос и понимаешь — не зря наш боец написал записку со своими данными (иногда на любых клочках бумаги писали. Как-то при останках нашли записку на оборотной стороне этикетки от рыбных консервов) — очень хотел вернуться, и его, даже после похоронки, ждали все эти годы. Ждала вдова, дети, потом внуки, правнуки, которые знают деда по рассказам старших.

— Алена, поиск — деятельность волонтерская. Где Вы работаете?

— В компании «ЭфЛайт» руководителем проектов, мы занимаемся электроосвещением.

— Спасибо Вам большое, что нашли время побеседовать. Здоровья Вам, поисковой удачи. Приезжайте в гости на ржевскую землю.

Беседовала Ольга ЖДАНОВА